"...я готова, зовём Троицкого.
- Значит так, берем двоих солдат покрупнее и посимпатичнее, они будто тебя поймали и ведут на допрос, а ты сопротивляешься, вот и вся история.
Троицкому явно не хватает кресла с надписью «Спилберг».
- А эротизм в чём? В чём я сопротивляюсь? - мысль моя, как всегда, предельно конкретна.
- В своём лифчике ты сопротивляешься, а на бёдра повяжем тебе мою пляжную юбку. И чёрные очки, ну-ка померяй, знаешь очень даже стильно.
Булычёва оправдывает звание стилиста полностью. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Мы делаем полароид и, действительно вид у меня вполне достойный. Троицкий приводит двух солдат.
- Самые красивые, - тоном знатока заявляет он. - Сам выбирал.
Мы хохочем. Юбка на мне уже надета, снимаем майку. У парней на лбу появляется испарина. Они совсем зелёные, а тут такие фемины! Троицкий показывает, как меня нужно хватать. Они неловко топчутся на месте, потом вцепляются мне в предплечья потными ладонями. Я морщусь.
- Прошу прибавки жалованья! У меня вредная работа, они ещё и сопят!
- Успокойся, отличный кадр получается, давайте работать.
Королёв защёлкал фотоаппаратом.
- Стоп! - Троицкий окончательно почувствовал себя Спилбергом. - У ребят какие то лица испуганные.
Пока он даёт указания солдатам, ко мне подходит Булычёва с пудреницей.
- У того, что слева, хуй уже стоит, тихо пропевает она, вонзая мне в лоб толстую кисточку в такт каждому слову. Ля – ля – ля. Не смотри.
Я, конечно, скашиваю глаза, вижу вспучившиеся камуфляжные брюки и потное, растерянное лицо.
- Будет теперь дрочить долгими солдатскими ночами на твой светлый образ.
- Лишь бы на здоровье.
Да-а, цинизма нам не занимать...
"В американском посольстве тебе дают понять, что ты - ничто. Зеро. В восемь сорок пять я уже там, под дверьми. И то, что мой бывший, а в принципе, теперешний, мы ведь еще не развелись, муж - американец, ничуть не меняет дело. Злющая, как кобра, стою в копошащейся очереди, место, правда, в ней мне уже давно заняли, кутаюсь в шубу и чувствую себя идиоткой в соболях. В соболях в очереди не стоят это глупо. Хотя пара дамочек демонстрируют не только соболя, но и увесистые бриллианты. Я не хочу в Америку. Понятно? До жопы дверца мне ваша Америка! Почему это вы решили, что все хотят там остаться? Да я не останусь, даже если мне приплатят. Хотя, если правильно рассудить, смотря сколько приплатят... Вот если бы меня пригласил какой-нибудь Рекорд лэйбл, сказав: «То, что вы делаете, гениально. Мы хотели бы выпустить ваши альбомы миллионными тиражами, с вами будут играть самые лучшие музыканты, мы берем вас под крыло, будем опекать всячески, а вы нам за это отстегнете со своих миллионных гонораров сущие пустяки, несколько миллиончиков, или даже несколько десятков миллиончиков». Да пожалуйста, берите, не жалко. Или возьмем другой, не столь радостный путь. Те же Рекорд лэйблы мне скажут: «Знаете, нам нравится, что вы делаете, но мы не совсем уверены в успехе, может, ваша загадочная русская душа на фиг не упала нашим американским слушателям, давайте
попробуем. Мы вам предоставим наших лучших продюсеров, студию и музыкантов, положим вам жалованье, ну, скажем, десяточку в месяц, предоставим жилье, и ждем, что у нас получится. Если нет, то вы быстренько собираете чемоданы и валите из нашей замечательной страны в свою замечательную страну, и никто не в обиде, так как в бюджете любой приличной рекорд компании заложены риски». Или берем самый худший вариант. Я сама знакомлюсь с крутыми музыкантами или с теми, кто имеет доступ к большим шишкам музыкальной индустрии, показываю им то, что я делаю, они говорят: «Очень интересно» и добавляют: «Давай ты пока поболтайся здесь, поживи, сними квартиру, а мы поговорим с кем надо и, если повезет, сведем тебя с ними, и чем черт не шутит!» В этом случае я готова поболтаться пару месяцев за свой счет из любви к процессу и вообще, пожить немного их жизнью, чтобы понять, что это такое. Но что-то ни одного из этих предложений не поступало, и единственное, что меня связывает с Америкой, это мама моей закадычной школьной подруги Тани, тетя Валя. Таня несколько лет назад умерла от воспаления легких, уже будучи американкой. Поэтому я не люблю Америку. Стоило туда ехать, чтобы умереть".

"...Почему-то всегда в любом храме я чувствую себя виноватой. Вот, полюбуйтесь, идет грешница, блудница вавилонская! Врала? Ну да, слегка, во спасение, никому от этого не плохо, так, во избежание лишних разборок. Прелюбодействовала?
