В начале дней, во времена, когда мир был еще юн, Болед решил побродить среди смертных. Он принял облик Джентльмена с Тростью и пошел от одного места к другому, никем не узнанный. Через одиннадцать дней и ночей Болед решил, что жизнь среди смертных еще скучнее, чем его иномирное существование."Что я могу сделать, чтобы их жизнь стала более интересной?" - подумал он.И тут он заметил девушку...Она была красавицей, какой, полагаю, мир не видел со времён Елены Прекрасной. Прежде всего были заметны её глаза, чистые, как промытое дождём апрельское небо, хрустально-прозрачные, как тайный источникпосвящённый лунной богине Диане. Радужная оболочка испещрена золотисто-янтарными и сапфировыми точками, сверкавшими, как звёздочки в глубине бархатного неба). Волосы на голове Боледа встали дыбом, когда он заглянул в её глаза... Интересно, откуда исходил это блеск болеестрашный, более угрожающий в своём холодном спокойствии, чем горячеепламя гнева? Глаза эти не угрожали, нет... Они были спокойны инеподвижны... В них мелькала тень заинтересованности... А над ними ровные, тонко прорисованные брови. А губы... Такие мог увидеть в своей мечте великий художник и изобразить их как саму суть женской красоты.Гордый прямой нос; высокий лоб без единой морщинки, и над ним масса прядей иссиня-чёрных, как перья ворона, и туманных, как облака, которыеМорфей посылает на рассвете, чтобы поймать блуждающие сны влюблённых. Под этим удивительным лицом круглое горло, переходящее в изысканную линию плеч и груди, полуприкрытых лёгкой накидкой. Но на этом лице, в этих глазах, на этих губах и груди было что-то неземное, пришедшее прямо из глубин заполненного звёздами космоса. Бесстрасный дух, спокойно глядящий на Безумного Бога... Как будто сумерки спокойствияокутывали её. Что-то в ней было не от нашего мира, что-то как океан по сравнению с лужей, молния со светлячком. А какая у неё была кожа... Белая, как жемчужное молоко, тонкая и нежная, как паутина, шёлковая и мягкая,прозрачная, будто через неё пробивался неяркий свет. Рядом с ней самые знаменитые красавицы казались прожжёными солнцем деревенскимидевчонками. Женщина смотрела на Боледа, как будто впервые видела людей. А потом она заговорила: голос у неё какой-то удалённый, но в тоже время сладкий и звонкий: как звуки маленьких колокольчиков. Он был полонспокойствия, это часть духа, наполняющего её... Эти колокольчики звучали из тишины, говорили от её имени... Правда говорила она немного запинаясь... Как будто её губы и язык не привыкли к человеческой речи.В это время молодая женщина с тоской прошептала: "Какие прекрасные звуки умеют издавать птицы..."Болед молча согласился с ней. Смертные не могли издавать такиепрекрасные и вдохновляющие звуки, как птицы. Их голоса были жалкими и блеклыми. Он не мог изменить природу смертных, ибо это было в ведениидругих Богов. Однако он мог дать им инструменты, что могли рождатьпрекрасные звуки. Но это для этого нужны были удивительные материалы...- Как тебя зовут, девочка? - Спросил Болед.- Евтерпа. Прошелестел её голос...Болед ещё раз удивился её красоте и принялся за работу...Он взял недовольную женщину и разорвал ёе на части. Из ее сухожилий онсделал лютни. Из черепа и предплечий сделал барабан. Из ее костей онсделал флейты. Он вручил эти дары смертным, и так родилась Музыка.