Колобок.
Есть какая-то инфернальная ирония в том, что жизнь Колобка началась с того, чем у подавляющего большинства других существ она обычно заканчивается - раскаленного противня и танцующих языков пламени. Некоторые самопровозглашенные специалисты в подобных вопросах пожмут плечами и, порывшись во внутреннем кадастре, извлекут с дальней полки пыльный тезис о том, что бог, как известно, тоже панк, только очень олдовый. Другие с пеной у рта будут отстаивать не менее пыльный тезис гласящий, что никакого бога нет, а вместо него в полумраке комнаты, увешанной тяжелыми шторами из красного бархата, на черном журнальном столике стоит старый патефон и столетие за столетием индифферентно проигрывает детский плач, стрекотание цикад под окном в летнюю полночь, затейливый мат прораба за забором стройки, лошадиный топот, пистолетные выстрелы, бормотание шамана, рокот ракетных двигателей, партию Сусанина из оперы Глинки и секретные телефонные переговоры Горбачева с Рейганом на высшем уровне. Иногда, уже на самых внутренних дорожках пластинки, патефон на несколько секунд замолкает, потом аккуратно воспроизводит танго «Утомленное солнце», после чего долго однообразно шуршит, зациклившись на тишине последней дорожки. Разумеется, первые специалисты ехидно заметят, что вот именно тогда из-за красной портьеры выйдет тот самый бородатый неформал и, гремя по паркету гриндерсами, направится к патефону менять пластинку. А вторые специалисты, нисколько не смутившись, скажут…