Еще как! Живу не венчана, не кручена, в блуде, как говорила моя фанатично верующая другая бабушка. Да еще и ребенка прижила, ну хоть ума хватило покрестить. Посты не соблюдаю, пробовала, но начинаю в обморок падать, гемоглобин у меня низкий. Молитв не читаю, матом ругаюсь, а профессия? С голой задницей по сцене скакать? Ну почему же с голой, бабушка, это мини-юбка, а
вот, смотри, я в длинном платье. Поешь? Так пой в храме хвалу Господу, а то все «ля-ля-ля». Тьфу! Бабушка Люба мыслила только абсолютными категориями. Черное белое. Я пыталась ей объяснить, что главное не короткая юбка, а добро сердце, но потерпела фиаско. В нашей церкви старушки порой по нетерпимости легко сравнятся с куклуксклановцами. На меня постоянно шипят: не там стою, не так одета, цокаю каблуками, в общем, не дают расслабиться и примкнуть к благодати. А может, я и вправду страшная грешница? Нет, я протестую. Я точно никому сознательно не делаю зла. А как же барабанщик, уволенный за пьянку? Но ведь я не его наказывала, а себя освободила. И его, кстати, тоже. Так, идем дальше. Не поддаюсь унынию. Не выдаю чужих тайн. Не обвиняю никого, кроме себя. Если что-то не получилось сама дура. Стараюсь никого не осуждать. Иногда, правда, кто-нибудь ужасно бесит свей глупостью и нерадивостью. Тогда раздражаюсь. Но никогда не нападаю первая и не говорю нелицеприятные вещи, правда, нагибать себя не даю, если кусают, могу послать далеко и надолго. «Она вошла, высоко неся свое достоинство». Это было в какой-то смешной книжке. Достоинство. Не надо путать с гордыней, раб божий. Раб божий. Мне, кажется, что именно здесь и находится основная лажа, определяющая особенности русского менталитета. В словах «раб божий». Ведь у раба нет достоинства. В отношении господина и раба не может быть ничего достойного. Раб за себя не отвечает, отвечает за него господин. Поэтому среднестатистический русский человек за себя не отвечает. И во всех своих неудачах винит обстоятельства. Не любит работать и думает, что все ему должны.

По приезде в Лондон я слегла с температурой, подхватив какой-то страшный английский грипп в туманном герцогском саду. Можно было бы на этом и закончить историю, но есть небольшой постскриптум, который реабилитировал англичан в моих глазах.
Итак... Я лежала в забытьи в своей крохотной квартирке в Челси и радостно умирала. Радостно потому, что наконец-то отмучилась. Как же все далеко: Москва, музыка, муж, даже сын и мама с папой. Прощайте, родные, я уже все сделала для вас, что смогла, вы теперь как-нибудь сами, а мне уже хорошо. Ничего теперь не надо нам, никого теперь не жаль. Вертинский гений. От этих сладких мыслей меня отвлек телефонный звонок.
Звонил мой совсем свежий знакомый Пьер.
Ты как? спросил он.
Я что-то невнятно пробормотала, что плохо, но вообще-то хорошо.
К тебе зайти?
Не надо, все нормально, сказала я, положила трубку и провалилась в бредовое состояние.
Жар усилился. Вспомнила, как с Пьером мы познакомились в каком-то модном клубе, куда меня провела одна тусовочная русская, которая давно живет в Лондоне. Мы с ней днем болтались по магазинам, а вечером решили выйти в люди. Я переодевалась у нее дома, доставая из пакетов только что купленные вещи. После всех примерок надела безумные сапоги на шпильке, купленные в Хэродсе аж за пятьсот фунтов, узкие короткие брючки и топ в стиле шестидесятых, цвета хорошего красного вина. Моя спутница надела? Вояж?
Знаешь этот магазин? Вход только по членским карточкам, Мадонну не пустили, а Джулию Робертс просто выгнали: нет карточки, и все, аривидерчи. Там самое дешевое платье три тысячи фунтов.
Платье моей знакомой было отнюдь не самым дешевым, из горчичного плюша, и на всю грудь британский флаг. Из уважения к цене я примерила этот шедевр, но из зеркала на меня смотрела нескладная унылая дура.
Обалденное платье, радостно сказала я. Но тебе идет гораздо больше.
Это было чистой правдой. Уже перед отъездом домой я случайно набрела на этот легендарный магазин, в который меня, в отличие от Мадонны и Джулии Робертс, пустили без всякой карточки. Цены там и вправду были невиданные.
В знак протеста я перемерила все, и это все мне катастрофически не шло. Слава богу.
В баре моя шпилька и изящный силуэт резко контрастировали с любимым лондонским стилем «огородное пугало», бесформенным и аляповатым, хотя очень забавным. Я его, кстати, тоже люблю. Но здесь в таком виде были все. Я вдруг почувствовала себя настоящей принцессой.
Интересная вещь, когда все одеты чересчур гламурно, так и подмывает в знак протеста выйти в драных джинсах и какой-нибудь идиотской майке. Здесь же я, кажется, даже забыла слово «жопа».
You are amazing! You are fucking amazing, baby!
Это был Пьер. Выглядел он с настоящим помоечным шиком. Мулат в безумной бесформенной шапке, в каком-то клетчатом пальто с торчащим мехом, коротких, выше щиколотки, брюках и белых кроссовках.
You are fucking amazing! с восторгом повторил он. Оказался стилистом какого-то модного журнала. Тут же притащил какого-то пьяного фотографа, и они стали умиляться вместе, глядя на меня.
Что такое «amazing»? спросила я у своей подруги.
Это офигительно, клево и все такое. А что?
Да ничего. Так.
Все равно приятно. И за страну в моем лице.
За границей почему-то становишься патриотом.
Получайте, английские коровы! Русские лучше всех. А я русская. Из Москвы. Вот так.

Есть три категории мужчин.
Первые пользуют девушек часто и с удовольствием. Это эгоисты. Они не хотят напрягаться, не видят никакого удовольствия во флирте, не понимают желания целоваться в метро, короче они давно уже прекратили лазить в окна к любимым женщинам, если вообще приходила им в голову такая идея. Ещё, как правило, только никому не говорите, у них проблема с потенцией. Для нормальной женщины весьма удручающий вариант. А жрицы любви всё сделают сами, расскажут, что ничего подобного в своей жизни они не испытывали, будут душераздирающе стонать от нечеловеческого наслаждения, и, надо сказать, профессионально делать своё дело. Ты – лучший, лучший. Верить в это невыразимо приятно. Оказываясь в постели с женщиной, скажем так, другой профессии, такой мужчина абсолютно уверен в том, что он половой гигант. Любите меня, я – бог. Искренне не понимает, почему это ты не стонешь от множественных оргазмов, глядя на его вялый член.
