ПРЕКРАСНЫЙ МАТЕРИАЛ!!! для восполнения знаний о неофициальном искусстве Юрий Соостер - для меня особенно...
30-11-2021 02:34
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Юло Соостер * автопортрет
ПРЕКРАСНЫЙ МАТЕРИАЛ!!!
для восполнения знаний о неофициальном искусстве
Юло Соостер - для меня особенно...
.
т.к. я не тусовался и кроме рисования
еще по 10 часов бегал по клавишам пальцами в Консерватории...
да еще и рассказы и стихи ... - когда тусоваться?
.
к Кабакову меня друзья приводили
- и он мне ясно представляется
- а Соостер был неведом...
.
... вот теперь слава богу многое увиделось
- особенно проникся к Соостеру когда он повернул
от Пикассо и от Дали к более серьезному пути Магрита...
.
по тексту заметил описку:
.
"не было бы счастья да несчастье помогло..." - написано о смерти Сталина
.
а надо иначе
- но мрачная полоса не вечна - "и тут случилось счастье - умер Сталин"...
.
.
.
-=-
.
В КОНФЛИКТЕ С ХРУЩЕВЫМ ВИНОВАТО
РУКОВОДСТВО СОЮЗА ХУДОЖНИКОВ
вспомним что прекрасный фильм "Белое солнце пустыни"
руководство Союза Кинематографистов СССР приняло решение
не пускать к зрителю и смыть пленку
и только разрешение генсека Брежнева спасло фильм
- так что упрек к советской власти неуместен
это были происки конкурентов и только
тоже и с конфликтом Хрущева с авангардистами
- его настроили враждебно
и это было сделать легко
у него голова занята как накормить страну хлебом и мясом
и бороться с ракетами направленными против СССР
хлебом он накормил
- хлеб бесплатно стал лежать в столовых в вазах
Хрущев добился что американцы убрали
ракеты против СССР из Турции
а тут ему видимо объяснили:
что подозрительные художники
рисуют карикатуры на советского человека
страны социализма с человеческим лицом
рисуют уродцев - вот как дескать плохо
живут советские люди
- играют на руку врагам СССР
естественно что Хрущеву недосуг вникать в авангард
и видя искаженные формы - поверил в клевету
что это карикатуры на советского человека
потому и стал кричать на авангардистов...
.
МЕСТО СООСТЕРА В ИСКУССТВЕ
конечно его рисунки будучи заключенным в лагере
- драгоценные документальные свидетельства
то что он был жертвой вернувшейся из лагерей
тоже делало его крайне уважительной фигурой
Соостер занимает достойное место в искусстве
как последователь Магрита
давая свободу фантазиям в причудливые ассоциации
человеческой души...
-=-
 3.  4. обгорелые рисунки которые надзиратель бросил в печь  5.  6.  7.  8. 
перфоманс
9.  рисунки для журнала "знание - Сила"
10.
 11.  12.  13.  14.  15.  16.  17. 
возмущенный Хрущев
____ НАПИСАНО ПО ПОВОДУ ПУБЛИКАЦИИ _____
.
.
.
ГУЛАГ и его заключенные
ЮЛО - ИЛЬМАР СООСТЕР
(1924 - 1970)
.
.
Лично с Юло Соостером мне столкнуться не пришлось.
Но в 1960-е годы, и позднее , когда я брала интервью у художников - нонконформистов, при вопросе о влиятельных личностях в художественной среде того времени, все время называлась фамилия Соостер. Юло Соостер был эстонцем по происхождению, родился в 1924 году в Эстонии на острове Хийумаа в семье крестьян. И прежде всего меня заинтересовало, как и когда он или его семья оказались в Москве. Дело в том, что по отцовской линии моя бабушка была эстонка, не понятно какими судьбами оказавшаяся в Сибири под Томском. Там у ее родителей был хутор. Соответственно меня интересовало , каким ветром их туда занесло : то ли после восстаний в середине 19 века сослали, то ли при Столыпине земли там давали ? Так до сих пор и не пойму.
