Я раньше боялась одиночества.
Прогоняя его, я громко смеялась даже в общественных местах, рассказывала анекдоты едва знакомым людям, всегда слушала плеер, ночами разговаривала по телефону...
Прячась от него, я попадала в шумные компании, не могла жить без компьютера и телевизора...
А теперь я не знаю куда деться от всего шума и всей суеты, которые я сама так недавно взвалила на себя.
Теперь если кто-то начинает нарушать мою личную дистанцию, я нервничаю и вместе с волнами холодного пота накатывают бешенство и депрессия.
Даже если Он пытается пробить мой кокон, мою скорлупу, возникает желание убежать.
И я, истекая кровью пробитого кокона, бегу, бегу, бегу от себя. Огрызаясь и плача, матерясь и жалуясь.
Бегу домой, в комнату к маме, которая уже больше двух недель прикована к постели - воспаление позвоночника. Но дело не в позвоночнике, а в нервах. Тогда, семь лет назад, папа ее вытащил почти с того света, но никто не знает, получится ли это у него еще раз.
Я безумно боюсь потерять одного из родителей, ведь тогда я потеряю и другого. Вот она, лебединая верность.
Сейчас маме с каждым днем все легче и легче. Спасибо, Господи!!!
Позавчера гуляли второем: мы с папой поддерживали маму с обеих сторон, а она пила через трубочку морковную Фруктоняню, шумно хлюпая остатками со дна, и смеялась...
Сейчас я хочу быть одна, хочу, чтобы замер тот момент, когда папа смеялся, а мама хлюпала Фруктоняней.
Момент бы замер, а я улетала бы всё дальше и дальше, забывая с чистой совестью кто я и что я, забывая лица и числа и дикое отвращение ко всем и вся, и в первую очередь отвращение к себе.
Но момент не замер, а сбросился со скалы.
А я осталась стоять и ждать нового на краю обрыва на холодном ветру.
И не проснуться и не уснуть.