Вторые – это как раз романтики. У них богатое воображение и желание получить запретные удовольствия. Они готовы на авантюры. Обычно встреча с прекрасным происходит где-нибудь на отдыхе, в поездке, или командировке. Так романтичнее. Они жаждут экзотики, вспоминая «Таис Афинскую», прочитанную в детстве с фонариком под одеялом. Как назло попадают в дешёвые притоны с не гарными дивчинами, обламываются и, жалея потраченные деньги, идут спать. Но не сдаются, пробуя ещё и ещё. Испытывают колоссальное удовольствие, занимаясь любовью с женой.
Третьи говорят, что никогда с проститутками не спали. Тайна сия велика есть.
Что до меня, то я была знакома с двумя профессионалками. В самом начале московской жизни я познакомилась с клоунами, молодыми, очень смешными ребятами, работавшими в театре клоунады Терезы Дуровой. Поскольку все были не местные, то жили в гостинице « Южная». В этой же гостинице жили две девчонки. - Они работают проститутками в Израиле, - сказали мне по секрету. - А здесь отдыхают. Девчонки, надо сказать, отдыхали культурно – ходили к клоунам на каждый спектакль, фанатели, приносили цветы, кормили бедных артистов ужином. А по ночам отдавались им же, бесплатно и самозабвенно. Мы однажды ужинали все вместе. Певица, клоуны и проститутки, просто декаданс какой-то. Девицы оказались вполне приятными. Добрые, даже симпатичные, такие здоровые кобылки, вульгарные, конечно, но это издержки профессии.
- Снято! – Королёв вытер вспотевший череп. Ну и жарища тут. Как это у тебя грим не плывёт?
Не плывёт, слава богу. Мёртвые не потеют. Я же мутант, в раннем детстве жила с родителями на севере, в военном городке, расположенном рядом с ядерным полигоном. Тогда, конечно, никто об этом не знал. У меня не растут волосы подмышками, вернее, под правой, растет одинокая волосинка, я её выдёргиваю пинцетом. Но это так, к слову. Вот сижу и думаю, что Мишка отличный парень, пионер отечественной фэшн фотографии, мы с ним уже несколько раз работали вместе. Он отлично умеет расслабить. Он так самозабвенно бормочет, вроде бы даже не тебе, что – гениально, та-а-ак, очень хорошо, а теперь на меня, та-а-к, отлично, не меняй позу, мододец! Не двигайся не в коем случае, посмотри в окно, супер, гениально!. При этом он скачет вокруг тебя, как вокруг новогодней ёлки, подправляя свет, ищет выгодный ракурс, а ты чувствуешь себя красивой, расслабленной и не думаешь, что и ноги могли бы быть подлиннее, и бюст побольше, и целлюлит поменьше. Такое чувство, что все те, которые считают тебя некрасивой, просто не умеют правильно увидеть, у них либо что-то с резкостью, либо они смотрят через неправильное стёклышко. Зато хороший фотограф смотрит на модель через призму любви к прекрасному, то есть видит в тебе самое лучшее, и тогда все твои настоящие и мнимые недостатки просто уползают в тень и исчезают. То же относится и к операторам. Однажды на какой- то фэшн съёмке с незнакомым фотографом, я говорю: Меня с этого ракурса, лучше не снимать, у меня лицо слишком узкое, так будет ещё уже. Буду выглядеть, как селёдка. А мне отвечают, тогда стул не так выигрышно смотрится. Ну, если вы снимаете стул, тогда всё правильно.
Я иду отмокать в ванну, лежу в пене, отдыхаю, смывая с себя грим, усталость и то, что я называю « взгляды». Что бы там не говорили, я это очень сильно чувствую, как какую-то плёнку, налипшую на тело, особенно после концерта. Такое ощущение, что тебя трогали руками, и взгляды висят на тебе, как летучие мыши. Хотя, возможно, это просто пот.
На Сейшеллах живут креолы. До сих пор мне казалось, что креолы – это что-то очень красивое и утончённое, скорее всего этот образ навевали слова из песни. Стройная креолка, цвета шоколада, помахала с берега рукой. Креолы – это смесь испанцев, португальцев с местным полинезийским населением, и, надо сказать, не очень интересная, сточки зрения моего понятия о красоте. Коктейльчик не удался. Неправильные ингредиенты. Мужчины мелкие, с размытыми чертами лица, женщины чуть крупнее, но вовсе не стройные, как в песне, а скорее тучные, все очень темнокожие, с сонными глазами. Обслуживающий персонал в гостинице расторопностью не отличается. Не дай бог, заказать завтрак в номер. Завтракать будешь в ужин.
Солнце уже практически погрузилось в море, когда появился Троицкий, тем самым, прервав наше любование закатом.
- Родилась потрясающая идея! – с уважением к собственной креативности, сказал он.
- Ты, Свиридова, будешь подругой Джеймса Бонда. То есть крутой разведчицей. Завтра будем снимать тебя в воинской части. Я договорился. Вот даже форму тебе прихватил.
Форма вызывает большой ажиотаж. Мы с Булычёвой, как голодающие, получившие гуманитарную помощь, начинаем растаскивать вещи в разные стороны. Трусы «Семейные» защитного цвета, стопроцентный коттон.
- Мои! – хищно рычит Булычёва, натягивая их на крутые бёдра. – Буду ходить на пляж.
- Ходи, - милостиво разрешаю я.- Майку тоже можешь взять.
Камуфляжные брюки, с огромным количеством карманов, выглядят модно, к тому же, сидят на мне, как влитые. На талии даже застегнулись с трудом. Куртка мне тоже впору. Ботинки чуть великоваты, но самую малость. Вид у меня – зверский.
- Мужчинки- то у них вконец измельчали, - полюбовавшись мной, с сожалением говорит Света. – Зачем ты нас туда везёшь, Артемий?
- Зато их там много, – с высоты своего роста гордо изрекает Троицкий. – Командует ими, знаешь кто? Наши люди. Вот щупальца – то у страны длинные, до самых Сейшелл достали. Я и представить себе не мог.
- Дэ ж вы бачили, що б сейшельцы здавалыся? - Я демонстрирую знание фольклора
- Генерал у них - отличный дядька, здоровенный такой. Из Харькова, кстати. Ужасно соскучился по русским, просто в меня вцепился. Сделает всё, что надо. Завтра даже пришлёт за нами машину.
