Это цитата сообщения Gordon_Gekko Оригинальное сообщение

А дело просто... Он полагал, что ему с ней все равно не светит,
такая красавица, и чувствам воли не давал - не надеялся. И показывал
пренебрежение. И был спокоен - не терял головы. И молол языком умно и
даже интересно. И красивой женщине, конечно, захотелось капельку
пококетничать и мимолетно проверить свою власть над сильным полом. И
никакой власти не оказалось. И в ее самолюбии появилась щербинка, и за
эту щербинку зацепилась нить чувств и стала разматываться.
да-да, пушкинское "чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся
мы ей".
Он привлек ее внимание: он вел себя необычно. Он внушил некоторое
уважение: ему было плевать на ее чары. Он уязвил: явно не стоил ее - и
однако пренебрегал ею. Красивую женщину заело.
Он заранее замкнул свою душу, боясь поражения и не желая боли. И
эта душа, к которой ей было не прикоснуться, сделалась для нее
загадочной. Стала манить. И она сама придумала, какая это душа. И
придумала, понятно, так, как ей хотелось бы!
Он расчетливо дразнил ее, как бы тАяв жаре ее чувства - и тут же
обдавая холодом. Она начала страдать. Красивые и сильные мужчины,
веселые развлечения - перестали интересовать ее. Она ощутила боль - еще
не понимая, что это боль вошедшего в нее крючка, о который она сама
рвется.
Она гордо переносила эту боль - но он тут же делался ласков и
покорен, она торжествовала было победу, покой, удовлетворение и была
краткое время благодарна ему за избавление от этой боли, - но он тут же
дергал крючок вновь, осаживал ее, уязвлял, унижал пренебрежением, - и
все повторялось сначала, только все сильнее и сильнее с каждым разом
ее губило то, что она недооценила противника в этой любовной
борьбе. Его спасало то, что он с самого начала был готов к проигрышу в
любой момент, и чувства его оставались в покое. Она пыталась бороться,
привязываясь к нему все более; и не могла подозревать, что ночь, утро и
те редкие дни, когда он намеренно не виделся с нею, он посвящал разбору
событий и выработке планов на ближайшее будущее - с холодной головой,
упиваясь только своим успехом, - и под руководством "опытного тренера" -
своего приятеля, потертого жизнью ловеласа, которого, казалось, вся эта
история страшно забавляет.
Какая жалкая пародия на Печорина и иже с ним!
День за днем он методично сокрушал и гнул ее волю. Она начал
аплакать. Его рука поднималась на нее. Ему понравилось ее мучить - он
уважал себя за власть над ней.
Он стал для нее единственным мужчиной в мире. Ведь ничего подобного
она в жизни не испытывала, и только читала о таких терзаниях - и таком
счастье, которым было временное избавление от этих терзаний.
Она оставалась для него лишь удовлетворением тщеславия и
чувственности. Как только он замечал в себе росток любви к ней - он
торопливо и старательно затаптывал его: он полагал, что она охладеет к
нему в тот самый миг, когда уверится и успокоится в его любви.
Она стояла у вагона - предельно несчастная сейчас, предельно
счастливая в те минуты и часы, когда "все было хорошо": она любила его.
Поезд тронулся. Он лег на верхнюю полку в купе и стал смотреть в
потолок.
Он спрашивал себя, любит ли ее, и оказывалось, что он этого не
знает; пожалуй, нет. Он спрашивал себя, счастлив ли, и на этот вопрос
тоже не мог ответить; но, во всяком случае, лучше ему никогда не было и,
надо полагать, не будет.
Он остановился на той мысли, что если она приедет к нему (как и
будет, видимо), он продолжит "дрессировку" и, пожалуй, женится на ней. И
вот тогда можно будет позволить себе временами действительно
расслабляться и любить ее. "Но вожжи не отпускать!" - заключил он свои
размышления, закрыл глаза и стал дремать.





