Фантазии  и реальность 
1. 
     Я знаю, что Дух Места (genius loci) живет рано утром в поле – идешь в тумане, густом, как негатив бразильского кофе, и не понимаешь, спишь ли ты, или тебя вовсе нет. Тишина абсолютная, словно в Сердце Бога. Слушаешь эту Немоту, подобно пахарю Триполья, иглой по виниловой пластинке может быть дивы Каллас (Марии), может быть воробушка Пиаф (потому что ведь Пиаф и значит «воробушек») – а внутри мама и тебе пять лет. И вот Поле это – в Городе, а Город – в Космосе. А там сами знаете что – звезды (через «Е»). Я не астроном, но отказываюсь подчиняться законам Природы, приговорившим это все к уничтожению. И мое «памяти» – это «помни». Помни о том, что все может исчезнуть раньше, чем исчезнешь ты.
     Никто не знает, сколько лет или веков просуществует наш Киев, сколько он протянет, на сколько его хватит, если учесть, что он столько раз умирал и восставал из небытия, эта веха человеческая. Мало того, что я не ученый, я еще и не пророк и не гадаю на кофейной гуще, хотя бы и бразильской, а заниматься фэнтези можно не на столь дорогих и любимых местах. Тем не менее не нужно путаться в догадках, чтобы увидеть очевидное – Киев умирает не столько вокруг, сколько внутри. Киев умирает в наших душах – исчезает дух киевских кухонь и лестниц, дворов и Трубы. Куда-то улетели киевские воробьи, и где святой Григорий Богослов, который рискнул бы воспеть киевского юродивого, узнав его в бродячем циркаче? Если моя ностальгия имеет научное обоснование (физиология и все такое), то как жить с ощущением того, что могло произойти, но почему-то не происходит?
     Конечно, очень разумно и понятно строить  Киев по принципу выжженной земли  – закапывать стариков, ровнять  с землей их дома, и на их месте  возводить более современные. Потом  закапывать современных стариков, убивать современные дома – и на их месте праздновать красоту неумирающей жизни. Тихое безумие счастливых новоселов у них впереди. Ибо нельзя стать счастливыми на чужих костях. Наших костях.
     Я очень уважаю украинские законы, но ни один из них не может оправдать отказ от исторического прошлого на основании его физической ветхости. Я очень ценю культуру моей страны, но ни один из ее столпов не поддержал меня в трудные времена и не оказал влияния во времена добрые – не поддержал и не повлиял просто потому, что я такой же, как и они, а значит они увеличили свой горизонт за счет моего тупика, и дух наш одинаково безродный и вымученный – потому что, по правде говоря, унаследовать можно только боль, а узнать – все остальное. Я очень горжусь современной интеллигенцией по обе стороны Днепра, но очень часто ее мелкое самооправдание выдается ею за всемирную историю. И в этой истории она очень часто играет роль разменной монеты, за которую желающие готовы написать любую статью как во здравие, так и за упокой любой идеи, любого человека. И даже целая рота Достоевских, вооруженная своей дьявольской диалектикой и мощью гениальненького психоза, не докажет мне, что если человек – это всё, то следовательно, он имеет полное право быть всем (в том числе и барахлом). Выясняется, что академическая наука может неплохо кормиться на мусорниках разлагающейся гуманитарности, обогащая при этом свой концептуальный аппарат с помощью нехитрого «продолжения банкета».
     Конечно, человек – это еще не всё, так  как есть Господь Бог и добрый, хотя и безродный, пёс Рекс. Конечно, не все киевляне продаются с финансовых, а не идейных соображений. И кроме того у настоящих святых действительно нету никаких идей. Не спорю – только выйдя на улицу – свою или чужую – я слишком часто убеждаюсь, глядя на изнасилованные очередным новоделом фасады, в обратном. Впрочем, и это – обратная перспектива открывает вид на Начало, стоящее вне глаза просто потому, что оно находится у него внутри. И называется Богом.
     Но  тогда кто мы все, занимающее Божье Место? Кто мы, унаследовашие вечный город Киев – и не могущие его защитить, если не с оружием в руках, как наши отцы и деды, то духовно, морально, интеллектуально или еще не знаю как. Но защитить – то есть, несмотря на все обиды и разочарования, любить свою Родину.
     Я говорю все эти такие ветхие и  школьные заповеди только потому, что  вижу мир таким. А вы – разве не видите?! 
     2. 
     Как же разрешить конфликт старого и  нового? Как развязать гордиев  узел прошлого и пошлого? По-моему, выход  из этого вечного вопроса – в Третьем, а значит – в искусстве. Поэзия – вот Поле, где Бог позволяет Себе играть в Правду. Гёте очень точно ударил в эту струну, по которой слепой дальтоник идет с берега на берег над мёртвым морем и думает, что оно – его маска, а если так, то зрение – это только переодевание влюбленных в одежду друг друга. Узнать можно лишь в том случае, если видишь дальше наличного. Путаница цветов еще не успела материализовать своих носителей. Галатея, дрожа под быстро высыхающим платьем, вышла, тем не менее, из мастерской известного всем Пигмалиона – и назад ее никаким калачом не заманишь. Архитектурные мастерские уже поставили крест князя Владимира Великого над всей Крещатицкой долиной, забыв о том, что погост – это не только место погребения, но и нагорье воскрешения. А воскреснет то, что все они молча похоронили.
     Можно хоронить умерших и можно провожать ушедших, но хоронят и провожают сами умирающие и уходящие. Если выход в искусстве – то можно застеклять святые киевские горы и горки, можно летать над Киевом на дирижаблях и водить по Крещатику белых слонов. Только вряд ли стоит превращать художественную акцию в капитальное градостроительство, ибо в Вечном временное может лишь гостевать. Поэтому стеклянная Щекавица – это мега-инсталляция, это фокус для дочери, это поздравление с первым снегом, это все что угодно, но не навсегда. Временное не должно застывать, растягиваясь на целую человеческую жизнь. Навсегда только Киев Вечный, исторический – выстраданный и намоленный. Превращение же видео-концепта в факт, виртуального – в реальное ломает сперва душу в нем живущих, а после неизбежно – и саму реальность. В этом обреченность утопии. Выход из утопии состоит в прямом и открытом назывании ее Утопией, то есть местом, которого нигде нет. Сам процесс такого называния и есть искусством.
     Суть  искусства как Третьего в том, что нахождение не тождественно осуществлению. В пространстве между ними простирается сфера возможного, фантастического  и потому преходящего. Находиться следует  в Вечном – в Доме, а осуществляться – во временном. Выход из вечных вопросов, таким образом, в игре, понимаемой в самом широком смысле.
     Суть  нашего культурного тупика – в  нашей культурной незрелости и отсталости. Новая культура и новое искусство  еще только рождаются, а старая культура и искусство уже не могут себя спасти. В итоге новое строят по старому принципу – «отсюда и навсегда».
     Можно размышлять о минус-реальности а  пост-архитектуре, бредить и мечтать, коситься на кончик собственного носа и считать на нем просчеты несуществующих гениев, но после по-собачьи трудного дня так хорошо вернуться в старый добрый Киев – и узнать его. А наверное счастье и есть – узнавание? Щенки растут быстро и смешно, но Киев – не салют, и есть роскошь даже старения, если знать, что оно вырастает в Вечность. И еще лучше и слаще узнавать то, что было уже давно узнанным до тебя – улица, фонарь, аптека, которые кочуют по воздушным дорогам через все бессмыслицы забвения. Так хорошо жить в истории, не принадлежа еще ей. 
     15-16 января 2011 г.