Ссылки на части могут не работать, как и всё в России. Однако части пока существуют.

Третья часть - 21 (с конспектом)

Вторая часть -   1   2  3  4  5 6  7  8  9 10  11  12  13  14  15 (с конспектом) 16  17 18  19  20  21 22 23  24   25 26  27  28 29 30  31  32  33 34 Первая часть - http://antipatriot.ru/post460850971/

 

103

Анализ эротической коллекции в особо крупных размерах оказал на Венеру Антеевну благотворное влияние. Собрание не замыкалась на германском. Была, например, японская пионерка с бокалом лимонада в какой-то круглой тюбетейки, но совсем без низа. Наверно, это у них женское суворовское училище. Был сервировочный столик на колёсиках, и дама, пристёгнутая к нему ремнями. Написано «Dessert”. Что бы это значило? Раза три попались наоборотошние трико, последствие залёта куска антиматерии в нашу солнечную систему: всё закрыто, даже лицо, зато открыто то, на что нельзя смотреть.

Какие-то картинки кидали в жар, но больше всего ей нравилось копировать перед зеркалом выражения. Один рисунок, совсем безобидный, даже приснился. Романтический такой. Вокзальчик, кассирша, фикус, за окном - ночь, поезда. На диванчике — обнажённая женщина. Несмотря на обнаженность, неприметная. Она так вглядывалась, что приснилось, это она лежит на диванчике. Работа такая, без всего лежать. Месье с усиками покупают билеты, а билеты почему-то огурцы. И встают в очередь к ней, компостировать. А она не знает, как это делать. И одна мысль в голове: не уволили бы.

Видя, что в мире творилось, она осознала: к такому Мамея не подбить. Всё интересненькое лежали далеко за границами, приближаясь к которым он отрабатывал «полный назад». Однако она была истинным извращенцем, который наделён сизифовым упорством, и обречен вкатывать камень бесконечно.

В страну просачивалась зарубежная фантастика. Старший брат Мамея, её фанат, конвертировал обеденные деньги в шоколадки, и задабривал ими киоскёрш. С прицелом на невозврат лучшего обхаживал библиотекарш. Вечерняя «ермолафия» - отец, брат и Мамей — превратилась в традицию. Самое привычное доводилось до абсурда, как у Шекли или Каттнера. Его воображение набирало обороты. За пятнадцать лет до «Нападение помидоров-убийц из космоса» царица полей, кукуруза, у него выдёргивала корни и гонялась за беспечными прохожими, расстреливая их зёрнами.

Мощь его фантазии подавляла неокрепший ум Венеры Антиеевны.

Ещё в мае у Королёвых было застолье. Оливье, «Столичная», знаменитая кулебяка и пирожки с капустой, дрожжи для которых мама хранила, как фамильные бриллианты. Осоловев, народ добродушно спорил: у кого больше званий? Военных или ученых? Приравняв лейтенанта инженеру, папа вывел академика выше генералиссимуса. И однажды Мамей заявил:

-Вот бы мозги папуасов откачивали не просто капиталисты, а... Институт!

-Какой институт? Плохих Делишек? - засмеялась Венера. -ИПД!

Позже он повторил мысль, при Лу-Лу.

-Интере-е-есно, чему учат в таком институте? - ухмыльнулась та.

-На жантересок. Профессор Шмяксель и учит.

Поэтесса заинтересовалась:

-Грязных делишек. ИГД лучше звучит. И учатся там не студентки, а... стыдентки! Ну почему «мерзость» и «гадость» есть, а «стыдости» нет?

<-«Раздентки» ещё лучше, - хихикнула бухгалтерша.

Лу-Лу облизнула губы.

-Ага. Слава несоветскому разденчеству! Стыдиться, стыдиться, и ещё раз стыдиться — как завещал великий Шмяксель!

-Я ещё жив — вякнул Мамей. Его заглушили:

-Стыд сделал из обезьяны человека!

-Слава стыду!

-Ударным стыдом ответим на призывы нашей... э-э...

Он нервно потёр лоб:

-Вы почти как папа...

-Да ерунда, - отмахнулась Лу-Лу. - Вот мой дедушка... это да-а. Вместо мамы ходил на родительское собрание. Приходит, и докладывает — наша Люся такой молодец, две позорные срамоты получила...

Бухгалтерша заржала.

-Так у тебя от дедушки талант? Он случайно на руднике «Медвежий» не работал?

-«Медвежий»??

-А лет на пятнадцать не пропадал?

-На восемь...

-В этом институте должны быть степени, - гнул линию Мамей, который давно об этом думал. - Самая первая - нельзяшки. У неё всё нельзя, что ни скажи.