Его друг, его наставник и покровитель, теоретик и донжуан, лежал на
нижней полке и задыхался от презрения и ненависти к нему.
"Она даже не пришла проводить мен... Я должен был нарваться. Я сам устроил себе это истязание. Не стобой же мне равняться, ничтожный сопляк, поганая козявка, самодовольный червяк. У, засопел, паразит.
Бедная девочка, дура. Зачем я все это устроил? Впрочем, она
счастлива.
Моя была лучше. Надо покантоваться столько, сколько я, чтоб понять,
что такое настоящая женщина.
Я проиграл.
Когда я проиграл ее? Наверное, в тот самый миг, когда раскрылся.
А когда полюбил? Тогда же, наверное.
Она сидела в полумраке, такая милая, доверчивая, беззащитная. И мне
не было ни интересно, ни хорошо. Я знал наизусть, что будет дальше, и
знал свою власть, и читал все варианты, как в шахматах. И знал, что все
будет так, как я захочу, и знал, что будет через полчаса, и утром, и
через неделю... и всего этого мне было мало. Ну, одной больше...
толку-то.Она была в моих руках, и я знал, как она будет любить меня, какой
станет верной и привязчивой, как будет тихо сносить мою небрежность,
будет счастливой и тихо смирившейся... Ну а я-то сам, что я получу - еще
одну замену тому, чего у меня нет, еще одну нелюбимую женщину?..
И я захотел быть счастлив - наперекор всему, всем победам и
потерям, всей судьбе, наперекор паутине, наросшей на сердце, и неверю в
счастье для себя когда-либо: я захотел любить. Потому что ничего не
стоило добиться ее любви - но я уже не верил в возможность полюбить
самому.
Неужели я это еще могу? Да ведь могу. Вот что во мне тогда
поднялось.
И это ощущение - что у меня может быть не женщина, а любимая
женщина - понесло меня, как полет в детском сне, как волна в стену, и я
уже знал, что сейчас со звоном вмажусь в эту стену, - буду любить, и
буду счастлив, и буду живой - а не разочарованный герой юнцов и дам.
И я открыл рот, чтобы сказать ей все - хотя это было еще неправдой,
было только предчувствие, сознание возможности всего, - а когда все
слова были сказаны, они оказались уже правдой. Почти правдой...
И все те первые дни я раскалывал свою душу, как орех об камни, чтоб
освободить то, что в ней было замуровано и забыто. Я выражался, как
щенок, и чувствовал себя щенком. Я в изумлении спрашивал себя - неужели
я и впрямь это чувствую? И отвечал: вот да - ведь правда.
Как я был счастлив, что люблю. Как радовался ей. Как поражался, что
это возможно для меня: любить и быть любимым, не скрывать своих чувств -
и получать то же в ответ.
Все у нас было в унисон. Единственный раз в моей жизни. Мы сходили
с ума друг по другу - и не скрывали этого, и были счастливы.
Я открывал в ней недостатки - и умилялся им: на черта мне
победительница конкурса красоты - а вот эта самая обычная, но м_о_я, и я
с ней счастлив, и никакой другой не надо.
"Ты казался волком, - сказала она, - а оказался ручным псом,
который несет в зубах свой ошейник и виляет хвостом". И я радовался, что
сумел стать ее ручным псом, безмозглый идиот.
Это такое счастье - быть ручным псом в тех руках, которые любишь и
которым веришь.
А потом - потом все пошло как обычно...
Я сорвался с цепи и вываливал на нее все свои чувства - без меры.
Ей нечего было желать - я опрометью выполнял и вилял хвостом. Она стала
властна надо мной - я сам так захотел: мне ее власть была сладка, а ей -
переставала быть интересна.
Для меня происшедшее было невероятным - для нее нет. Я не мог
опомниться - она опомнилась первой. Я не хотел опомниться - а она
побаивалась меня, побаивалась оказаться от меня в зависимости.
Она стала утверждать свою власть надо мной - и я рьяно помогал ей в
этом, ничего не видя и не понимая: я был пьян в дым невероятной
взаимностью нашего чувства.
И оказалось, что для меня нет ничего, кроме нее, зато для нее есть
весьма много вещей на свете, кроме меня, который все равно никуда не
денется.
Вот тут я и задергался. До меня все еще не доходило, что все уже не
так, как в первые дни.
"Ты делаешь ошибку за ошибкой", - заметила она. Бог мой, какие
ошибки, я не желал обдумывать ничего, я летел, как через речные пороги,
и радовался, что способен на это..."А вот конец, хоть не трагичный, но досадный: какой-то грек нашел
Кассандрову обитель, и начал..." М-да.
Милая, хорошая, дурочка, что ж ты наделала.
Неужели же невозможно, чтобы - оба, сильно, друг друга, без борьбы,
без тактики, без уловок - открыто, счастливо?.."
- Чтой-то ты кислый какой-то, - приветливо сказал меньшой друг,
свешивая выспавшееся лицо с верхней полки.





- Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны...
- Слушай, ты старше меня на девять лет... когда-то я подражал
тебе... скажи, что же: это неизбежно? не бывает, чтобы - вместе?
- Эк тебя прихватила. Что же - всерьез?
- Похоже... И на старуху бывает проруха.
- Я такой же глупый, как все прочие. Но думается мне, коли уж ты
пришел за жисть толковать, что ты неправ. .. Неправ.
В чем?
В том, что когда король Лир отказывается от власти, он не вправе
рассчитывать на королевскую жизнь. Благ без обязанностей не бывает. И в
любви тоже.
Женщина не может главенствовать в любви. И не хочет. И не должна. И
не будет. Ты это знаешь?
- Знаю. Но я не хочу главенства, я хочу, чтоб это было само,
естественно, взаимно, друг другу, понимаешь?
- Не нужна корона - катись из дворца в бродяги. Властвовать - это
тяжкий труд. К этому тоже нужно иметь вкус, силы, способности. Тебе
тридцать лет - неужели таких простых вещей не знаешь?
- А тебе сорок - и счастлив ты с этим своим знанием?
- Настолько, насколько это вообще возможно. До тебя не доходит, что
ли: женщина рожает детей и готовит еду - мужчина эту еду добывает и
защищает семью. Дело мужчины - подчинять, дело женщины - подчиняться, и
счастье каждого - в этом. А кто не умеет быть счастлив своим счастьем -
чужого не обретет. Ты хотел хотеть того, что она хочет. А должен ты был
хотеть, чтоб она хотела того, что ты хочешь. Люби как душу, тряси как
грушу, - и вся народная мудрость, бесконечно правая.
Да хоть ты застрелись из-за нее - но веди себя как мужчина, а не
раб.
- Но ведь я же хотел - для нее все!..
- Значит, ей нужно было не это, а? Я тебя понимаю: подчиняться
проще, чем подчинять.
- Мне плюнуть раз было ее подчинить. Но тогда бы для меня все
исчезло. Не нужно стало бы.
Вот тут ты и не прав. Настрой у тебя неправильный. Чувствуешь
неправильно. Не по-мужски.
- Ты циник.
- А ты лопух. В отношении к женщине всегда должно быть что-то от
отношения к ребенку: иногда и запретить, и наказать, - но для ее же
блага. Из любви к ребенку не делают же его повелителем в доме? Это
современная эмансипация все поставила с ног на голову: и женщины
мужественные, и мужчины женственные, полный кавардак и неумеренные
претензии.