Но у Юло Соостера была другая история. В Россию ни он, ни его семья переезжать никогда не собирались. Напротив, Соостера тянуло на Запад, в Париж. В 1945 году он поступил в Тартусский художественный институт. И по его окончанию собирался продолжить учебу в Париже. Но 28 декабря 1949 был арестован вместе с четырьмя студентами (В. Охакас, Э. Рооде, Х. Рооде, Х. Вийрес), мечтавшими после окончания института стажироваться в Париже или Италии. Группе предъявили обвинение в измене Родине и в том, что у них якобы был самолет, на котором они собирались лететь в Париж. Всех осудили по статье 58-1"а" (измена Родине) сроком на 10 лет. Отбывал свой срок Соостер в Казахстане, в Карагандинском лагере (Карлаг), отделении Долинка.
В лагере Соостера сначала определили пожарником. Ночные обходы позволили ему потихоньку выкраивать время для рисования и даже живописи. Затем Долинка — центр Карлага. Соостер работает в межлагерном доме культуры — сначала столяром, потом главным художником. В его обязанности входило изготовление всякого рода стендов, оформление соревнований, выставок типа сельскохозяйственных и т. д., а также копирование с репродукций картин Третьяковской галереи — его начальница была «большой» эстеткой и любила прекрасное.
В Карлаге Соостер влюбился в такую же заключенную из Москвы - Лидию Серх , которая впоследствии стала его женой. Лидия быда художницей, окончившей отделение игрушки в Школе художественных ремесел. Лидию обвинили в шпионаже и в связях с американской разведкой. В 1943 году она была осуждена на три года ссылки в Красноярский край, затем переведена в Карлаг. Юло писал Лидии письма на ломаном русском языке, он только начал учить его в лагере , и присылал рисунки. Впоследствии Лидия вспоминала:
«В лагере Юло работал художником. Днем он отсыпался, а ночью рисовал. Заключенные заказывали ему портреты, рисовал он их за пять рублей. Но это не все. Он еще, в надежде как-то переправить рисунки домой, тайком зону рисовал. За это у него могли быть большие неприятности, но иначе Юло не мог. (Позже, когда мы поженились и сняли комнатку невдалеке от зоны, он смог потихоньку свои рисунки выносить). Во время шмонов рисунки пачками летели в огонь, и спасти удалось далеко не все»
Но не было бы счастья, да несчастье помогло. В 1953 году умирает Сталин. И в 1956 году Соостера досрочно освобождают.
После освобождения Юло и Лидия едут в Эстонию, пытаясь там обосноваться. Но эта попытка терпит крах. И тогда в 1957 году они переезжают в Москву на улицу Красина в квартиру Лидии, которая становится одним из центров неофициальной художественной жизни Москвы.
В Москве Соостер обращается к книжной графике и находит работу в московских издательствах. В Москве он зарабатывал на жизнь сотрудничеством с журналом «Знание – сила» и издательствами «Мир», «Знание», «Молодая гвардия», «Детская литература». Получил известность как один из лучших иллюстраторов отечественной и зарубежной фантастики и научно- популярной литературы.
Но помимо работы в издательствах Соостер упорно занимается собственным творчеством. Он органично входит в нонконформисткую среду. Знакомится с лианозовской группой художников . Но более тесно и дружески общается с художниками , сотрудничавшими с журналом " Знание - Сила", главным редакторов которого был Юрий Соболев: с Ильей Кабаковым, Михаилом Гробманом, Виктором Пивоваровым, Анатолием Брусиловским , В. Янкилевским и др.
Соостер к началу 1960-х годов уже вполне авторитетен в своем кругу. Поэтому, когда в ноябре 1962 года Элий Белютин предлагает своему бывшему ученику Владимиру Янкилевскому поучаствовать в выставке его студии « Новая реальность» на Б. Коммунистической ул, Янкилевский приглашает дополнительно Ю.Соболева и Ю. Соостера. А когда эту выставку перевозят в Манеж и располагают на втором этаже в сотаве юбилейной выставки МОСХа, Соостер невольно оказывается участником жуткого разгрома, устроенного по инициативе В. Серова Н.С. Хрущевым. Выставку с треском закрывают, картины конфискуют и полгода не возвращают, а Соостер в напряжении ждет очередной посадки.
