Марина просыпается от плача ребенка. Открывает глаза. Кругом темнота. Супруг спокойно дышит во сне справа от нее. И слава богу, в последнее время его мучают кошмары, и он кричит во сне. Поэтому он старается спать мало, мотивируя это тем, что ребенок требует заботы, и Марине одной тяжело с этим справиться.
Женщина откидывает рукой темные волосы и, наощупь босыми ступнями найдя тапочки, подходит к колыбели.

Маленькому сыну уже почти четыре месяца. Ровно столько времени Марину окружает тьма.
Во сне ее муж снова видит то, как она откидывается на подушку и теряет сознание, не успев увидеть новорожденного.
А потом открывает глаза и просит:
- Снимите, пожалуйста, повязку.
- Милая, какую повязку? - недоумевает мужчина.
Врачи недоуменно переглядываются.
Дальнейшее смешиваться в калейдоскоп профессиональной деятельности. Помнит он только смущенного врача в курилке:
- Понимаете, бывает иногда такое. Пережитый стресс, шок организма...
- Это надолго?
- Врать не буду, возможно все. Однако я склонен полагать, что ваша жена справится. Месяц, полгода, год, и все придет в норму.
- Спасибо, доктор.
Сигареты потушены, собеседники обменялись рукопожатием, и Сергей возращается в палату.

Сказать, что Марина была в шоке, значит не сказать ничего.
Она не знала, что сказать, она не понимала, как реагировать. Огромным усилием воли она старалась взять себя в руки.
- Что с моим ребенком? - задает она вопрос в темноту.
- Мальчик. Совершенно здоровый, - в голосе медсестры смущение. Выдержав паузу, почти незаметную, она добавляет, - Хотите подержать?
Помолчав, Марина отвечает:
- Да, конечно.
Она не видит, но чувствует беспомощно протянутые руки, медсестра, кажется, ее зовут Ниночка, вкладывает в них ребенка. Тяжеленький, теплый, мягкий, дышащий теплом комочек. Марина аккуратно проводит свободной рукой по голове ребенка, потом ловит за ручку и держит двумя пальцами маленькую и пухлую ручонку.
Едва слышно хлопает дверь, доносится запах кофе и едва заметный - сигарет. А еще парфюм Сергея.
- Какого цвета у него волосы?
- Светлые и совсем мало, - его голос приближается, аромат парфюма и сигарет - тоже. Слышна непонятная возня, - А глаза у него серо-голубые.
Марина улыбается - это все, что у нее осталось - улыбка.
Дверь хлопает, снова доносится запах кофе. Женщина напрягается.
- Мариночка, - говорит любимый голос, - можно я подержу нашего малыша?
- Да, конечно, - потерянно отвечает она, - Сережа, мне очень страшно.
- Я понимаю, девочка моя. Доктор сказал, что это пройдет.
- Правда?
- Да, любимая.
- Сережа... - он угадывает или видит ее жест и берет ее за руку, - Береги нашего ребенка. Мне очень, очень страшно. Мне нужно слышать твой голос.
- Все будет хорошо у нас троих, очень хорошо.
- Сережа. Позови, пожалуйста, врача. Наверное, надо покормить ребенка. Заодно пусть объяснит мне, что мне теперь делать. А еще я очень хочу есть.
- Хорошо, Марина.
- Если можно, побудь со мной, после того, как принесут еду. Только ты. А потом мне надо будет остаться одной.
Она почувствовала губами его губы и отдалась этому поцелую.

