Марка достала карандаши и альбомчик, и собралась перерисовывать.

-Сначала погляди в конец, - посоветовала Венера.- Тут шуты мира, а там немецкие. Только буквы не разобрать.

Том завершали обжора Гансвурст («Колбасный Ганс»), Пикельхеринг (немецкий ответ Арлекину) и Уленшпигель. Напечатана книженция  была готическим шрифтом («скрепным»), который без привычки не прочтёшь. Отменил эту типографскую боль указ Бормана в 1941.

Трусикоз 

Венера Антеевна смотрела вдаль, сквозь Марку. И сказала:

-Знаешь, что Мамея втолкнули в тёмный подвал, а снаружи закрыли?

-И там была девочка из кружка, да?

-Да. Ещё летом. Без этих... ну... И она не могла...

-Совсем темно было?

-Совсем.

-Ну и ничего. Не видно — в трусах или без.

-Шуметь было нельзя. Услышали бы. И знаешь, что он сделал?

Карандаш застыл в руке художницы.

-Сказки рассказывал. Тихо-тихо. И пальцем не коснулся.

-Так я и знала, - девочка покачала головой. -Венер Антеевна, говорили про клоунов, и опять про трусы? Всё время туда съезжаете. Просто болезнь какая-то!

-Точно! Эпидемия! -подхватила Венера. - Я не мальчик - с чего мне о них думать? Лечиться надо...

-В психушке. Где от белой горячки.

-А эта болезнь название имеет?

-Конечно. Трусикоз какой-нибудь.

-Это ты здорово сказала, - и тут же бухгалтершу озарила идея, - А что, если после того как откачали стыдоген, человек болеет трусикозом?

-Хм, это как? - Марка отложила карандаш. - Снять штаны и бегать?

-Ага. О чем я только думаю! И не для сцены, и труппу злить.

-Почему? Говорили, что глупости на сцене нельзя. Но болезнь — не глупость. А что кто-то возмутится — нет. Никто.

-Не возмутятся? Как не возмутятся?

-Так Мамей всех достал, трус несчастный. Как маленький.

-А-а... Тогда ему не проболтайтесь. Сбежит. Да узрит он суровую правду жизни! - провозгласила бухгалтерша.

-Чего он там узрит? Спустила на коленки, и сиди. Ничего, кроме трусов не там, где положено.

Венера согнулась, и картинно схватилась за живот:

-Ай-яй-яй! У меня трусикоз! Тошнит! Плутонию жжёт!

Полусогнутая, она приподнялась с лавки, сдвинула панталоны и села снова:

-Фу-ух... Так лучше. Трусикоз — это вам не шутки!

-Ты не за-за-заразная? - засмеялась Марка.

-А знаешь... - таинственно прошептала она, - у меня дома валик есть, полосатый… как зажму его коленями, обязательно Мамей приснится.

-Мамей? - удивилась художница. - Не Жерар Филип?

Согласно мифологии Венере должны сниться Марс, на худой конец - физкультурник, но подсознание адекватно оценивало её шансы.

Она кое-что вспомнила. Бросилась в стол и отрыла раскрашенную гравюру — со старых французов. На лежаке мертвым сном спит девица, прижав к себе полосатый валик. 

Вот, как его лечить - выдавливать  тяжелой подушкой!

…

Параллельно этим конфиденциям, Вита демонстрировала бурбулятор в гараже - Мамею, Лулу и Веронике Кронидовне. У последней было омерзительное настроение. Сомнения, что хозяин гаража, Людвиг, вернётся из Москвы неженатым, обглодали душу до кости. Если у души есть кости.

-Когда рычаг в этом положении, качается умниген, в том — стыдоген, - объясняла Вита. - Там место профессора.

-Значит, мне внутрь нельзя — раздавлю эту штуку, - уяснила Вероника. - А вы? Может, эта девочка попробует?

Но и Лулу отказалась:

-Грязно там.