Уникальность и авторитетность Соостера в нонконформистской среде заключалась прежде всего в степени культурной развитости.
Как пишет Кабаков, «60-е годы – это годы невежества в самом точном смысле этого слова, годы тяжелого, томительного сна в стране, отрезанной от всякой культурной традиции. И как неизбежное следствие атмосфера тихого, почти идиотического неведения была возведена в 60-е годы чуть ли не в достоинство. Огромное количество художников, ничего не знающих, не читавших, не видевших, вышли на сцену. И это «незнание ничего» было своеобразным условием их креативности, ценилось ими самими лишь то, что они сами придумали, вычислили». В таком контексте резко выделялись Юло Соостер и Юрий Соболев. Оба они имели достаточно обширные знания мирового контекста и воспринимали современное искусство как вписанное в этот контекст. Европейское искусство оказало, в отличие от многих других художников, непосредственное влияние на Соостера, так как он был воспитан педагогами «европейской школы».
Для Илья Кабакова и художников его круга Соостер был образцом во многих смыслах, но главное : "Юло был образцом еще в одном смысле: все интересы его были связаны с искусством, но не в том плане, чтобы заработать, продать что-то и т.д., а все его стремления и разговоры восходили к философской, почти космологической высоте. Начинаясь и заканчиваясь на рабочем столе или за мольбертом, его мысли шли дальше, пытаясь охватить смысл и устройство мира как он есть. Все беседы в мастерской Юло легко переходили от техники изготовления офорта к проблемам математики, географии, политики, истории, философии. Вот этот особый универсализм Юло как художника, которого интересовало абсолютно все, но не сплетни в бытовом смысле, а для чего жить, как жить, он задавал «последние вопросы», оставаясь при этом ремесленником, который стоит за мольбертом и работает, – вот эта невероятная-нормальность также восходит к художникам-мыслителям, какими они были в эпоху Возрождения, и самые крупные из них в другие времена, до сегодняшнего дня..."
В своей живописи 1960-х Юло Соостер использовал ограниченное число жестко отобранных сюжетов – рыба ( как символ христианства), яйцо (отсылка к шумерскому мифу о сотворении мира), можжевельник (символ родины – острова Хийумаа). Сюррреалистическая направленность его работ, как живописных, так графических ставила многих в тупик. И когда Хрущев в Манеже заорал на его " Можжевельники" : " А это , что такое". - Соостер спокойно ответил: " Это лунный пейзаж. Я так его себе представляю".
Ближайший друг Ю.Соостера Илья Кабаков замечательно определил его значение в художественной жизни Москвы 1960-х годов :
« Соостер является изумительным метрономом или, лучше сказать, «золотой осью», по отношению к которому вся жизнь 60-х годов выглядела отклоняющейся в той или другой степени от этой оси. Юло в этом отношении выглядел инородным телом, ну как абсолютный какой-нибудь «нуль», запущенный в атмосферу, он показывал, где начинается тот отсчет, от которого можно считать минус или плюс климата этого места. Юло для меня всегда был некоторой нормой, которая показывала, до какой степени отклоняется все в ту или другую сторону, включая все наши жизненные обстоятельства, ситуацию политическую, социальную, нашу психику и т. д.»
Стихи памяти художника Юло Соостера, сочиненные поэтом Генрихом Сапгиром и не прочитанные им на поминальном вечере в Доме художников, который не состоялся:
Недостает среди нас одного,
Недостает тебя, Юло.
Ты первый... теперь пойдут умирать
Через год, через пять.
Три десятка лет ожидания —
Перемрет в основном компания.
Растащат наши картинки,
Отправит нас в долгий ящик
Государство-душеприказчик.
