Я несколько раз отводил его в сторону и предлагал ему ехать домой, но он неизменно отказывался, и все мои доводы не оказывали на него никакого действия; он был, в сущности, доволен собой и, к моему удивлению, очень горд, что у него шесть человек детей. Однажды, когда он был еще наполовину трезв, у меня был с ним разговор; он упрекал меня в буржуазной морали, и я, рассердившись, закричал ему:
- Разве вы не понимаете, черт возьми, что вы кончите больничной койкой
и белой горячкой и ничто вас от этого уже не может удержать?
- Вы не постигаете сущности галльской философии, - отвечал он.
- Что? - сказал я с изумлением.
- Да, - повторил он, набивая трубку, - жизнь дана для удовольствия.