Я вообще хотел эту зарисовку вывешивать вместе со следующей, которая живёт где-то в голове, но потом решил, что вторую я ещё Эру ведает когда запишу.
Ещё одна маленькая мимоходом записанная страшилка. Про вампиров на этот раз.
601 слово.

Что? повтори. Я не ослышался? Я — тебя — вампиром?
Прости, я сейчас успокоюсь. Просто это правда очень смешно. То есть было бы смешно.
Девочка, ты правда этого хочешь? Знаю-знаю, ты не любишь это слово, только девочка ты и есть. Ты понимаешь хоть немножко, чего ты просишь?
Подожди, дай я отдышусь. Начать с того, что я не могу этого сделать. Я понимаю-понимаю, ты смотрела фильмы по Энн Райс, I want some more и прочие радости жизни, только я тебя вынужден разочаровать. Это не передаётся, девочка. Никак. И счастье твоё, что не передаётся.
Я? нет, не с рождения. Просто я очень боялся умирать. Ты не представляешь, как. И мне досталось вот такое существование, лучше бы умер, честное слово… Я бы сейчас с радостью умер, вот правда. Только я не могу, у меня не хватает сил дотерпеть, и пустить себе серебряную пулю в висок я тоже не могу, ну фобия, рука не поднимается. Да я и не уверен, что поможет. Про вампиров много сказок рассказывают — может, это тоже сказка…
Ох, ну как тебе объяснить. Может, ты просто поверишь? да нет, не поверишь же. Ох уж эта мне Энн Райс и прочие сказочники… Ну вот возьми меня за руку.
Холодная, вот именно.
А вчера была тёплая. Да-да, ты меня помнишь, какой я вчера был, правда, восхитителен? всем нравится. Даже мне, что уж там.
Ты уже догадалась, правда, девочка? Вижу, что догадалась, но дай я всё-таки скажу это вслух.
Вчера я убил человека.
Вчера утром, если быть точным. Рано совсем было, кажется, темно ещё; впрочем, не помню, мне было не до того. Кажется, это была женщина… нет, не помню.
В такие моменты всегда не до того.
В первый день после убийства мир сияет всеми цветами, сам сияешь, тебя такого все обожают, сил — горы свернуть, ни сон, ни еда не нужны, счастлив, как чёрт знает что… да ты сама видела. Ну вот, вот да. Даже в отдельные моменты почти забываешь, что кто-то опять должен был умереть, чтобы ты мог вот так жить.
А на второй день начинают холодеть руки.
Ну то есть сначала только руки. Живёшь себе вроде человек человеком, только руки холодные, ну подумаешь — руки, правда? целых несколько дней так живёшь.
Ох, девочка, знаешь ли ты, что такое холод? Да-да, я смешной, я задаю дурацкие риторические вопросы; конечно, не знаешь, откуда тебе: и я не знал, пока был — пока был живой. И не поймёшь, наверное…
Холод — это страшно, девочка. Очень страшно. Холод — это смерть, и смерть — это холод; я мог бы вынести смерть, я мечтаю о ней, но это, это — медленное умирание, это мучительное постепенное превращение в труп; это холод, холод, изнутри, извне, отовсюду. Ходишь, держишься, делаешь вид, что ты живой, а сам не помнишь уже, как тебя зовут, и думаешь одну мысль: не убить, только никого не убить; но это сначала, а потом разучиваешься думать, мыслей никаких не остаётся, только страшное, животное желание жить — и в какой-то момент срываешься и перестаёшь себя контролировать…
Знаешь, девочка, на вкус кровь противно-солоноватая и немножко отдаёт металлом; только в такие моменты… это неважно. Кровь — она тёплая.
Это… безумие. Эйфория. Такая, как, наверное, не знакома никому из людей. Когда в тебя вливается чужая жизнь, там… всё неважно. Не то что вкуса не чувствуешь — себя не помнишь, вообще всё равно что не существуешь, и при этом живёшь, живёшь, как ни один из живых никогда не жил.
Ну вот видишь, каким я слогом заговорил. Не преувеличиваю, кстати, это правда так. А потом приходишь в себя и видишь перед собой чьё-то очередное тело с разорванным горлом…
И всё начинается с начала.
Ну так что, девочка моя? Ты всё ещё хочешь такой жизни?
Вот именно, и не надо.
И давай не будем больше об этом.