-Как хотите. Слушайте.... Я вам скажу большой-большой секрет. В вашей сказочке много взрослых моментов. Например, в тело вводится этот «сисикандр»...

-Так в пупок, через нуль-пространство. Ничего «взрослого», - возмутилась Лулу.

-Знаешь сказку про попа и Балду? Щелбан щелбану рознь. Так и с «пупком»...

-Пупок и есть пупок.

-Покажи, - потребовала училка.

Поэтесса нерешительно задрала на себе кофточки-маечки.

-Да, это он. А вот - в расширительном толковании.

И Кронидовна дёрнула её юбку вниз.

-Ай!! Не до колен же!

-Эй, вы! Что творите? Опять при мне?! — взвился Мамей.

Вероника развернулась к нему:

-Вот и мальчик проснулся. Откуда ты знаешь, что показывать весь живот — стыдно?

Мамей растерялся.

-Потому что все это знают? А вот скажи, зачем цветы яркие и красивые? - Вероника пустилась во все тяжкие, - Что бы пчёлы замечали. Перелетая с цветка на цветок, они переносят пыльцу. Тогда появятся «детки» растений. Плоды. Чтобы рождались зверята, или младенцы — надо перенести какую-то частичку. От кота — к кошке. От папы - к маме. Без этого ничего не начнётся. Следовательно, там, куда попадёт частичка от папы — самое красивое место мамы? Правильно?

Вита и Лулу ухмылялись.

-У мамы красивое тело. Но одно место —ещё лучше. Самое-самое. Если она его откроет, папа захочет передать свою частичку. Так устроен любой дядя — если он не врач. И как вы называете эти красивые места?

Девочки покраснели.

-Самыми плохими словами! Вы их стыдитесь! Теми, которые на заборах пишут! Разве цветы стыдятся того, что они красивы и заманивают бабочек?

...

За своими вещами в квартиру возвращались в гробовом молчании. Мамей напряженно думал. И всё-таки попытался уточнить:

-А это где? Внизу, что ли?...

-Гениально, Матвей - ухмыльнулась Вероника. - Но не пятки.

Вита засмеялась. Лулу захохотала. За компанию - и сам Мамей.

...

А в квартире их встретил... Людовикус!!

Он крепко обнял Веронику. Поцеловались, и он сказал:
-У нас гости? Весело! Смотрите, что я привёз из Москвы!

На кухонном столе стоял торт. Легендарные «Гусиные лапки».

-Они никак не могут, им срочно домой. Сию секунду! Их уже ругают!- быстро сказала Вита. Лулу потащила Мамея на выход.

-Эй, куда же вы? Стойте...

Но и Мамей понимал: бежать, бежать! Торт дорогой. На столько народа Разилин точно не рассчитывал.

***

Торт мог подождать, а любовь — нет.

Извергнувшись, Разилин переводил дух. Эх, хорошо!

Лишь один кусочек Вита унесла в гараж. Мол, что-то срочное. Понимает..

Вероника сладко потянулась, стоял перед ним в голубых байковых панталонах. Он мог бы достать ей кружевное бельё, но любил этот ширпотреб — она так мило их стеснялась. Особенно если не задёрнуты занавески. Училка облизывалась, и взгляд умолял: уже можно «Гусиные лапки»?

-Нет, нет! Пока ты не прочитаешь мне это ещё раз - не притронусь! - упрямился Людвиг. - Это шедевр! Ника, давай, а? Ещё бы гитару!

-В третий раз эту пошлость? Как говорил наш препод, "Бездарно - зато вульгарно. И зачем я это сочинила!

Но он упёрся. Пришлось прочитать:

-О, ослепительный мужчина,

Что посещал мои глубины,

Ушёл и ты... Мой дух повержен.

Из тела выдернул ты стержень -

И жизнь рассыпалась, как прежде.

Такой финал был неизбежен...

…

Я дура, псих, я идиотка!

Вернулся! Он ходил за водкой!