(нет не государство!!! а конкуренты коллеги!!! которые были у государственной кормушки - ЮК)
-=-
ЮРИЙ СОБОЛЕВ
ЮЛО СООСТЕР и его влияние на московских художников
Юло Соостер приехал в Москву в 1955 году. Тогда же мы познакомились и до самой его смерти были неразлучны и многое сделали вместе. В 1956 году мы получили мастерскую и стали работать вместе. Возможно наш способ работы был наивен, но , в конечном счете, дал нам обоим много. Мы решили, что поскольку целые культурные пласты нам практически незнакомы, необходимо "пройти" всю историю современного искусства, начиная , примерно, с тридцатых годов. Мы ставили натюрморт или приглашали модель и рисовали: были то кубистами, то дадаистами, то сюрреалистами. Целый год ушел на изучение Пикассо, который поворачивался к нам то классической, то кубистической стороной.
Постепенно Соостер стал "сворачивать" меня в сторону сюрреализма. Наиболее пристально мы изучали двух художников - Макса Эрнста и Рене Магритта. Самый популярный вариант сюрреализма в интерпретации Дали нам не был близок. Но искусство, несущее характер концептуальности или некую развернутую поэтическую метафору, - и для него, и для меня оказалось чрезвычайно важным.
Несмотря на богемность, Соостер был человеком дотошным и въедливым. Свое чисто эстонское стремление к систематизации знаний он навязывал и мне. И оказался прав. Постепенно шаг за шагом мы входили в новые области культуры и не тратили время на " изобретение" велосипеда.
Несмотря на долгие годы, проведенные в лагере, в облике и поведении Юло не было н малейшего намека на внутреннюю подавленность, надломленность, ущербность. Напротив - те годы стали для него превосходной школой жизни. В лагере он познакомился и подружился с прекрасными образованнейшими людьми. Он часто рассказывал мне об одном крупном ученом, кажется, по фамилии Косаров, - универсале, энциклопедисте, с очень своеобразным синкретическим представлением о мире. Комаров устроил в лагере нечто вроде университета для политзаключенных, регулярно читая лекции по физике, философии, естествознанию. Поскольку Соостер был человеком с ярко выраженным философским складом ума, он легко впитывал и усваивал все, что слышал от Комарова и других ученых, сидевших в лагере вместе с ними. Не надо забывать, что сам Соостер был великолепно образован, главным образом в области западной культуры. Его учителями в художественном училище в Тарту, а потом и в художественном институте в Таллине, были художники " парижской школы".
И вот с этим багажом - необычных и разнообразных знаний, и с тем духом свободной коммуникации, которая царила в среде эстонской интеллигенции, но абсолютно не свойственной московской художественной среде, Соостер появился в Москве.
Его незаурядная личность и ежедневное общение с ним оказали на меня большое влияние. Соостер внезапно погрузил меня в совершенно иное ощущение культуры, чем то, которое было во мне воспитано ранее. С Соостером появился более широкий, более свободный взгляд на искусство и ощущение непрерывности его развития.
Обосновавшись в Москве, Соостер начал поиски работы, чтобы хоть как-то обеспечить существование своей семье. Тогда я стал привлекать его к работе в издательствах и показывл разные " хитрости", связанные с книжными делами. К тому времени, я уже основательно проштудировал русскую философию и критику конца 19 - начала 20 вв. и что-то ему рассказывал. Так у нас начался период взаимного обучения.
ИЛЬЯ КАБАКОВ о ЮЛО СООСТЕРЕ
Я хотел бы сейчас перейти к описанию искусства Юло Соостера, которое для многих из нас было очень важно, я даже книгу написал о нем, может быть, она выйдет в Эстонии; личность слишком близка мне, и поэтому трудно дать полный обзор его искусства и вообще того явления, которое можно назвать «Юло Соостер». Но так как тема этих заметок – 60-е годы и я веду речь не столько о самих художниках, сколько о связи их с атмосферой 60-х годов, с тем напряжением и ситуациями, породившими столько разнообразных художественных направлений, – то я хотел бы увязать искусство Юло именно с этой темой.
