Дым табачный воздух выел, комната – глава в крученыховском аде.
Вспомни – за этим окном впервые, руки твои исступленно гладил.
Сегодня сидим вот сердце в железе, день еще выгонишь может быть изругав.
В мутной передней долго не влезет, сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу тело в улицу брошу я дикий обезумлюсь отчаяньем иссечась.
Не надо этого дорогая хорошая, давай простимся сейчас.
Все равно любовь моя тяжкая гиря ведь, висит на тебе куда ни бежала б.
Дай хоть в последнем крике выреветь, горечь обиженных жалоб.

Если быка трудом уморят он уйдет разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон, царственно ляжет в опажаренном песке.
Кроме любви твоей мне нету солнца, а я и не знаю где ты и с кем.
Если б так поэта измучила он любимую на деньги бы славу выменял,
а мне не один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною кроме твоего взгляда, не властно лезвие не одного ножа.
Завтра забудешь что тебя короновал, что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал растреплет страницы моих книжек.
Слов моих сухие листья ли заставят остановиться жадно дыша?
Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг.