Все хорошо и постепенно движется к заветному финалу. Вроде как, естественным путем. А потом вдруг оглядываешься, и какая-то холодная волна резко сползает по твоему телу от головы до колен. Это не кровь остывает – это глаза твои открываются, в таком тревожном сопровождении. И осень. И родительский дом. И ты, изнуренный покоем, спешкой, водкой, ностальгией по наивности. Ошарашенный глубиной возникшей извне грусти, смотришь огромными глазами вдаль (такую даль, что не сравнима с горизонтом) и исчезаешь. А вокруг праздник, музыка, школьные друзья – такие близкие внешне, но уже так давно потертые жизнью. Жизнью, которая идет у них без тебя.
Все мелькает, шевелится, движется, заворачивается в клубок и катится-катится-катится… И скулы свело от прихода реальности. Еще не успев среагировать, не начав прогонять эти непроговоренные в голове мысли, ставишь себя на место.
А рядом сидит мальчик девятнадцати лет. Он знает, кто ты, а ты не знаешь, кто он. Ведь когда ты покинула стены школы, он только пробовал курить и втихаря заглядываться на старших девочек. И вот он теперь – смуглый и стройный, с еще гибкими костями, ищущим взглядом – такой торопливый и бешенный, слушает, что ты говоришь ему. Считает это мудростью. Потом – спасением. Потом – любовью. А ты смотришь в его пъяные серые очи, на его пухлый рот и повторяешь: «Как же тебе пусто, одинокий волк. Так рано тебе пусто. Ты ни в кого не веришь. Они ходят за тобой и гордятся тем, что стоят рядом. А ты уходишь от них, как покупатель из магазина, не оплатив товар. Ну что ты, милый? Не грусти, иди вперед и не стесняйся страдать».
А он хватает тебя за лицо, невзирая на окружающих и начинает целовать-целовать-целовать. Если ты отпихнешь его – будет умалять о поцелуе, хватать тебя за руки: «Не уходи, пожАлуйста. ПожАлуйста, не уходИ…»
А потом вдруг оглядываешься, и какая-то холодная волна резко сползает по твоему телу от головы до колен. Это не кровь остывает – это глаза твои открываются, в таком тревожном сопровождении. И ты убегаешь от него, боясь вернуться в свое недавнее прошлое. Ты боишься его, подменяя свой страх нерациональностью поступка. Приговариваешь, что для него так будет лучше.
На самом деле, тебе так будет спокойнее. А ему будет лучше, если ты уведешь его отсюда и покажешь, как можно любить без юношеского стеснения, как можно любить в последний раз, выкладываясь не на жизнь, а на смерть.

А потом уйти. И никогда не вернуться.