Поэтому тот ракурс, под которым я хочу сейчас рассмотреть искусство Юло, можно обозначить так: взаимоотношения абсолютно нормальной художественной личности, я бы сказал, идеальной художественной личности, с абсолютно ненормальной, патологической, дикой общей житейской и художественной ситуацией 60-х годов. Соостер является изумительным метрономом или, лучше сказать, «золотой осью», по отношению к которому вся жизнь 60-х годов выглядела отклоняющейся в той или другой степени от этой оси. Юло в этом отношении выглядел инородным телом, ну как абсолютный какой-нибудь «нуль», запущенный в атмосферу, он показывал, где начинается тот отсчет, от которого можно считать минус или плюс климата этого места. Юло для меня всегда был некоторой нормой, которая показывала, до какой степени отклоняется все в ту или другую сторону, включая все наши жизненные обстоятельства, ситуацию политическую, социальную, нашу психику и т.д.
Можно сказать, что он жил правильно, а стены его дома были кривые. Почему я говорю все это о Юло – потому что такого чувства у меня не вызывал ни один человек из окружающих: все искривлялись и косили вместе со стенами домов и улиц. У нас все косое и все косые, как у всех косых, у нас странные спины, плечи, физиономии, мысли, поступки, все изгибалось и корчилось сообразно пространству, которое нас окружало. Сам я был бесконечно кривой, имел, по крайней мере, шесть или восемь кривых изломов, так что если бы нас сфотографировать каким-то специальным фотоаппаратом, то мы бы представляли собой ветвящиеся деревья, как в известном стихотворении Хармса «Шел куда-то человек-Скрюченные Ножки...». Так вот, Юло никогда не был скрюченным. Это было, несомненно, свойство самого Юло и, несомненно, свойство той эстонской культуры, к которой он принадлежал и в которой сформировался до того, как оказался в лагере. Это нормальная спокойная ветвь европейской школы, скорее всего французской (педагоги Юло учились в Париже, и сам Юло по окончании школы должен был поехать в Париж), то есть все предвещало «естественную», как любил говорить Юло, перспективу художественной жизни. Но вот после страшных поворотов судьбы Юло оказался в Москве, в центре этого странно искривленного нового пространства, и жил, если можно так сказать, по памяти: он ничего не понимал, не принимал и страшно удивлялся огромному количеству вот этих зигзагообразных фигур и спиралей, которые представляли весь наш способ жить в бытовом, психическом и художественном отношении.
Юло имел мощь и силу не сломиться и не только не приспособиться к этим новым зигзагам или лабиринтным извивам нашей жизни, а он как бы демонстрировал абсолютное какое-то противостояние и фигуру естественности в крайне неестественных и невероятных условиях. Кстати, все неофициальное искусство 60-х годов было, в сущности, сходной попыткой «выправления».
Юло был одним из примеров того, как надо жить нормальному художнику. Я не могу говорить об утопическом проекте Соостера и Соболева внести элемент художественной жизни в кафе «Артистическое», в проезде МХАТ, куда вечером собирались художники (якобы «по европейской традиции»), общались, обсуждали события художественной жизни, – я не застал его, кафе было вскоре закрыто. Оно, кстати, прекрасно описано в воспоминаниях Уваровой о Соостере. Но я застал другую замечательную европейскую традицию – художественные вечера у Юло и Лиды в доме. Это были «среды», на которые приходили «шестидесятники», вся художественная «общественность» – жужжали, гудели, общались, рисовали, обсуждали, танцевали. Это было «нормальное» художественное общение у себя в доме.
Юло жил естественно, как нормальный художник-ремесленник, то есть жил в мастерской, вся его жизнь была связана только с работой, то есть не делилась на художественную и бытовую – это тоже восходит к традиции, где глава семьи – художник – является центром семьи и его дело является главным и определяющим весь образ жизни семьи. Это тоже великая и прекрасная традиция, полностью истребленная в наше время, когда любая жизнь делится на жизнь «для себя» и жизнь «для них».