- Так что снимать будем? - с тоской спрашиваю я.
- На месте определимся.
Тон у Троицкого начальственный, видно сказалось общение с харьковским генералом. Он величественно удаляется по направлению к Лине, сидящей в шезлонге поодаль и с томным видом уничтожающей коктейль. Наша компания, как это обычно бывает, разделилась на две кучки. Мы с Булычёвой – потерпевшие, плюс, к нам примкнувший, Королёв. Лина строит глазки Троицкому, что понятно. Больше строить глазки некому, ну и просто так, чтобы форму не потерять. Троицкому это тоже нравится, что тоже понятно. И нам есть над кем слегка поглумиться, чтобы тоже форму не потерять. В общем – полная гармония.
Утром за нами прислали два джипа. Один – для нас, второй – сопровождение. Молодец, генерал. Постарался. Охрана в форме, которую мы со Светой уже изучили вдоль и поперёк. Мелкие, но свирепые парни. Свирепость они явно тренировали перед зеркалом, так как в таком климате, и, вообще на островах люди вовсе не агрессивные, а даже наоборот – сонные, как зимние мухи. Дорога меня убила наповал. Чудовищный серпантин, вдобавок водители постоянно сигналят на закрытых поворотах. А так как эти повороты через каждые двадцать метров, то сигналят они беспрерывно. Меня укачало. Я сижу злая, бледная и икаю. Я не в силах слушать звук клаксона, похожий на крик взбесившегося ишака. Через каждые пятнадцать минут мы останавливаемся, так как я боюсь, что меня стошнит в машине.
- Так мы никогда не приедем, ты, Свиридова не боец.
Троицкий на меня подозрительно смотрит, ему кажется, что я капризничаю.
– Хотя вид у тебя и вправду неважный.
В результате мы открываем люк в крыше джипа, я высовываюсь туда по пояс, и весь дальнейший путь проделываю, как президент Кеннеди в своей последней поездке по штату Даллас, приветливо помахивая рукой всем проезжающим мимо. Надо сказать, что от свежего ветра мне полегчало, и, слава богу, наконец, перед нами появились ворота гарнизона. Стоп, ура! Приехали!
Воинская часть находится в непроходимых джунглях – идеальная декорация для съёмок «Бондианы». Весь личный состав в сборе. Сидят кучками под деревом и очень серьёзно рассматривают несколько, предусмотрительно взятых с собой Троицким, русских журналов «Плейбой». Под другим деревом Булычёва делает из меня мечту солдата. Лина сидит под третьим деревом и по привычке стреляет глазками. Троицкий с генералом обсуждают положение в мире. Королёв выбирает площадку. Абсолютно рабочая обстановка, каждый занят своим делом.
... Душно. Воздух не двигается, пить нельзя, чтобы не потеть. Королёв делает своё дело, на этот раз, молча. Пот заливает ему глаза. Я уже устала, выражение лица у меня испуганное, что соответствует образу. Парни тоже ожесточились от избытка эмоций. В общем, всё как надо.
- Всем спасибо, снято! - Королёв, отдуваясь, кладёт камеру на стул. - Перекур!
Мы плюхаемся на траву. Доблестные солдаты идут к завидующим однополчанам делиться впечатлениями. Лина от избытка мужского внимания порозовела, как пиявка-альбинос, насосавшаяся крови. Сидит рядом с генералом, красиво вытянув ноги. Генерал щебечет и потеет. Налицо полное разложение личного состава. А если вдруг война? Просрали бы вы её, господа, в течение первых пяти минут. Ну, это я так, от усталости. Лучше не думать о том, что сейчас опять начнётся серпантин.

День второй. Съёмка в аэропорту. Троицкий молодец, подходит к делу серьёзно. Договориться о съёмках на лётном поле - большая морока. Но ведь все работники – мужчины, так что пару номеров журнала, и – все нейтрализованы. Так как я артистка, от меня не требуется обнажёнка, что, кстати, совпадает с моим понятием об эротизме. Что такое сексуальность? Ответ. То, что вызывает желание. Слово «желание» для меня очень объёмное. Первая ступень – нежность. Когда хочется сесть поближе и ощутить запах. Когда в глазах ты тоже читаешь, нет, не желание заняться любовью, а тоже нежность, или хотя бы желание нежно заняться любовью. Эрос – это всё же время, тянущееся медленно, как струя янтарного меда, затягивающая тебя туда, откуда нельзя выбраться, потому, что не хочешь, чтобы это прекращалось. Эрос- это предвкушение, это доведение возникшего желания до апогея, это обязательно препятствия, которые хочется сокрушить, это, наконец, искусство драматургии. Должна быть завязка, развитие, финал, который снова становится завязкой и непредсказуемость ситуации. Мне легко можно возразить, что драматургия может быть разной, можно с финала и начать. Можно, не вопрос. Но мне нравится узнать имя убийцы в конце истории, и на протяжении всей книги замирать, пытаясь угадать развязку, получать неизъяснимое удовольствие от всех хитросплетений сюжета. А если преступник обозначен вначале, да, тоже может быть ничего, но без того накала страстей. Вот мне и кажется, что эротизм построен на сокрытии каких то фактов, на желании буквально ногтем отскрести этот покров. А если все прелести вывалены на витрине, как в супермаркете, всё слишком доступно и откровенно, то и желание будет быстро проходящее и быстро забывающееся. Хотя мужчины, как правило, не любят слишком долго тянуть волынку. Но если хоть раз у них получится случайно по вышеописанному сценарию, они этого никогда не забудут. Это, конечно же, не догма, сюжет может развиваться по-разному, главное, что бы не тупо.