Через два дня они оказались дома.
- Сережа, - сказала она, - узнавая его по походке, - Я не могу здесь больше находится. Умоляю тебя, уедем домой.
- Как скажешь, родная.
Он хотел донести Марину на руках, но та отказалась.
Медленно они спустились по лестнице и покинули больничные стены.
Марина не хотела оставаться там больше. Постоянный аромат кофе сводил ее с ума. Она не могла представить вокруг белые стены, слишком темно было все для нее. Ее угнетали чужие люди, суета больницы, шаги, шаги и голоса. Поэтому она хотела попасть домой.
Женщина успела порыдать в подушку, накрывшись одеялом. Она думала о том, ЧТО делать дальше.
Она знала, что сергей ее не бросит, это даже не обсуждалось. Она полюбила маленького Максима, изучила каждую его черточку. Чувствовала то, что он хочет есть чуть ли не до того, как он успевал закричать. По-новому почувствовала свое тело. Словно ей снова 13 лет, беспомощность, неясные изменения. Увеличившаяся  грудь, неудобство. Она очень не хотела, чтобы ей кто-то помогал в вопросах личной гигиены, и все делала сама.
Ее угнетала невозможность посмотреть на себя. Потерял смысл внешний вид, но она знала, что обязана держаться. Она по десять минут проводила у гладкой и холодной поверхности зеркала, словно надеясь, что зрение вернется к ней. Ощупывала лицо, трогала волосы, осязала все тело, чтобы быть уверенной в том, что выглядит достойно.
Как тяжело было узнавать свои вещи наощупь! Она напрягала все внимание, чтобы сделать это. Никогда раньше Марина не задумывалась над тем, как обычные пятиминутные процедуры могут превратиться в пытку.
Она не знала, как на нее смотрит Сергей, и это расстраивало ее больше всего.
Все врачи восхищались ее выдержкой, от психолога она наотрез отказалась, да и судя по всему в нем не было нужды. Один Сергей видел, что несмотря на всю уверенность в себе, его маленькая девочка рухнула в пропасть внутри самой себя, и теперь должна будет учиться жить заново.
Дома ей стало немного легче. Единственный человек, который был рядом - Сергей.
Она старалась справиться сама со всем. Когда наступил сентябрь, и Сергей вышел на работу, то Марина справлялась даже с работой по дому. Они решили, что моющим пылесосом отныне пользуется Сергей. Каждый вечер он проверял, все ли в доме в порядке. Ведь помимо прочего их жизнь стала новой благодаря Максиму. Острые углы были подбиты мягким материалом, впрочем, пока Максима можно было легко контролировать, он пока не ходил.
Марина любила готовить, она постепенно училась делать это снова, моя руки тщательнее, чем обычно, потому что многое приходилось отмерять рукой и наощупь. Обострился ее слух. Она слышала, как в другой комнате Максим дернул ножкой и вздохнул во сне и неслась проверять все ли в порядке, слушая его дыхание и убеждаясь, что он спит.
Она теперь острее чувствовала настроение мужа, о, какой богатый, оказывается диапазон скрывается в обычной интонации. Она чувствовала тепло, нежность и тщательно скрываемую боль.
Сергей с пониманием отнесся к тому, что Марина мало кого хочет видеть. Ее родители жили в другом городе, поэтому все обошлось: телефонный разговор и совместные фотографии убедили их, что все в порядке.
Мама Сергея души не чаяла в невестке, но когда ее попросили не вмешиваться, деликатно отошла в сторону. И Марина, и Сергей были благодарны ей за помощь, однако все прекрасно понимали, что Марине надо учиться жить.
Из друзей в произошедшее оказались посвящены только двое. Именно с ними девушка и продолжала общаться.
Она прекрасно понимала, что подобная блокада едва ли окажется позитивной для нее, но ничего не могла поделать.
Возможно, это было защитной реакцией организма: забиться в норку спиной к стене и никого не пускать.
Она продумывала варианты того, чем сможет зарабатывать на жизнь. Может, озвучка фильмов? Перевод? Что-то, что могут делать слепые?
Она старалась справиться с чувством ревности, возникающим оттого, что Сергей живет полной жизнью, и это вовсе не обычное обвинение молодой матери.
Максим удивительно спокойный малыш и супруги, опровергая все возможные рассказы о снижении либидо, были близки несколько раз.
Марина купалась в нежности мужа и горячо отплачивала ему улыбкой, хорошим настроением и оптимизмом. Его встречала любимая женщина с их любимым ребенком, на столе стояла тарелка с борщом, и Марина невидящими глазами счастливо смотрела на него.
Ей стали важны прикосновения, и он не скупился на них, сердце сжималось от того, как готовно она льнула к нему.
Он понимал, насколько важны для нее сейчас и слова, и шептал их, чувствуя, как Марина впитывает каждое и расцветает. Он говорил ей о том, что она самая чудесная женщина на свете, он рассказывал о том, что она стала чуть ли не большей красавицей после родов. Трепетно ласкал ее и прижимал к себе, желая защитить от всего на свете.
Друзья поддерживали ее, восхищаясь силой духа.
Она замечала все, что происходит с Максимом, как он растет, и для этого ей не нужны были глаза.

Она слушала аудиокниги, слушала новости, просила друзей рассказывать о происходящем вокруг: о погоде и новых фильмах, об общих знакомых и выставках.
Она запомнила расположение букв на клавиатуре и пробовала писать рассказы. Она брала в руки карандаш, и...
Дело в том, что Марина была художницей.