-Или ненетки, - поддержала бухгалтерша. -На всё «нет, нет, никогда!» А потом «Ну... немножко-немножко».

-«Немножки» - это уже вторая степень, -возразила поэтесса. - Рифм много,- Она подняла глаза к потолку и беззвучно зашевелила губами. - Вот: «Не хотим зубрёжку!.. Расстегни застёжку, и снимай одёжку. Будешь голая немножко. Кто увидел ножку, тот даёт серёжку!».

-Это ты экспромтом?! - поразилась Венера. -Ну, Расула Гамзатова! «Немножка» - в точку. А третья?

Они задумались.

-Надо собрать всех, посмотреть, кто чего предложит. Мамей, чего молчишь, как кукуруза в засаде?

-Да я сюда шёл... под каштаном там, девочки... - он замолчал.

-Давай, давай! Что они делали?

-Да ничего. Окружили одну, и говорят «давай, давай! Да он ничего не видел...» Про меня, наверное.

-Понятно, - хмыкнула Лу-Лу.

-Все подбивают одну, которая смелее, - уточнила бухгалтерша. - Она как бы...

-Скажите, что дурочка — никто играть не будет, - заметила поэтесса.

-Не-не, я наоборот. Староста, что ли. Обязана.

-Бригадирша. И её бригадыркают? - безмятежно проговорила Лу-Лу.

-Лукреция! - одёрнула бухгалтерша. - Сейчас улетишь в рудник «Медвежий»!

-А что она сказала-то? - заинтересовался Мамей. - Ещё можно «командирка».

-«Командирка» хуже, - покраснела Венера.

- Это уже коммунистическая ды... - пояснила поэтесса.

-Лукреция!! Стоп! «Директисса»?

-Директрисса, биссектрисса, - задумался мальчик. - Геометрия какая-то. У капиталистов везде «президенты». Не обязательно страны президент. Даже у завода есть.

Антеевна наморщила лоб:

-Президенка... презендиска...

-Презендиску можно тискать. Пре-зен-дика, трусы спусти-ка, - оживилась Лу-Лу.

-Лукреция!!

-Венера Антеевна, оно само лезет, - сказала она жалобно.

-А мы играли в пиратов, и с того, кого там убили, одёжу на рынке продавали...- поделился Мамей.

-Ага, - поддержала Лу-Лу. - А мы друг друга гипнотизировали, как в «Марье-искуснице. «Что воля, что неволя — всё равно» (с). Пошевелился — проиграл.

-Точно! Там специальный укол! Чтобы когда стыдоген откачивать, не шевелились, — воскликнула бухгалтерша. Уронила голову набок, закатила глаза под полуприкрытые веки и уморительно высунула надутый язык. -Я трупик.

-Трупик — плохо, - поморщилась Лу-Лу. - Всёравнюги? Безвольницы? Всючки?

Мамей вспомнил слово из Брэдбери:

-Апатия!

-Апатки. Или апатики! - оформила его мысль поэтесса.

-Последняя, самая страшная степень, - зловеще прошептала бухгалтерша.

Юнкомовцы уставились на неё, как кошка на муху.

-Всемогущие.

-Колдуньи какие-то? - не понял драматург.

-С ними можно делать всё, что хочешь. Поэтому — всемогущие.

-Да? А что - «всё»?

Вопрос остался без ответа.

-Если с ними вся можно, это всеможи. Есть вельможи, есть всеможи, - сказала Лу-Лу. - Но есть хуже! Которые сами этого хотят.

-Так это жантерески, - пожала плечами бухгалтерша.

-Не, на показ!

Она тоже была гением. «На показ» по-латыни «эксгибио», но до вхождения термина оставались десятилетия.

Венера записала на листке весь этот новояз, так искусно обходящий сакральное, как некоторые президенты умудряются не произносить некоторых имён.

-Сочинила бы стих про этот институт?

-Я уже начинала, но к «сисикандру» и Шмякселю рифм нет, - ответила Лу-Лу,

-Сисикандр - меандр, - сказал Мамей.

-Это что?

-Это когда речка извивается.

-Иди ты, и извивайся...

-Аспирант, - тут же поправился он.

-«Лаборант» - Венера.

-Во! «Не робейте, лаборанты — погружайте сисикандры!».

-Ой, посадят! - пришла в ужас Венера. - Меня.

-Куда «погружает»? - не понял Мамей.

-Куда надо. Ребята, пощадите. Такая хорошая была принцесса! Она красотой пожертвовала, чтобы для островитян котлеты на деревьях росли. С чего такой интерес к мерзопакостям?