Вот оно, лирическое отступление. Вернее теоретическое. Но, вернёмся к съёмке. Я в не украденном, единственном Светкином костюме сижу в маленьком двухместном вертолёте. Вертолёт не закрывается, поэтому одна моя обнажённая нога спустилась на последнюю ступеньку лестницы. Юбка, как бы случайно задралась. Рядом со мной сидит пилот, молодой парень из Швеции. Нас разделяет штурвал, на котором лежит моя рука. Штурвал, надо отметить, абсолютно фаллической формы, да и размера подходящего, в общем, получается всё достаточно двусмысленно. Но красиво. Есть пища воображению. Снимаем почти до вечера, когда красивый свет. Чувствую себя богиней. Приятно. Сегодня мой день рождения. Я свободна и прекрасна. Рядом со мной весьма приятные люди, к тому ж моё платье вдовствующей королевы выглядит очень уместно. Троицкий мне подарил серебряную звезду на цепочке. Я подарила себе тоже серебряное ожерелье, от Булычёвой достались очень качественные профессиональные кисти для макияжа, Миша приволок большую бутылку виски, настоящий мужской подарок, Лина преподнесла губную помаду, и мы засели в гостиничном ресторане. Торт и шампанское – подарок администрации. Нет рядом любимого? Ничего, однажды он придёт, любимый мой, спокойно в дом войдёт, любимый мой, и глаз лучистых свет мне сразу даст на всё ответ. Ответит он за всё. Ура! С днём рожденья!
День третий. Мой последний съёмочный день. Завтра будем снимать Лину. Она уже, мне кажется, созрела. Утром, после завтрака, я нашла в прибрежных зарослях обломки самолёта. Самолёт- маленький, спортивный, на приблизительно таком разбился Джон Кеннеди младший. Самолёт упал в море и никто не нашёл даже обломков. Жаль, он мне нравился, в смысле Джон Кеннеди, брюнет с голубыми глазами, красавец, богат, знаменит и, скорее всего, не дурак, судя по таким родителям. Подходил мне по всем статьям. А я ему? Наверное - нет, иначе лежали бы мы теперь вместе на дне морском. Ну и слава богу. Ухожу подальше от этого места, не хочется с утра думать о тщете всего сущего. Хочется верить, что ты живёшь не просто так, и, даже если всё, чем ты занимаешься никому не нужно, то хотя бы ты живёшь интересно, радуешься солнцу, морю, видишь новые страны, получаешь опыт, ну и что, если он иногда негативный? Всё равно полезно. Во всяком случае, ты не делаешь откровенного зла. Не портишь окружающую среду. Никого не эксплуатируешь. Не обманываешь для своей выгоды. Обманываешь так, по мелочи, для красного словца. Продаёшь своё искусство? Да. Продаёшь себя? Так точно. Вот мы и подошли к интересной параллели. Я продаю себя. В данном случае – своё тело. Вернее изображение моего тела. На него каждый сможет пялиться, обсуждать, где у меня что не так, или так, хотеть или не хотеть, мастурбировать, наконец. Зачем мне это? Не знаю. Мне всё равно. То, что на плёнке – это не я, я не узнаю себя. Так годовалые дети не узнают себя в зеркале. Потому, что душа моя – не продаётся. Ха-ха ха! Не продаётся! Она уже давно продана. Хотя, нет. Не вся. Я её постоянно продаю частями. Продаю тогда, когда вынуждена работать там, где мне не нравится, понимая, что те жующие люди, которые сейчас смотрят на меня пьяными глазами, не слышат, о чём я пою, и начинают развязно танцевать под песню, где хочется плакать. А я всё равно пою, а это уже ведь не тело, где можно отключиться и представить себе возлюбленного, это уже душа, так как нельзя петь без души, не получается. И я пою, пытаясь защитить себя невидимой стеной, мысленно очерчивая мелом круг, как гоголевский бурсак Хома, отпевающий в старой церкви колдунью панночку. И ужасно страдаю от одиночества. Но вдруг замечаю, что ловлю чей- то взгляд и понимаю, что этот человек уже настроился на мою волну. Мы теперь звучим в унисон, и он чувствует каждый звук и каждую ноту в песне. Сердце его, кроме выполнения физиологических функций, начинает странно сопереживать всему вокруг, остро чувствовать жизнь, и испытывать благодарность за то, что живёт, и за то, что впереди ещё много всего. Тогда я разбиваю свой стеклянный кокон, и выплёскиваю всю свою душу в зал. Вот она! Нате! Мне не жалко! И происходит чудо: я вижу ещё одни глаза, потом ещё и ещё, потом я понимаю, что всё. Я победила. Они не противные, жующие морды. Они – люди. Страдающие и не понимающие почему. Даже если у них всё есть, даже если они могут позволить себе пригласить любого артиста спеть на вечеринке. Вот за это я и продаю часть своей души. За деньги. Но ничего. У меня её много. Не переживайте. Я ведь пою о любви. Но, как мне кажется, в глобальном смысле. Если человек способен испытывать любовь, то она распространяется абсолютно на всё. На близкого человека, на детей, на родителей, на животных, на человечество, на Родину, наконец. Это как родник, который способен утолить жажду каждого, не взирая на лица, положение, интеллект. На всех хватит. Не волнуйтесь. Другое дело, что родник этот у одних бьёт фонтаном, а у других сочится тоненькой струйкой, но это уже как повезёт при рождении. Любовь – это жизнь. Хотя иногда бывает, человек сам стоит на раздаче и думает: Так, вот этим любви побольше, а вот этому - фиг с маслом. А этих вообще гоните прочь отсюда, воду замутят! Дурачок. Не понимает, что если кран постоянно перекрывать, то волшебный источник уйдёт в другое место, а когда тебе покажется, что вот они, достойные твоей любви, открывай на полную катушку, вместо бурного потока стыдливо вытекут две ржавые капли. Эко меня занесло… Высоко и пафосно. Спустимся на землю. Где-то я вычитала: проститутка считала своим профессиональным долгом на совесть обслужить клиента. А что, я тоже на совесть. Я сейчас профи. Горжусь тем, что не обламываюсь в самой дурацкой ситуации. На любых площадках, с любой аппаратурой мы всегда играем живьём и достойно звучим. Даже если отключаются мониторы, и я перестаю себя слышать, я всё равно пою чисто и красиво. Пою мышцами, связками, животом, и это очень странное ощущение, похожее на вождение автомобиля с завязанными глазами, но когда ты очень хорошо знаешь дорогу. Меня совсем не обижает, а напротив, ужасно веселят такие фразы: Вы знаете, Алёна, я вовсе не ваш поклонник, меня притащила жена, я не хотел, но, знаете, мне так понравилось! Вы… Вы так… Вы так хорошо выглядите! Так выглядите! Ещё лучше, чем поёте! Спасибо! Да пожалуйста, ради бога, всё для вас. Что-то я разошлась. Оправдываюсь в собственных глазах, почему я пою. Да просто мне нравится. Я пою в первую очередь для себя, мне нравится стоять на сцене и ощущать свою власть. Я чувствую себя сильной, способной заставить людей слушать, что я делаю. А делаю я то, что мне нравиться. Не то, что мне советуют. А это пестование своего эго. Я не верю словам: « Она всю жизнь отдала искусству. Она пожертвовала всем, ради искусства.» Ложь. Она всю жизнь занималась тем, чем хотела. Она занималась собой. Всё остальное ей нравилось гораздо меньше. Дети, возлюбленные и так далее. У нас всегда есть выбор. И мы выбираем. А словом «искусство» легко прикрывается эгоизм. А те, кто сделали другой выбор – неудачники и бездарности. Голубушка, слезь с трибуны. Ты всё же очень впечатлительная. Чёртов самолёт.
