Заваленный снегом Питер ужасен. Особенно, если прилететь в туфлях. Город преодолеваешь вброд, стуча зубами.

У друга Лёши был ДР. Планировался концерт, только для своих. Лёша известный человек. Своих набилось столько, что двери в зал не закрылись.
После концерта был фуршет для особо своих.
Потом домашнее застолье для vip-особо-своих.
Вы понимаете, четыре банкета в день, я не мог не прилететь к другу.

Не выношу поезда. Если только не ехать в купе с приятной женщиной, которая помногу переодевается. Однажды меня подбили ехать в общем. Там мало что все одеты, так ещё и все братья. Только сел, справа подали помидор, слева курочку. В ответ полагалось рассказать детали своей жизни, потом хором ругать американцев. Если хорошенько выпить, то и евреев.
Всю ночь орут, едят и снова орут.
В плацкарте тише, но смущают эти мужские ноги, что торчат как орудийные стволы на уровне лица. Причём, куда лицо ни положишь, везде они.
В купе бывает хорошо с другом, который недавно развёлся и страдает. Или, опять же, с незнакомой женщиной, настолько милой, что ты ей не нужен.
Хуже всего одному в спальном вагоне. Соседи дремлют, уткнувшись в лаптопы. Вместо «здрасте» извиняются и всем суют на чай, даже таможенникам.

Поэтому летаю самолётом, в концертных туфлях, чтоб даже без багажа.
Я полдня прыгал по лужам, трясся на сцене, обнимался на фуршете с невесомыми дядьками. Потом сам весь уже космический, сидел за столом рядом с красивой Катей. После тоста за здоровье всех собак, Катя повернулась ко мне. Рассказала, как отдыхала в Грузии и порезала ногу. Многие грузины, со слов Кати, считают Айболита реальным историческим лицом. Настолько доверяют они медицине.


Грузинский дядя доктор штопал Катю долго и аккуратно.
Катя считает, ему тогда понравилась нога и он не хотел с ней расстаться.
Наконец доктор отложил ногу и вздохнул печально. Он, конечно, шил бы ещё, но кончились нитки.
Штопка получилась - высший класс. Края раны аккуратно обмётаны. Узелков было штук сто, всех видов.
По глазам доктора читалось, он вышил бы ещё розочку или свою фамилию, но нечем уже.

Следующие две недели Кате было запрещено ходить по стёклам, поэтому рассказывать нечего.
Она пришла в больницу снимать швы. Хромает там и сям, по коридорам и палатам. Больных кругом полно, а медиков нет совсем. Будто все они соскучились и улетели в Лапландию, как гуси. Катя вернулась в регистратуру. Там к ней подошла бочком пациентка в полосатой пижаме.
- Вы чего-то ищете? – спросила она, воровато оглядываясь.
- Мне доктора Бабадзе, швы снять.
Катя показала красиво вышитую ногу.
- Идите за мной. Только быстро.
Женшина заспешила куда-то вглубь. По дороге озиралась. Прежде чем выйти на лестницу, смотрела вверх и вниз, в пролёты. Катя смело шла за психической в пижаме. Все мои знакомые Кати ужасно отважны. Не то что Эвелины, которые на всё реагируют глубоким обмороком.

Они пришли к палате с оторванным номером. Женщина постучала секретным запутанным стуком и вошла внутрь. Предварительно посмотрела по сторонам. Через минуту вышла под руку с доктором Бабадзе. Он тоже был в пижаме и сначала осмотрел коридор, потом вышел. Выглядело всё очень опасно и таинственно. Отряд стал пробираться приблизительно на юго-запад. Пришли в котельную. Доктор достал из кармана пинцет и ножницы. Опустился перед Катей на колени, начал срезать узелки. Больная женщина в пижаме встала на стрёме.

- Вы каждую пятницу играете в разведчиков? – задала Катя наводящий вопрос.
- Нет. Это всё из-за дедушки Резо. – вздохнул доктор и рассказал историю из жизни горной медицины.

Дедушку Резо привезли на уазике без крыши и номеров. Это был очень хороший, тихий дедушка. Его болезнь называлась «сто два года». Он почти не ходил. Но родных смущало другое. Они заметили, дедушка стал меньше пить. Его доставили в больницу. Дед неделю шутил, улыбался, щипал младший персонал. Потом тихо уплыл пасти райских баранов.
Главным недостатком усопшего была кровожадная родня небывалой численности. Она вот-вот должна была спуститься с гор прямо в больницу. Рассказывать внукам как дела у пращура никто не хотел.

С точки зрения горца, джигит почти бессмертен. По крайней мере, в юношеские сто два года человека можно только застрелить. А сам по себе он не умирает. По предыдущим дедушкам известно: родня станет бегать и махать саблями. Если встретят кого в белом халате, могут что-нибудь отсечь, нужное. Поэтому персонал надел пижамы и прячется. Ортопед в пятой палате, анестезиолог в сквере симулирует аппендицит. Нужно просто выждать. Время кипения джигита не превышает двух часов. На прощанье они проткнут шины скорой помощи и поедут домой.

Кате стало жалко скорую помощь, но не настолько, чтоб возглавить её оборону.
Доктор поднялся с колен, сложил инструмент.
Женщину в пижаме он назвал Натальей Ивановной, попросил перевязать. А сам ушёл.
Наталья Ивановна достала из декольте бинты и йод, стала бинтовать.
Катя говорит:
- Такой аккуратный этот, Бабадзе. Так зашил ровно.
Наталья Ивановна вздохнула:
- Это главврач придумал привязать зарплату к числу швов. Бабадзе теперь шьёт, как японский оверлок. До тридцати стежков на сантиметр. Но получается правда, красиво.

Тут Катя показала мне свою полностью исправную ногу и я потерял нить повествования. И теперь сам не помню, чем всё закончилось, и почему Катя не замужем.
Вчера Лёша выложил видео с концерта. Значит, это был не сон. Не знаю как, но запись приятно ужимает меня с боков. Последний раз такой берёзкой я был в десятом классе.