В далеком 1997 году в самый расцвет дачного капитализма я с отцом трудился на черноземной почве размером в 10 соток над постройкой бунгало. В поте лица мало приятного. Соленые струйки заливают глаза, капают со лба, разъедают кожу и привлекают рой разноцветных и жестокожалящих мух. Когда неделю стоит жара, в поле, запруженном картошкой и бурьяном, пыль поднимается от крыльев пролетающего колорадского жука, что говорить о стройке пусть и захудалого сарая. Грязь под ногтями въедается очень и очень быстро, стоит лишь пару раз пренебречь щеткой для ногтей. Я стал внимательно следить за своими пальцами, когда начал заниматься гитарой. До этого я не придавал уходу за ними большого значения. В таких условиях тело покрывается множеством прыщей и укусов. Они зудят и чешутся. В сочетании с ними пыль и пот доводят до состояния своего рода оргазма. Ногти покрытые глубоким черноземным трауром врезаются в кожу, расчесывая её порой едва не до крови.
У меня на голове вскочил маленький чирий, кожа вокруг него неудержимо зудела. Я думал, что это укус большого овода, хотя в двенадцать лет я и на чирий вряд ли бы отреагировал иначе: я с упоением чесал его, пытаясь хоть на несколько минут облегчить мои страдания.
На следующий день вечером у меня поднялась температура, а ночью лихарадило и трясло. Температура поднялась до 40 и продолжала расти, несмотря на всыпаемые, и вливаемые в меня лекарства. На следующий день заболела рука. Сначала я почти не осознавал это, но затем она начала скулить, словно сука, которая не может отцепиться от кобеля после случки. Я даже не мог понять, где конкретно болит. То стреляло в плечо, то в локоть, то ныло посредине, как будто садист-стоматолог нащупал нерв и специально водит по нему своей адской машинкой, только вместо челюсти от боли сводило левую руку. В течение пяти дней врачи пытались поставить мне диагноз, я перестал спать и единственное, что могло отвлечь меня от боли - методичный скрип, исполняемый мной на двери моей собственной комнаты. Температура не падала ниже 38, да и это ей было не по силам без помощи аспирина и проч. Наконец, решили, что слушать терапевтов и врачей скорой помощи бессмыслено, поехали в детскую областную. После долгого ожидания осмотра и ещё более долгого осмотра в приемном покое мне поставили диагноз: артрит (воспаление суставов) и отправили в терапевтическое отделение.
В отделении не было свободных коек, поэтому сестра-хозяйка предложила место в корридоре на каталке или, если мои родители не довольны таким положением вещей, на привезенной из дома раскладушке. А пока меня оформляли, я расположился на диване напротив стола дежурных сестер, пугая желто-зеленым цветом лица больных аборигенов. Заведующая отделением проводила обход, но проходя мимо моего дивана тоже заинтересовалась новым клиентом. Посмотрев на меня с минуту и прослушав взволнованный рассказ родителей, она вызвала хирурга из второго хирургического отделения. Его первыми словами, что я услышал, стали: "срочно под капельницу и готовьте к операции". Так в мою жизнь вошел Анатолий Дмитриевич О.
...
Операция шла два с небольшим часа. К вечеру я уже отошел от наркоза, но боли не чувствовал. Тело покрыто испариной, температура продолжает держаться на уровне 38. Мать позвала молодого дежурного врача-травматолога, но он сказал, что крепко спит и из ординатарской к больному выйти никак не может. Случайно, в отделении оказался ещё один врач. Хирург. Так я попал в реанимацию.
В тот раз я пролежал в больнице с августа по ноябрь, затем моментально загремел опять, в декабре. У меня практически не было кости в левой руке от плеча до локтя (сгнила) и своей крови (заражена). Как много позже рассказала мать, в реанимации меня откачали только благодаря донорской.