Ну, хорошо, можно искупаться пока Миша ставит свет. Решили снять меня в военных брюках среди скал. Я будто бы здесь переодеваюсь, и заодно прячу оружие и секретные документы. « Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утёсах.» Вот мы хохотали в школе над этим стихотворением. Мне, в отличие от пингвина тело как раз прятать не нужно. « Только смелый буревестник гордо реет над волнами, чёрной молнии подобный!» Я уже практически чёрная, загораю очень хорошо. Только нос красный, надо было бумажку прилепить, ругает меня Булычёва. На нос уже положили толстый слой грима. Тело намазали кокосовым маслом, что б блестело.
- Тебе сейчас бы маслинку в рот, и зажарить, как поросёнка. А потом сверху лимончиком! - Королёв сглатывает слюну. – Я есть уже хочу, давайте скорее!
Мы, действительно всё делаем быстро, уже, что называется, пристрелялись.
- Ещё один сюжет, потом для всех обед! - Это Троицкий на боевом посту. В руках у него длинная лиана с листьями.
- Вон, слева, отличная скала. Там даже есть маленькая бухта. Её с берега не видно. Мы тебя разденем, наконец, и положим на песок, увитую лианой, словно тебя только что выбросило на берег, после кораблекрушения.
- Так я же уже оружие прятала, одетая в форму. Нестыковочка получается.
- А ты его не прятала, а наоборот, нашла, когда очухалась.
Ладно, Бог с тобой, золотая рыбка. Бухта на самом деле очень красивая, скалы не чёрные, а какого то странного, угольного цвета, с голубым отливом. Вода тёплая, песок мягкий. Я снимаю купальник, Света обвивает меня лианой, и я неловко плюхаюсь в зону прибоя. Неловко, потому что ноги у меня связаны этой самой лианой. Мне тут же попадает в рот волна, я фыркаю и зову Королёва. Испытываю ли я неловкость, валяясь кверху голой попой? Как ни странно, нет. Мне только хочется, что бы на плёнке получилась, не куриная тушка, а сирена морская. Нет, всё неправильно, нельзя думать о результате, надо думать только о процессе и расслабиться. Всё остальное сделает Королёв. Хорошо, что есть полароид, сразу видно, что получается.
- У тебя поза напряжённая, расслабься.
Я расслабляюсь и тут же получаю полный нос воды с песком.
- Здесь прибой, Миша, Волна нас не ждёт, расслабиться не получится! – отплёвываясь, говорю я. - Сейчас ещё и грим потечёт.
- Не потечёт, он водостойкий, - гордо говорит Света. – Миш! Волна отходит – Алёна ложится щекой на песок. Успей снять, когда волна ещё не подошла к лицу, а то утопим человека. Потерпи, моя курочка, ещё немного.
Я, конечно, терплю, но чувствую, что, несмотря на кокосовое масло и тёмный цвет кожи, спина и плечи здорово подгорели. И немудрено. Два часа пополудни. Ну, хватит! Всё! Снято! Обед!
Креветки в кокосовом соусе, рис, салат, спасибо, спокойной ночи, малыши.
- Спать не получится, летим на другой остров, там красота нереальная. Самолёт заказан.
Красота, действительно нереальная.

О путешествии с Макаревичем
Глубина тридцать метров, видимость ужасная, вода мутная и холодная. Я вся во власти своих ощущений, если честно, то мне немного страшновато, но не из-за акул, которых пока не видно, а из-за того, что я совсем не чувствую ни свой организм, ни снаряжение, не умею сохранять нейтральную плавучесть и меня камнем тянет на дно. Полное ощущение, что ты сел за руль первый раз. С рулем, кстати, произошла аналогичная история: права мне подарили. Что я вытворяла на дороге вспомнить страшно. Зато теперь я ас. Это я себя так утешаю. Мне ужасно стыдно я практически всем успела рассказать, какая я экстремалка. По правде говоря, всем не до меня, все заняты поиском акул, но ничего не видно вокруг просто кисель. Паша отечески за мной бдит. Ну вот, кажется, я успокоилась, во всяком случае дышать стала ровнее, поддула слегка жилет и оторвалась ото дна, а то лежала на нем, как камбала. Потихоньку во мне стал просыпаться охотничий азарт: рыбоньки, вы где?
