На вопрос - кем будешь – отвечал в детстве: грузином! Хотел по взрослянке завести усы и горбатый нос.
Верил: орлиный профиль поменяет меня всего в орлиную сторону.
Родной темперамент, полученный в роддоме, оказался увечным.

Например: лето, лужа-озеро перед заводской общагой. Люмпен-пупсы плещутся. Ни один карибский дайвер не радуется заныру как они - до визга.
По периметру галопируют мамаши, из числа неравнодушных. Грозят судом линча всем, кто раньше не утонет.


Мы с Гавриловной дефилируем мимо.
И что-то на Гавриловну нашло, она решила подарить мне детство.
- Хочешь, спрашивает, в лужу? К детям?
На мне был костюм, на пузе вышитый медведь. Не простой, в очках. Шёлковый медведь-профессор в шёлковых очках.
Было жаль медведя, но я принёс бы его в жертву. Очень Гавриловну хотелось порадовать. Она желала от меня синяков и битых стёкол, знаков детского здоровья.

Её саму отчислили из школы за избиение трёх одноклассников. Юноши предложили по окончании детства пожениться. Как реагировать, Гавриловна не знала. Решила, что не лишне будет кавалерам навалять.
Двое худо-бедно ушли от погони, а третий не смог. Невеста его обесчестила, как смогла – повалила, насыпала в задницу песку.

Если б я абордажным крюком контузил пару-тройку братьев-ныряльщиков, Гавриловна бы ночью плакала от счастья.
Но я не мог, не умел сделать мать счастливой. Как не-убийца, даже под гипнозом, не смеет убить другого, так я не мог ТУДА прыгнуть. Крещенье лужей было страшней, чем молоком-кипятком-водой и целованием горбунка в слюни.

Понятно, я заревел.
Причин реветь было три:
1. От жалости к Гавриловне, которая хотела родить соловья-разбойника, а вылез я.
2. От того, что Гавриловна примет мой рёв (опять) за неврастению. И не объяснить ей, что всё не так, я просто НЕ ХОЧУ В ЭТО БОЛОТО!
3. Грузин на моём месте обязательно бы сиганул.

...Ещё я хотел стать таксистом. В идеале, конечно, таксистом и одновременно - грузином.

Вот теперь скажите, если нет бога, кто так умнО фильтрует наши желания?