И она зашла в тупик. Она была спокойна, как человек, вернувшийся с того света. Умная женщина, любящая женщина, мать. Она понимала, что самое главное для нее - это семья. Она взращивала в себе нежность, чтобы жить. Любить семью, просто уметь существовать, не терять интереса к жизни. Но ее снедала тоска. Она старалась не думать о тех сюжетах, которые упускала. Она старалась не думать о том, что ни разу не видела своего сына, она старалась...
Но однажды она не выдержала и попросила позвать психолога. Попросила Сергея уйти погулять с Максимом, так как не хотела ранить ни одного из своих мужчин накопившимися в ней эмоциями.
Они проговорили два часа с теплым женским голосом. Марина рассказала о своей боли, рассказала о том, что она не видит, рассказала о том, что ее сводит с ума то, что ее отрезали от части ее души. Рассказала о том, что не знает, долго ли так сможет она, долго ли так сможет Сергей. Рассказала о том, что это даже хуже чем быть без руки.
Психолог успокоила ее. Сказала, что все обязательно будет хорошо. Сказала Марине, что она молодец. Обняла ее и вытерла слезы. Умыла и угостила пирожками. Возможно, подруга свекрови поступила непрофессионально, но это ведь очень тяжело - быть одной со своей болью. Быть такой сильной. И равнодушно принять эту историю.
Психолог обещала навещать ее и просила разобраться со внутренним напряжением. Марина молча кивала.
Хлопнула дверь, Сергей вошел в квартиру, неся с собой ноябрьские ароматы подмерзающей листвы. Засмеялся Максим.
Марина подобрала юбки и вышла в коридор. Через мгновение она почувствовала объятия мужа и позволила себе отпустить слезы.

Марина вернулась под одеяло, привычно ощутив невероятные эмоции близости к Сергею, всем телом ощущая все, что ее окружает: мягкую ткань пододеяльника, легкую тяжесть одеяла, упругую податливость подушки, тепло лежащего рядом мужа, спящего в кроватки Максима и ночника рядом с ним.
Она чувствовала, что дверь приоткрыта, но ей лень было подниматься. Максим тихонько вздохнул, и Марина заснула, почувствовав, как Сергей приобнял ее во сне.
Утром Марина почувствовала движение мужа и тоже зашевелилась.
- Спи, Маринка, - прошептал Сергей. Поцелуй в щеку.
- Нет, дорогой, мне хочется проводить тебя на работу, - ответила женщина, и поднялась.
Она скорее почувствовала его улыбку, тело просигналило, что Сережа движется, она обостренным слухом уловила его спокойные шаги и открывающуюся дверь.
Наощупь расправила складки, поправила простыню, разложила ровно подушки и застелила постель.
Вышла в коридор, каждым шагом чувствуя ворс ковролина. Тело ловило токи прохладного воздуха: надо закрыть форточку. Пальцы нащупали прохладный металл рамы, характерный звук, и форточка закрыта.
Марина направляется в коридор. Шум воды в ванной. На кухне закипает электрический чайник. Марина останавливается напротив него, открывает дверцу верхнего шкафчика и достает чашку и растворимый кофе.
Марина улыбается любимой чашке мужа, поглаживает принт изображения, взвешивает привычную гладкую тяжесть и аккуратно переставляет на стол. Кофе. Открыть банку. Взять металлическую ложку. Почувствовать, как зачерпываешь крупинки. Ложка с горочкой. Звук ссыпаемого кофе. Теплая ручка чайник, звук наливаемой в чашку воды, едва ощутимое шипение.
Аромат. Муж - она слышит - уже одетый подходит сзади и обнимает.
- Я не буду завтракать, милая, мне надо сегодня быть на работе пораньше.
- Хорошо, - не возражает Марина, - Сереженька, а мы можем попробовать сегодня погулять?
Она чувствует, как застывает его рука с чашкой, чувствует легкое напряжение, удивление, радость.
- Да, конечно. Жди меня, я постараюсь освободиться пораньше, пока не стемне... ой, прости.
- Ничего страшного. Буду ждать тебя, Сережа.
Торопливый поцелуй в дверях. Марина чувствовала лихорадочный блеск его глаз. Ушел.
Квартира сразу слегка пустеет, выпуская из себя Сережу, она давно научилась это чувствовать.
Пора кормить Максима. Марина нащупывает на стене выключатель, разворачивается и уходит в комнату. Максим просыпается, начинает шевелить ручками, она определяет это по звукам, доносящимся из кроватки. Он умильно кряхтит. Марина берет его на руки и идет на кухню. Снова ворс под ногами и теплая кожа дивана.
Покормленный малыш играет с погремушкой. Весело смеется. Марина улыбается и идет в ванную. Включает воду и умывается. Приятная прохлада, затем не менее приятный махровый ворс на лице. Отчаянно ментоловая зубная паста и щекочущие щетинки щетки. Деревянная сухая расческа. Волосы наощупь. Длинные, мягкие. Надо будет сходить к парикмахеру. Надо жить.
Вернувшись в комнату, Марина тщательно выбирает одежду. Шерстяные клетчатые брюки коричневато-серых оттенков и черный мягкий свитер довольно крупной вязки с высоким горлом-воротником. Как приятно чувствовать все это на теле. Марина готова проходить так все время, пока ждет Сергея. Нужен шарф. Она начинает перебирать вещи. Шелковый, тонкий и длинный. Синий? Не годится. Мягкий, "мятый", с твердыми "серебристыми" нитями, нет, не то, приятный на ощупь, мягкий, очень длинный... квадратный, это платок, что ж, его можно повязать на шею.
Марина каждый день убирает в квартире, точнее говоря, поддерживает чистоту. Снова оказавшись на кухне, она моет чашку, из которой пил Сергей и убирает банку обратно. Вытирает стол. Наощупь столешница гладкая и чистая.
Девушка ищет духи. Шаровидный флакон: слишком сладкие, этот в виде капли терпкий, где же словно слегка бархатистая упаковка? Да, это то, чего я сегодня хочу, решает девушка.
Пальцы перепархивают на соседнюю полку и она недоуменно крутит предмет. Шкатулка! А что в ней? Аккуратно открывает. Бумажки, кольцо с камнем, браслет. Холодный, металлический, серебряный. Да! Это серебряный браслет, подарок Сергея на их годовщину, когда она уже знала, что ждет ребенка. Сморщенный бутон, какой знакомый аромат и... это роза. Та роза, которую он подарил ей в тот же день. А билеты? Их слишком много для одного дня. Марина вспоминает о том, что хранила в шкатулке билеты от походов в кино и театры и совместных поездок.
Она чувствует, как ползет теплая слезинка, прямо к улыбающимся губам, делая улыбку соленой.
Марина мучается пять минут и все-таки застегивает браслет на левой руке. Она счастлива.