В океане третий день шторм, поэтому такая мутная вода. А еще в августе у них зима. Поэтому вода такая холодная. А Макар свинья. Уплыл и даже не посмотрел. А я на него так рассчитывала единственный знакомый человек в этой компании. Плыви, плыви, коллега херов. Я с благодарностью поглядываю на Пашу, молодец, джентльмен. Надо сказать, что я единственная женщина в этой компании, Нина не в счет, она уже в возрасте и к тому же замужем за Кириллом, во-он он плавает в серых ластах. А я уже не замужем. К тому же редкой красоты. Я гордо оглядываюсь. Все показывают куда-то рукой. Я плыву туда, но ничего не вижу. Понимаю, что, наверное, кто-то увидел акулу, но она уплыла. В задумчивости я огибаю большой серый камень и сталкиваюсь нос к носу с милой зубастой пастью и двумя маленькими глазками, принадлежащими акульей особи метра два длиной.
Рыбка! восторженно шепчу я себе, превратившись в кусочек скалы. Рыбонька!
Рыбонька, недоуменно покосившись на меня, медленно уплывает восвояси. Я же, совершенно обалдевшая, сижу на дне, вцепившись в скалу, и улыбаюсь, как пьяная. Мне сказочно повезло! Я ее увидела! Близко_близко! А вы все, если и видели, то
далеко и неотчетливо. Все, конец моему позору! Я триумфально выплываю из-за скалы и вижу Пашу, который не выпускает меня из виду. Понимаю, что он все видел, он свидетель, как близко от меня она проплыла. Паша показывает мне: ОК, и это лучший момент в моей жизни. Хочется визжать, как поросенок. Я смотрю на ручной компьютер, сколько осталось воздуха, и понимаю, что пора всплывать. Паша всплывает со мной, зависая положенное время на определенной глубине, чтобы не было декомпрессии. У него воздуха полным-полно. Это я от страха дышала неправильно и все выдышала. Наконец мы всплываем и, поддув жилеты, безмятежно ожидаем, когда нас подберут. Ты ее видел? счастливо спрашиваю я.
Видел. Красивая.
А я ее видела так же близко, как тебя. Она на меня та-ак посмотрела! мою радость невозможно описать. Она не помещается у меня в сердце. Вот она, настоящая жизнь, полная опасности и приключений, и именно такая жизнь мне очень нравится. А то в последнее время я хожу какими-то муравьиными тропами. Аэропорт сцена гостиница аэропорт. Останкино студия дом аэропорт, и опять по кругу. Новые города даже не успеваешь посмотреть, так как хочется выспаться, чтобы голос звучал, а организаторы обязательно тебе подкинут местных журналистов и телевидение, чтобы билеты продавались.
В общем, тоска зеленая. А здесь зеленая вода! Мыс Доброй Надежды! Акулы! Кейптаун! Да за эти слова можно было в детстве отдать жизнь. Сейчас достаточно десяти тысяч. Я, можно сказать, пою, чтобы иметь возможность попасть сюда. Хотя, это я, наверное, загнула. Петь, как раз, я люблю. А может быть, это продолжается сбыча мечт? Чего еще в жизни я хотела так же сильно?

Периодически все и всем надоедает. Тогда надо взять тайм-аут или сходить налево, и, глядишь, изменится не проблема, а твое к ней отношение. Это как брэнд в одежде. Вот взять, к примеру, «Burburry». Это все та же верная жена, и ты узнаешь ее в толпе со спины. Это все та же бежево-черная клетка. И она ничего
не вытворяет, трансформируясь в горошек. Просто, если ты хочешь надеть горошек или полосочку, ты покупаешь не «Burburry», а что-нибудь другое. А через пару месяцев с удовольствием опять надеваешь любимую клетку, зная, что она выглядит всегда стильно. Я до сих пор люблю Армстронга и Билли Холлидэй. И я катастрофически не хочу, чтобы они, если бы были живы, вытворяли акробатические рулады Мэрайи Керри. Слава богу, что они уже на небесах и поют так, как и должны петь ангелы просто и душевно.


Главный баран в стаде – бизнесмен Козлятко, москвич с белорусскими корнями, которые проявляются весьма неожиданно для тех, кто его видит в первый раз. Он похож на президента Лукашенко, как брат близнец, только слегка располневший. Тот же рост, те же усы, даже волосы покидают его чело в том же направлении, что и у Самого. Интересы Козлятко простираются далеко за пределы России, прямо в Белоруссию, где у него весьма неплохой бизнес. Похоже, что свой имидж он культивирует сознательно, в интересах дела, так как бесхитростные белорусы при его появлении впадают в ступор. Козлятко важничает и жаждет славы. Деньги у него уже есть, и он хвастается ими с детской непосредственностью.
- Что это у тебя за часы? Свотч? Модные! Не то, что у меня, за восемьдесят тысяч долларов!
Фраза эта стала крылатой. Теперь мы её употребляем при виде любой обновки.
Дом он купил, естественно, на Рублёвке. Второй дом в Испании. Квартира в центре Москвы.
- Приезжайте, у нас там, знаете, как круто! Там вокруг живёт всё наше телевидение, люди, близкие к самому П., дом у Р., дом у Н., а прямо рядом с нами – первая жена Э.!
Круто! А это – дом любовника парикмахера первой жены Э.. Я вот всё думаю, где я стою по рейтингу, до первой жены Э., или после? Наверное, всё-таки - до, так как с Козляткой мы дружим уже лет десять, а это, согласитесь, срок.
- Андрюшка, ты замучаешься свои дома обживать, задница ведь всего одна, будешь метаться туда-сюда, ведь если не живёшь, а за содержание платишь, получается, что попадаешь на бабки.
- Точно! – радостно соглашается Козлятко. - Я и говорю, приезжайте. У меня шесть спален! Там, кстати, можно и вам что – нибудь прикупить по соседству.
Я не разделяю Козляткину страсть к накопительству. Прежде чем что либо купить, сразу задаю себе рациональный вопрос. Зачем? Дом нужен лишь в том случае, если ты в нём будешь жить.
У Козлятко цель весьма благородная – построить в тибетском монастыре школу – раз, и вписать своё имя в историю монастыря - два. Для этого у него с собой полный портфель кэша, архитектор Гоша, переводчик Оля и оператор Гарик. Гарик должен запечатлеть сие событие на долгую память – раз, и на случай пиара – два. Меня взяли для придания этому событию статуса и культурности – раз, ну и за компанию – два. Моя цель – это попасть туда, куда трудно попасть - раз, и, наконец, понять, что же такое тибетский буддизм - два.
