Внезапно день перешел в вечер. Иногда это случается без предупреждения. Всё решается в секунды. Всё меняется. Ты жив. Ты мертв. Ничто не замирает.
Мы висим на волоске. Мы существуем на везении в процентном и временном соотношении. Одновременно лучший и худший моменты - это фактор времени. И он непоправим. Хоть сиди на верхушке горы и медитируй десятилетиями - это ничего не изменит. Можно изменить себя, привив смирение, но, по-моему, это тоже самообман. Возможно, мы чересчур много думаем. Чувствуй больше, думай меньше.
Все машины в том скоплении показались мне серыми. Странно.
Мне нравится, как философы громят концепции и теории, придуманные до них. Так было веками. Нет, всё не так, говорили они. Вот как правильно. Этот порядок остается в силе и кажется не лишенным смысла. Основная проблема для философа - очеловечить свой лексикон, сделать его понятным. Тогда и мысли натуральней оживают, и интерес не снижается. По-моему, философы этому учатся. Ключ в простоте.
В писательстве необходимо задвигать. Телеги могут быть хромыми и порывистыми, но если они задвигаются в нужном направлении, всё наполняется известным наслаждением. Опасливая писанина - писанина смерти. По мне, так Шервуд Андерсон был одним из лучших жонглеров словами. Он их РИСОВАЛ. И они были столь просты, что ты чувствовал наплывы света, скрипящие двери, поблескивание краски на стенах. Перед глазами вставали моросящий дождь, ботинки, пальцы. Он умел подать, что угодно. Обаятельно. Помимо этого, слова мчались, как пули. Они уносили. Шервуд Андерсон что-то знал. Он обладал инстинктом. Хемингуэй перестарался. Читая его, чувствовался кропотливый труд. Тяжелые блоки, составленные в колонну. Что до Андерсона, то он мог хохотать, повествуя о чем-то серьезном. Хемингуэй шутить не умел. Ни в ком, кто пишет, вставая в шесть утра, чувства юмора искать не стоит. Им охота нападать.
Устал сегодня. Блин, мне не хватает сна. С удовольствием поспал бы до полудня, но учеба в 10. Прибавьте езду и время на то, чтобы прийти в себя. Приходится вставать в 8. Редко когда мне удается заснуть до 2 ночи. Одна девушка будит меня в восемь, минута в минуту, день за днем, ей нужно исчезнуть. А еще одинокие сердца любят звонить до 10. Я не беру, телефон принимает сообщения. В общем, сон разрушен. Тем не менее, если это всё, на что мне приходится жаловаться, значит, я в отличной форме. Но это не так. Я не в ней или она не во мне. Гребанная спина превратила меня в калеку, успокаивает что хоть как-то с обезбаливающим могу передвигаться дико хромая.
Никакой учебы в ближайшие 2 дня. Буду лечиться. Я не встану завтра до полудня, а, встав, почувствую себя электростанцией и выздоровевшим. Черт, это забавно – здоровье принесет мне секс. И что, это победа? Дайте выплакаться, дайте.
Девять вечера. Чего б мне сейчас не остановиться и не выпить диклофенак ,а то просто двигаться не могу так спина болит и еще что-то от простуды