Вечером они с Сергеем возвращаются в квартиру, держась за руки. Маленький Максим гулит. Пахнет морозом.
Марина давно не возвращалась в квартиру откуда бы то ни было. Она вдыхает знакомые ароматы и чувствует запах миндаля и лимона среди прочих, надо же, ее духи оказались очень стойкими.
Вечером родители купают Максима и укладывают его спать. Марина достает мясо, Максим помогает его разогреть и просит жену принять его заботу.
- Родная, ты, наверное, немного все-таки устала, позволь мне. Завтра все равно выходной, спешить нам некуда.
- Сережа, а давай откроем бутылку вина, у нас есть?
- Конечно. Давай, любимая, только...
- Не переживай, если я выпью глоток, это никак не повлияет на молоко. Ты же знаешь, я пью очень мало, просто... захотелось.
- Тогда хорошо.
Марина угадывает, как жидкость омывает стенки бокалов и радостно смеется, заслыша звон.
- За нас, Мариночка.
- За нас.
- Ты у меня самая чудесная...

На следующее утро Марина испытывает очень странные ощущения. Она просыпается оттого, что в темноте что-то изменилось. Настороженно она пытается понять что. Максим спит. Сергея рядом нет, слышен звук льющейся воды.
Надо встать, по привычке открыть глаза и... свет!

Побледневший Сергей мгновенно примчался в комнату, Максим проснулся и недовольно закричал.
Марина сидела на кровати, закрыв глаза руками. Из-под ладоней была видна вытекающая слезаю А еще Марина смеялась.
- Сережа! - она оторвала ладони от глаз и прищурилась, не выдержала и вновь закрыла, - Сережа, я вижу свет! О, боже, я и тебя вижу, только мне больно.
- Марина! - Сережа бросился к ней и обнял, а маленький Максим заплакал, не понимая, почему всегда такие спокойные родители так себя ведут.
- Подожди секунду.
Сережа выключил свет и задернул шторы. Присел на кровать.
- Открывай глаза, ты видишь?
Марина робко приоткрыла глаз, потом второй и просияла.
- Да! И даже почти не больно.
- Мариночка, скоро вообще не будет больно, все пройдет, и все будет хорошо.
- Я знаю, - ответила она и ответила на его поцелуй.