Юло был образцом еще в одном смысле: все интересы его были связаны с искусством, но не в том плане, чтобы заработать, продать что-то и т.д., а все его стремления и разговоры восходили к философской, почти космологической высоте. Начинаясь и заканчиваясь на рабочем столе или за мольбертом, его мысли шли дальше, пытаясь охватить смысл и устройство мира как он есть. Все беседы в мастерской Юло легко переходили от техники изготовления офорта к проблемам математики, географии, политики, истории, философии. Вот этот особый универсализм Юло как художника, которого интересовало абсолютно все, но не сплетни в бытовом смысле, а для чего жить, как жить, он задавал «последние вопросы», оставаясь при этом ремесленником, который стоит за мольбертом и работает, – вот эта невероятная-нормальность также восходит к художникам-мыслителям, какими они были в эпоху Возрождения, и самые крупные из них в другие времена, до сегодняшнего дня...
Нормальность Юло проявлялась и еще в одном смысле. Я уже много раз говорил, что при той скрытой, двойной, закрытой, подпольной психологии, характерной для большинства из нас (ну разве кроме Оскара Рабина и его круга), жизнь делилась на внешний мир, где надо было быть внешне похожим на других, думать о заработке, и внутренний, свой мир, где можно было решать свои художественные проблемы. Так вот Юло не разделял свою работу на собственно творческую и для заработка, на чем он, кстати, роковым образом и пострадал. Он одинаково серьезно относился как к книжной, журнальной и прикладной графике, так и к своей живописи, к своим глубоким творческим замыслам. И никакие просьбы, уговоры отнестись к работе халтурно, сделать ее побыстрее его не касались, он считал, что все должно быть сделано с полной отдачей, с полной ответственностью по внутренней божественной совести. Любой заяц для Детгиза выполнялся им с высокой степенью отдачи.
Юло представлял собой эталон, «золотой метр» и в том отношении, что был всегда максимально требователен, не знал никакого либерализма, не умел вести себя «по ситуации» в оценках чужих работ (например, «это мой друг, надо сказать помягче или промолчать») и, где бы он ни был, всегда говорил то, что думает, потому что его требовательность и оценка художественной деятельности были всегда предельно максимальными, кривить душой в этом смысле он не считал возможным, то есть он не был в этом отношении релятивистом, любое художественное произведение должно было выдержать самую высокую мерку отсчета; его суждения все побаивались, хотя сам он не был самонадеянным человеком и не считал свое мнение последней инстанцией, часто повторяя, что он, может быть, отстал и неверно судит. Вообще тема, что он «многого, наверное, не понимает», постоянно сквозила в речах Юло. Человек, обладающий абсолютной, невероятной мощи интуицией огромного диапазона, он постоянно чувствовал при этом, что чего-то не понимает, не знает, что в нем есть косность и т.д.
Нарисовав таким образом принцип нормативности Юло, я хочу с удовольствием и злобным отчаянием нарисовать тот фон, все те ненормальные обстоятельства, с которыми столкнулась нормальность, естественность Юло как личности и как художника. Вся действительность существовала поперек самой фигуры Юло и его искусства. Любые формы начинания в общественном смысле нормальной художественной жизни были пресечены и уничтожены. Выставочная деятельность в нормальном смысле вообще не существовала (если не считать молодежного кафе «Синяя птица» в конце 60-х годов, где процветали одновременно джаз и живопись, но это носило скорее такой наблюдательно-выяснительный характер, чем по-настоящему выставочный, хотя выставки там устраивались еженедельные, и даже выставлялись Комар и Меламид, Булатов, Беленок и многие другие, происходили также псевдообсуждения, «дискуссии» и т.д.). Юло невозможно тяготился отсутствием выставок и всегда поддерживал любые неофициальные попытки их организовать, начиная с первой, скандальной, выставки на Коммунистической улице, которую организовал Белютин (кажется, это 62-й год), и потом в гостинице «Юность», и, наконец, в Манеже, где Хрущев почему-то спрашивал Юло, есть ли у него мать, а затем, тыча пальцем в картину, спрашивал: «Что это такое?» Юло отвечал: «Это странный мир». Юло принимал участие во всех этих выставках и надеялся, что это и будет началом какой-то нормальной художественной жизни (хотя после Манежа ждал репрессий и просил Лиду «приготовить вещи»). Он никак не мог поверить, что идиотизм нашей жизни есть норма, и все надеялся на чудо, ожидая появления неизвестно откуда чего-то другого.
