[314x238]
В колонках играет - Tool
Настроение сейчас - неопределенное

Ветер дует в лицо или в спину?! Так сложно определить его точное направление. Но, разве это так важно?… Все важное просто испарилось и стало ненужным, невостребованным. Зачем пытаться определить направление ветра, если его прикосновение просто доставляет удовольствие. Каждый порыв теплого воздуха, как прилив новых ощущений. Каждое его прикосновение – отцовские руки, ободряющие и восполняющие новой энергией веры во что-то более светлое и чистое, чем этот день, затянутый дымом поражений и смерти.

Дрожащие пальцы притрагиваются к лицу. Они скользят по обросшим щетиной щекам и падают на губы – потрескавшиеся и сухие, как земля, сотни километров которой остались за моей солдатской спиной. А ведь надо еще столько много пройти. Кто-то сказал мне, что впереди будет гораздо лучше… Кто-то сказал, что впереди нас ожидают луга, трава которых отливает сочным изумрудным блеском и вселяет в человеческие сердца доброту и спокойствие. Но ведь я знаю, что до них еще слишком далеко: сотни, тысячи изношенных и затертых до дыр сапог. А у меня нет больше времени на дорогу. У меня не хватает времени даже на жизнь.

Я медленно опускаюсь на колени, отрываю пальцы от губ и трогаю мокрый песок. Он забивается под ногти и, словно нождачка, зачищает под ними мягкую плоть, делая ее рыхлой и девственно чистой. Я нагибаюсь еще ниже, так, что теперь мои локти касаются песчаного берега Керчи. Я вытягиваю руки вперед, и мои кисти все-таки достигают той зыбкой границы, которую определил прилив. Еще несколько секунд и мое тело пробирает дрожь: оно ощутило воду…
Запах смерти повсюду. Он витает в воздухе вместе с роем зеленых мух-стервятников, то и дело приземляющихся на мое обессилевшее тело. Я прошу подождать их еще немного, совсем чуть-чуть, ведь я пока еще жив. В то же время и не гоню их прочь, ведь я почти уже мертв…

Мозг работает со скоростью доселе неизведанной учеными. Он считывает все прожитое и, словно кинопроектор, проецирует передо мной самые лучшие и дорогие моменты моей короткой жизни. Я вижу, как мама варит кофе и намазывает гренки сливочным маслом. Я не могу пить кофе, ведь у меня больное сердце и мне будет плохо, если я сделаю хоть один глоток кофеина. Но мамин рецепт какой-то особенный и совершенно безвредный. Она варит долго и тщательно помешивает в турке ложечкой, мурлыча при этом себе под нос какой-то до боли знакомый мотив. Я сижу на высоком стуле, уперевшись локтями в поверхность кухонного стола, и болтаю ногами, которые еще не касаются досчатого пола, потому что я только вчера впервые пошел в школу. Вокруг меня парит пряный запах и, вдыхая его, я ощущаю материнскую любовь, сильнее и приятнее которой нет ничего на этом свете. Неожиданно проектор гаснет, и, вместо аромата маминого кофе, в мои ноздри врывается едкая вонь разлагающихся человеческих трупов. Я открываю глаза и вижу, как сотни, тысячи обезображенных и искалеченных солдатских тел выбрасывает на берег морской волной – красной от вытекшей и еще не свернувшейся крови. Из меня рвется крик, но, вырвавшись наружу, он превращается в глубокий хрип какого-то невиданного зверя, по совершенной случайности подстреленного одиноким охотником на оленей. И этот зверь будто вопросительно смотрит в испуганные, удивленные глаза охотника, вопрошая его: “Зачем?!” Но охотник не знает что сказать, ведь он уже на протяжении многих лет задает самому себе тот же самый вопрос и не находит нужного ответа.

Я вновь закрываю глаза и чувствую, что мои веки тяжелеют от сильного прилива крови. Мысль о том, что их уже никогда не поднять, совершенно не пугает. Мысль о том, что я уже мертв, делает меня свободным.

(c) ShurbanCore