На стене бывшего Пушкинского Дома, ныне Института Русской Литературы, висит портрет миловидной средних дет брюнетки с выразительным лицом и вьющимися волосами, в костюме первой четверти XIX в.

Кто она?
Русская поэтесса, первая женщина составившая сама себе достаточно громкое имя.
Многие женщины - поэты, которые шли за ней, сначала считали её подругой, потом бабкой... прабабкой...прапрапра...

Скоро буду дома. Долгим было моё путешествие. Столько верст проехать без девушки, без лакея. Но они мне и не надобны были - встречали меня везде хорошо.
Гостила у сестрицы в Праслово. В детстве я и в её доме жила. "Три брата у меня, сестрАми самтретья, -- И всем меньшая я. Мной матушка скончалась". Вот батюшка в печали и отдал меня сестрам старшим и тетушкам. В девяти домах пришлось жить. Но чужие нравы и мои слезы остались позади.
А с сестрицой вспоминали, как один раз бегая в саду, я увидела как учитель душит горничную. Я подбежала к ним, давай с криком отрывать девушку. Но она почему-то засмущалась и убежала.
Сестрица спросила, что душит ли кто меня, пора уже пора.
Что я могла ей ответить? Многим я нравлюсь. Но тот, при котором я дрожу, и в пальцах покалывает, давно женат. Он даже не догадывается.
Останусь я девицией - поэтом, сохраню свое имя.
"Заместо молодцов и франтов, пришлось звать к себе педантов". Все моё наследство ушло на обучение. Хорошо, государь понимает, что надо учить бедных дворян и они потом будут служить Отечеству верой и правдой. Вот уже сколько лет я получаю пенсион.
Что-то я расписалась... Като ждет меня.


Как рано в этом году покраснели ягоды рябины. Еще только середина июля. Говорят, что зима будет холодной и голодной. Нет лишь бы все обошлось. Вон что вытворяет этот маленький толстенький корсиканец в Европе. Он очень злопамятен, и до него дошел ответ Като, что "лучше русский истопник".
Что-то давно не было писем от неё.

Сегодня ездила на взморье. Море было тихим и спокойным, только кроткие зыби чуть-чуть дрожали. И над всем этим безмолвием слышно было пение одинокой птицы.
Голос то поднимался до невидимых высот, то отвесно падал, словно молния оставляла свой след на черном небе. А потом где-то внизу звучал долгими нежными переливами.
О чем она пела? Одному богу ведомо. Но как же она похожа на меня.
Светлое море
С небом слилось,
С тихостью волны
Плещут на брег,
Кроткие зыби
Чуть-чуть дрожат.


Все больше и больше становится политики в наших "Беседах", а меньше литературы. Сенатор Захаров еще что-то пишет и переводит, но что делают на литературных вечерах оберпрокуроры, камергеры и даже сам главнокомандующий С. К. Вязьмитинов.
Сегодня я наслушалась умных речей и вдоволь насмотрелась на многих почтенных людей, вместо хороших стихов. И даже в распределении мест придерживаются табеля о рангах, чем о талантах.
Порой мне кажется, что и восхваляют они меня не как поэта, а как хорошенькую женщину.
Уверенность в себе дает мне сейчас второй сборник "Сельские вечера" и награда императрицы золотая лира, осыпанная бриллиантами за "Падение Фаэтона".
Надо обязательно отправить Като стих, который я посвятила Крылову за прочитанный с блеском "Фаэтон" в "Беседе".
Читая баснь паденья знаменита,
Улыбкой оживил ты лица всех гостей,
И честь того прешла к стране пиита.
Во мзду заслуги сей
Я лавры, сжатые тобою,
Себе надменно не присвою.
Когда б не ты ее читал,
Быть может, Фаэтон вторично бы упал.


Сегодня снился сон...солнце померкло, откуда-то сверкнул яркий луч, который осветил храм, а там средь миртовых кустов почтенный муж сидит с открытою главой...и вдруг к нему пришелица подходит, стройна и величава в одеждах изо льна, и вдруг сей достойный муж ей лиру подает из злата...девица запела и сельские слышались напевы...
что за первыми воротами хмель к жердинкам прививается; за вторыми за воротами ярая пшеничка стелется; что за третьими воротами круторогая коровушка на пуховой травке нежится, с резвым маленьким теленочком...
Я узнала и мужа... и пришелицу... как же мы зависим от тех, кто идет впереди, показывая дорогу. И чуждое можно схватить. Сколько сил надо, чтобы его одолеть. А если не хватит? Придется прикидываться союзником. Может сразу идти своей дорогой и петь свои песни.
Надо поговорить об этом с Като.


Как же я была наивна, рассуждая по какой дороге мне идти. Жизнь все расставила по своим местам. И у многих, кто шел со мною с зажженными свечами, они потухли и остались за моей спиной. И эта темная толпа становится все больше и больше, а мне больно вспоминать их прежний свет.
Не стало Като. Нет! Это неправда! Это ложь! Я плачу.....
И во мне уже разлит яд болезни по жилам. - Изнемогаю... Пусть и за мной придет - все стало постылым.
А ты старец не ходи за мной везде, прося у бога, чтобы мне еще пожить.
Устала...тяготеет зло на мне.


Уже много лет я болею. Три года не могу ни сидеть ни лежать - стою на коленях и хожу на коленях.
"Первые годы были исполнены душевных, последние - телесных скорбей и недугов...руки дрожат, зрение притупилось, память изменяет и голова завирается"
Нет у меня ропота на мою долю...
Сегодня жгла дневник. Осталось несколько листов - огонь в камине погас.
Хочу предстать без всяких внешних украшений... пусть судят обо мне по моим стихам.
Будут ли их читать?

А завтра она умерла...осталось несколько страниц из её записей, которые вы прочитали.


Евгений ЕВТУШЕНКО

Анна Первая

Она вздыхала так:
«Мной матушка скончалась…»,
мешая кочергой в печи свою печалость,
и ни лежать, ни сесть от боли не могла,
и так жила она в предсмертьи на коленях,
и на нее в мучительных моленьях
чуть золотой лицом от искр в поленьях
Бог, побледнев, смотрел из красного угла.
Прабабка всех – и Анны, и Марины,
Одоевцевой и Раисы Блох,
она всех женщин пишущих мирила,
но тут, к несчастью, не помог и Бог.
Когда из живота чекисты Ольге
ребенка вышибали сапогом,
кровавые ошметки и осколки
из Анны Буниной и красной комсомолки
над всей Россией реяли кругом.
И, Беллы Ахмадулиной прапра,
под шляпой,
смётанной парижистой иголкой, –
она явилась к Сахарову в Горький
и хризантемами мильтонов прорвала.
Есть в женщинах-поэтах постоянность
достоинства, в отличие от нас.
Та Анна на коленях настоялась
за них за всех. Вот кто – не Бог их спас.