Марианна вела обширную переписку с монастырями, с Ричардом Гиром и другими знаменитостями, организовала фестиваль буддистского искусства, который длился целых пять часов. Материальной отдачи это не принесло, но морально все были счастливы. Было много прессы, публика уходила довольная, монахи вкусили славы артиста, Марианна – бизнес-леди, Козлятко – мецената. Так что территория Тибета в Москве была надёжно застолблена пышногрудой и синеглазой Марианной. Козлятко, случайно попав в Тибет пальцем, не заметил, как его засосало уже по пояс.
Сам Далай – лама удостоил Козлятко аудиенции и благословил на великие дела.
- Гутен морген камарад!- это стали подтягиваться наши. Кирилл с Ниной, Макар со своей девушкой Анной, которая обязана мне наличием кольца с бриллиантом, что, под моим нажимом, купил ей Макар в Южной Африке. С Романовым, я познакомилась дома у Кирилла практически перед отъездом. Он целует меня в щёчку и идет обниматься с моим соседом.
- Лёха, здорово! Как спалось? Хорошо ли пуколось?
Лёха, значит. Лёха опять смущается, что такие шутки позволяются в моём присутствии, но, видя, что я веселюсь, успокаивается, отвечает, что романовский храп пугал его и мешал пукать всласть.
- Смотри, Алёнка, какой он стал пугливый. Что ты делаешь с мужиками!
Романов очень колоритный. Это человек – слон. Он огромный. Рост – метр девяносто пять, вес – сто тридцать килограммов. Большая голова, крупные, породистые черты лица, На Макаре рубаха и штаны из неотбеленного хлопка, приобретённые явно где-то в странах третьего мира. На девушке джинсы и майка, под стать Макаровскому костюму. Да, со вкусом у нас не вах. Интересно, кто кого одевает?

Мы с Лёхой удаляемся на верхнюю палубу, смотрим на звёзды, пьём «Маргариту», болтаем, а потом долго качаемся в гамаке, который натянут между двумя металлическими конструкциями. Лёха осторожно держит меня за руку и безумно волнуется. Я наслаждаюсь своим гипнотическим влиянием на него. Но, говоря правду, мне тоже очень хорошо. Я совсем не чувствую неловкости, то, что он держит меня за руку – приятно, и в моей душе покой и гармония. Лёха явно не является диссонансом. Становится прохладно, его рука ложится на мои плечи, прижимая к себе, мне тепло и комфортно. Время от времени в лестничном проёме появляется чья-то голова, но поспешно скрывается, понимая, что наше общение носит определённо романтический характер. Мы болтаемся в гамаке довольно долго, пока все внизу не расходятся. Потом я начинаю зевать, и говорю, что, пожалуй, пора. Он доводит меня до каюты, я открываю дверь, поворачиваюсь к нему на прощанье, и он неожиданно наклоняется и целует меня в живот. Чтобы никто не увидел этого безобразия, я вталкиваю его в каюту. Он целует меня всю от головы до пят, каждый палец, каждую выпуклость, я, естественно таю, и мы рьяно занимаемся сексом. Весьма неплохо. Потом он уходит, а я, озадаченная, засыпаю.
За завтраком чувствую неловкость. Наша Таня горько плачет, потеряла Таня честь. Но появляется Лёха, смотрит на меня влюблёнными глазами, и я понимаю, что я ничего не потеряла, а как раз нашла. С облегчением улыбаюсь и наливаю себе вторую кружку чаю. Над моими чайными привычками потешается вся команда. Ну и пусть, мне всё равно. Ну не люблю я пить чай из обычных чайных чашек, там всё быстро остывает, а хуже тёплого чая может быть только тёплый суп. Поэтому для чаепития используется обычная пивная кружка, заполненная на три четверти. Совсем не гламурно, но зато с удовольствием. Мы быстро завтракаем и идём одеваться. Сегодня едем нырять на другую сторону острова, обещали нереальные ощущения.

Если честно, то Леха начинает мне нравиться. У него отличное чувство юмора и красивые глаза. А что ростом мал и есть пузико, так ничего, сколько можно наступать на одни и те же грабли в виде красавцев двухметровой высоты. И смотрит на меня, открыв рот. Чертовски приятно. По-моему, к тому, что я артистка, все уже привыкли, так что восхищенные взгляды я отношу к себе как к женщине. А в Москве никогда этого не поймешь. Подходят здоровые мужики и робеют. «Как мне нравятся ваши песни!» Так слушай, кто ж тебе не дает! Хотя, может, и вправду мои песни им нравятся гораздо больше, чем я сама. Зато здесь я просто женщина. Поэтому сегодня я усаживаюсь рядом с Лехой, который делает мне знаки, указывая на пустой стул рядом с собой. (...)
Нельзя показывать мужчинам свою слабость, свою зависимость от их внимания. Они сразу садятся тебе на голову, забывают позвонить и начинают тяготиться твоей любовью, боясь ответственности за нее. Дальше либо довольно быстро смываются, либо отношения развиваются по схеме раба и господин. Но, если быть объективной, то же самое можно сказать и о женщинах. Короче, в отношениях нельзя расслабляться, а нужно постоянно вести игру, то притягивая поводок, то сильно его отпуская. Если к этому относиться как к игре, то можно прожить долго и счастливо. Если я не люблю, то именно так и поступаю. Однако если люблю, то забываю все теории, и на практике выходит все совсем иначе. Играть как раз не хочется, а хочется обрушить на избранника всю лавину своей страсти. Сейчас я, слава богу, никого не люблю, наслаждаюсь свободой и совсем не тягощусь одиночеством. Я готова играть и вести интриги. Леха, ты попал. Я посылаю ему пылкий взгляд, он расцветает".
ИЗ КНИГИ СВИРИДОВОЙ "Чемоданное настроение" (ЭКСМО)