-Потому что мерзопакости черные, - объяснил Мамей.

-И?

Ньютон останется Ньютоном, даже когда тащит с кого-то чулки. Я был знаком с парой младенцев, возникших, как побочный эффект научного эксперимента.

-Черная дыра затягивает. Оттуда даже свет не может вырваться!

-Ну ты сравнил... - оценила Лу-Лу. - А на «Шмяксель»?

-Стаксель. Косой парус на клиперах. Тоже не подходит?

-Подходит.

В порыве энтузиазма они решили собраться в ближайшие дни.

-Хорошо бы каждый принёс какую-нибудь историю. Да! Я окошко в подвал со скульптурой расширила, доски через него проложила, - сообщила бухгалтерша. - Что-то туда оттащила, потому что комнату с ломаной мебели надо освобождать. В подвале много места. Хотите посмотреть?

Ещё б они не хотели! Подвал привёл их в восторг.

-Настоящий тайный штаб!

105

За окном стемнело. Она читала, точнее пыталась — лёжа. «Двенадцать стульев», Раиса притащила. Достать запрещённый роман, реабилитированный лишь десять лет назад, было непросто. Что-то он не шёл.

Длинный и два коротких звонка? Кто к ней?

Это была Ангелина.

-Что?

-Лиля приходила.

Венера полагала, что больше о Ноликовой не услышит.

-«Приходила»? В смысле? Вы же на одной парте сидите? -

-Нет. Они переехали, квартиру дали на Советском. Перешла в 43-ю. Просила папуасскую юбку. На день.

-Зачем?

-Говорит, пошла в кружок танцев, и проболталась, что у нас папуасский танец. Говорит, « я не-нарочно». А их руководительница - «нам тоже». Я сказала, без Вашего разрешения не дам.

-Пусть приходит, я разберусь.

-Она боится. Тогда сказала, что мы тут все бессовестные, теперь вот...

В голове Венеры замелькали планы, достойные Берии и примкнувшего Шепилова.

-Зря боится. Правильно сказала. Как советским пионеркам буржуек играть? Пусть приходит, но только одна.

...

Ангелина ушла, она легла спать. И вдруг её подняло, будто пружиной.

Пошла на кухню, выпила водички.

Теперь на обшарпанном табурете у кровати она держала блокнот. Открыла... Вывела:

Альбиночка в ботиночках.

 

...

Это была девочка из её северного детства. Дочурка радистки, прибывшей на смену в Амдерму. Она её помнила лишь потому, что мама иногда поддевала - ну ты как «Альбиночка в ботиночках». Девочке достали новые, и она, счастливая, бегала в них по бараку, извещая:

-Альбиночка в ботиночках!

Несчастная была, кажется, с Одессы и изводила мать вопросом «а завтра в море уже будем купаться?»

 

106

Лиля явилась через день.

-Как это ты без охраны с Советского? - удивилась бухгалтерша.

-Если бы со мной что случилось, из папы шашлык-машлык сделали, - разрисовала ситуацию Ноликова. - А теперь все приехали, гуляй — не хочу. У меня брат и сестрёнка. Это же сирена! С утра голова трещит. Братец смоется, и целый день на улице. А я должна то сделать, это...

Беседа происходила в «бухгалтерии».

-Так ты танцевать любишь?

-Ни-ни. Я из-за папы. Он сказал маме, что я к вам ходила, и был не очень... когда перестала. А эта сорок третья такая пындровка! Мальчишки окопы роют, нас вальсу учат. Мамей-то придумывал... закачаешься... А тут...

Она горестно махнула рукой.

-А мальчики есть в кружке?

-Два шпынька, - ребром ладони она показала, что они ей по грудь. - Двух слов связать не могут. Но нахальные. Руководительница нам танго показывала, настоящее, а там полагается по колену партнёра елозить. Это мне на четвереньки встать?

-Мамей тебя тоже вспоминал.

-Да ну?

-«Где Лиля, где Лиля». Зачем тебе юбка?

-Та руководительница насела — где, что, да покажи! Мол, дружба народов, нам тоже. Проходу не даёт. Сумасшедшая какая-то. Покажу, и сразу назад принесу...

-Хм... - в задумчивости бухгалтерша застучала карандашом по столу. - Юбку-то не жалко... Кстати, если она действительно будет танец ставить, подглядывай. Потом расскажешь. С одной мелочью не поможешь? Ой, нет... Не надо.

-А что? Могу.

-Разболтаешь.

-Не разболтаю! Клянусь!

-Про кружок разболтала?

-Я случайно! Помогу, только что?