Если бы я был Леди, я бы это зарифмовал.
Но я не Леди, рифмы со мной не дружат, и поэтому пусть будет как есть.

Он никогда не входит без стука, хотя в кармане у него давным-давно валяются дубликаты всех ключей от её дома. Но всё равно он каждый раз стучится и дожидается, пока она крикнет — да-да, заходи. Или не дожидается и уходит обратно.
У него в этом доме — своя кружка и своя зубная щётка. Он знает, где в её доме какие выключатели, как пользоваться её плитой и в каком порядке должны лежать ручки на её столе. Он помнит, в каком углу какой комнаты можно найти то, что больше всего нужно вот именно сейчас. И точно знает, в какие шкафы и тумбочки не стоит даже пытаться залезть, ибо всё равно они заперты на замок.
Но однажды он не выдерживает и всё-таки спрашивает: слушай, ну вот хотя бы этот огромный шкаф поперёк коридора — зачем он нужен, неужели тебе он не мешает ходить?
И тогда она смотрит на него внимательно и достаёт откуда-то связку ключей, и долго перебирает её в поисках нужного, а потом глубоко вздыхает и открывает шкаф. Руки её дрожат.
И тогда из шкафа ударяет волна такого аромата, что он зажимает нос, он кашляет и задыхается, а потом открывает глаза и видит, что там.
И тихо, плавно сползает в обморок.

Она ловит его, не даёт упасть на пол. Она оттаскивает его на диван и ищет в аптечке нашатырь.
По щекам её текут слёзы.

Он приходит в себя не сразу. Он с трудом отходит от ужаса, с трудом возвращается в этот мир. Он открывает глаза и видит её заплаканное лицо.
Он делает глубокий вдох. Он целует её и говорит: прости меня, я обязательно научусь любить этот запах, я уже почти люблю его; и я люблю тебя, и я буду тебя любить, даже если весь твой дом будет как этот шкаф.
И тогда она плачет сильнее, уже от облегчения, и задумчиво перебирает ключи.
А на следующий день они вместе берутся за шкаф и отодвигают его с прохода.
В глубине души оба надеются когда-нибудь вынести его совсем.