Успех её был понятен. Она олицетворяла победу над уродством - явление, порою более занимательное, чем настоящая красота, потому хотя бы, что в нём есть неожиданность. Здесь фокус заключался не в том, что она следила за собой или одевалась со вкусом, а в подчеркивании собственных изъянов - открыто их признавая, она превращала недостатки в достоинства. Каблуки, ещё более увеличивающие её рост, настолько высокие, что прогибались лодыжки; очень тесный лиф, хотя и без того было ясно, что она может выйти на пляж в одних плавках; волосы, гладко зачесанные назад, оттенявшие худобу, изможденность её лица манекенщицы. И даже заикание, хоть и природное, но нарочно усиленное, её только украшало. Это заикание было блестящей находкой: несмотря на её рост и самоуверенность, оно возбуждало в мужчинах покровительственное чувство и к тому же несколько скрашивало её плоские шутки. Берман, к примеру, чуть не задохнулся, когда она спросила: "Кто мне может сказать, г-г-где здесь уборная?" - но, придя в себя, вызвался её проводить.

Трумен Капоте, "Завтрак у Тиффани"