Когда время настолько далеко от, я начинаю рефлексийный треп с собой.
Припоминая сны, мысленно пролистывая страницы дневников и личных сообщений.

Мы глубоко поверхностные люди. И зачем-то прет нас закапываться в эту промерзжую почву, в неблагодарный суглинок. На крайний случай - неплодородный песчанник.
Кто знает, может, это лучше, чем возиться в гумне и навозе.

К слову сказать, я никогда не занималась дайвингом в прямом смысле. О чем не жалею. Зато могу выуживать из памяти такие древности, что маманегорюй. Наверное, иногда это лишнее.
Ну, да я не об этом.

Ты знаешь, с наступленьем темноты
пытаюсь я прикидывать на глаз,
отсчитывая горе от версты,
пространство, разделяющее нас.

И цифры как-то сходятся в слова,
откуда приближаются к тебе
смятенье, исходящее от А,
надежда, исходящая от Б.

Два путника, зажав по фонарю,
одновременно движутся во тьме,
разлуку умножая на зарю,
хотя бы и не встретившись в уме

Тебе, когда мой голос отзвучит
настолько, что ни отклика, ни эха,
а в памяти -- улыбку заключит
затянутая воздухом прореха,
и жизнь моя за скобки век, бровей
навеки отодвинется, пространство
зрачку расчистив так, что он, ей-ей,
уже простит (не верность, а упрямство),

-- случайный, сонный взгляд на циферблат
напомнит нечто, тикавшее в лад
невесть чему, сбивавшее тебя
с привычных мыслей, с хитрости, с печали,
куда-то торопясь и торопя
настолько, что порой ночами
хотелось вдруг его остановить
и тут же -- переполненное кровью,
спешившее, по-твоему, любить,
сравнить -- его любовь с твоей любовью.

И выдаст вдруг тогда дрожанье век,
что было не с чем сверить этот бег, --
как твой брегет -- а вдруг и он не прочь
спешить? И вот он в полночь брякнет...
Но темнота тебе в окошко звякнет
и подтвердит, что это вправду ночь.

29 октября 1964
И.Бродский