Особой трагедией был для него заработок. Детгиз с трудом принимал его картинки, и изготовление их отнимало у него много времени и сил, он вкладывал огромный труд в эту побочную продукцию, времени на картины оставалось не так много. Покупателей на картины не находилось, он почти не продавал их, но много дарил. И это тоже была травма.
И все же классическим подпольщиком, который рисует только для себя, только то, что хочет, Юло не мог быть в силу своего «генетического» кода. Он все ждал и ждал отклика, признания, покупателя и, не находя ни того ни другого, не мог примириться внутренне, не мог окончательно застыть в этом ожидании. Он все ждал, что что-то случится... И вот эта «неслучаемость» и безысходность невероятно травмировали и парализовали его художественное продуцирование.
Юло не дожил до возможности отъезда, до периода ослабления феномена страха (об этом феномене мы поговорим отдельно; этот страх не мог не владеть им, человеком, перенесшим лагерь). Он умер в 1970 году в своей мастерской от сердечного приступа. Ему было всего 46 лет.
После смерти Юло судьба его искусства стала меняться, почти все его картины и рисунки Лидой были отправлены в Тарту, где он учился в Художественном институте, и в Таллинский музей. И там, одна за другой, проходили выставки, и Юло был постепенно признан, сперва как просто художник, а потом – как основа и пример современного искусства, как классик, что ли, эстонской живописи. Например, вчера Лида позвонила и сказала, что Таллин купил 10 его картин. Был проведен ряд его персональных выставок в Тарту и Таллине, в 80-м году (через 10 лет после его смерти) была персональная его выставка в Москве, в горкоме графиков. И сегодня его называют «третьим классиком» эстонской живописи, после Рауда и Вийрайта. О нем уже можно вести передачи, с него снято табу и т.д. То есть он полностью подтвердил классическую историю воскрешения художника после смерти.
Но в этом радостном явлении есть доля грусти. Юло принадлежал, с моей точки зрения, как бы к двум культурам, русской и эстонской. Так вот, все признание, вся нормальная слава его и место обозначены только в Эстонии, а в Москве он по-прежнему остается неофициальным автором или, в лучшем случае, хорошим графиком-иллюстратором научно-популярных и фантастических книг лишь в этом качестве участвует в сборниках советской графики.
Таким образом его подлинное место в московской художественной жизни сохраняется только в памяти его друзей и коллег, то есть самих художников.»
Стихи памяти художника Юло Соостера, сочиненные поэтом Генрихом Сапгиром и не прочитанные им на поминальном вечере в Доме художников, который не состоялся:
Недостает среди нас одного,
Недостает тебя, Юло.
Ты первый... теперь пойдут умирать
Через год, через пять.
Три десятка лет ожидания —
Перемрет в основном компания.
Растащат наши картинки,
Отправит нас в долгий ящик
Государство-душеприказчик.
-=-
.
.
(нет не государство!!! а конкуренты коллеги!!!
- не надо валить на государство происки конкурентов художников
что выступали ложно конечно
от имени интересов государства
- еще раз напоминаю "фильм "Белое солнце пустыни"
решением комиссии руководства в Госкино СССР
собирались смыть пленку - т.е. уничтожить шедевр кино
а правительство наоборот в лице Брежнева
- разрешило фильм к показу!!! - ЮК)
.
.-=-
.
.
|
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник ПРЕКРАСНЫЙ МАТЕРИАЛ!!! для восполнения знаний о неофициальном искусстве Юрий Соостер - для меня особенно... | Yuri_Kossagovsky - ИСТИННОЕ-НЕИСТИННОЕ идет!! - из криков школьников когда я шел на урок... |
Лента друзей Yuri_Kossagovsky
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»