Это пошедший в СВО из колонии, осуждённый на 7 лет предприниматель. Для свободы ему нужно продержаться там пол-года. Достигают этой цели, естественно, единицы. И Валентин, буквально в репортажном режиме, пишет свои заметки  практически с передовой. Потрясающе! Читается это на одном дыхании. Я приведу один осколочек этих записей специально без смертей, кишок и ужасов. Так, что бы понять дух того, что там реально происходит. Ну и ссылка на его аккаунт https://vk.com/thulenkov

"Полтора года меня нет дома.

Полтора года (чуть больше, если быть точным) прошло с того дня, как я переступил порог своей квартиры и шагнул в абсолютную неизвестность, начав самое удивительное путешествие в своей жизни.
Монотонная речь судьи, зачитывающей свое сочинение, оглашение финальной части, конвой с наручниками, полумрак камеры, ожидание автозака и - здравствуй, новый, неизвестный мне мир...
Год и почти четыре месяца провел я в нём, и три месяца в зоне проведения СВО.

Несравнимые временные отрезки, но какой разный у них цвет, вкус и наполнение. Какой разный у этих отрезков вес.

Про тюрьму у меня нет никакого желания ни вспоминать, ни что-то рассказывать.
Это при том, что ничего страшного и невыносимого я в этом месте не встретил.
Мне совершенно не на что жаловаться по большому счёту. Я не столкнулся ни с одной из лубочных страшилок и пугалок, ассоциирующихся с тюрьмой у человека, бесконечно далёкого от соответствующего образа жизни.
Поэтому дело не в тяготах арестантской жизни, а в ее пустоте, бессмысленности и бесцветности.
Там нет цвета.
Там все серое.
Нет цвета, нет вкуса, нет самого ощущения жизни.
Я не говорю за всех, конечно. Я излагаю лишь свои собственные ощущения.
Тюрьма это анабиоз, абсолютная заморозка всех жизненных процессов, буквальное убийство времени." 

"Три месяца я на СВО.

Формально, и по сути, я здесь по доброй воле.
Однако, меня бы не было здесь, если бы не чудовищный, несправедливый приговор Кировского районного суда г. Екатеринбурга, отправивший меня за решетку на долгих семь лет."

Ну и собственно сам отрывок:

"Стальное хищное тело бронетранспортера, почему-то напоминающее мне щуку, летит по разбитой дороге, вдоль полосы деревьев. Мы, сидя на броне, периодически прижимается к его холодному телу, что бы не зацепило ветками.
Руки зябнут от прикосновения к металлическим частям, за которые надо держаться. А держаться необходимо, любая сильная встряска может смести тебя на землю.
Я держусь обеими руками, периодически оглядываясь по сторонам.
В прежние времена, опиши мне все происходящее со мной сейчас, в красках, и задай вопрос, какая бы была моя реакция, я бы честно ответил, что впал бы в ступор, поплыл бы.
Но в реальности все было совсем не так.
Даже мысленно попрощавшись с жизнью, я не потерял интерес и любопытство ко всему вокруг.
И когда БТР стремительно выскочил на поле из лесополосы, набрав скорость, я не смог сдержать совершенно идиотский всплеск восхищения от открывшейся мне эпической картины, одной из самых ярких из того, что мне когда-то довелось пережить ...
По нам открыли огонь практически мгновенно. До точки высадки оставалось не менее двух километров, а мы уже летели по голому полю под обстрелом.
С брони я в живую, впервые так ярко и откровенно, наблюдал совершенно кинематографические разрывы снарядов.
До этого все артобстрелы я пережидал или в укрытии, или уткнувшись в землю.
А здесь, верхом на броне, некуда было прятаться и оставалось лишь смотреть на клубы черного дыма на месте разрывов.
Стреляли они, конечно, не прицельно, разброс был совершенно дикий - справа, слева, по ходу, сзади, и достаточно далеко от нас.
Рев двигателя заглушал свист прилёта и разбрасываемых осколков. Лишь один раз до моего товарища по левую руку, долетели комья земли.
БТР то набирал скорость, то сбрасывал.
Периодически, на ухабах, подбрасывало так, что екало и без того сильно бьющееся сердце.
Господи, это же все по правде...
Это происходит сейчас со мной. Это я сижу на броне БТРа, с отбитой от тряски жопой, промерзшей от холода. Это мои руки синеют от холода и напряжения, вцепившись в .... Нет, хоть убей не вспомню, за что я там держался.
БТР резко заложил вправо и набрал скорость, поле кончалось, впереди замаячила какая-то лесополоса.
Скоро спешка .. скоро БТР тормознет и даст три сигнала, и нам надо будет прыгать с его брони.
Что нас там ждёт? Сколько стволов будет по нам стрелять? Сколько из нас преодолеет пространство от БТР до бруствера, сумеет заскочить туда, в траншею? Что будет там?
А если пуля попадет прямо в голову, я успею на какие-то доли секунды осознать свою смерть, или просто неожиданно погаснет картинка и все исчезнет? Как это происходит?
Нам сказали, что у хохлов там какие-то пенсионеры, дедушки с пузиками. Мол с дрона их видели. И что когда БТР подлетая, даст очередь по окопу, дедушки разбегутся, попрячутся кто куда...
Мы, конечно, не верим в это.
Но воображение все равно рисует доброго дедушку с пузиком, в надвинутой на глаза каске, и то, как дедушка с пузиком успеет вскинуть автомат и выстрелить мне в голову.
У Ремарка, во "Время жить и время умирать", главного героя застрелил дедушка. И он успел увидеть красную вспышку.
Но откуда Ремарку знать про вспышку? Он это придумал все. Это литературный ход. На самом деле, никто не знает, как это.
Он вообще пиздобол этот Эрих Мария Ремарк. Всю жизнь писал про страдания и рефлексии, а сам до восьмидесяти лет прожил на вилле в Швейцарии и трахал красивых женщин под кальвадос.

... Резкий грохот и БТР просто замирает как вкопанный. Двое по правую руку слетают с брони, как мешки с песком. Я вижу как один, упав, тут же вскакивает, а второй падает всем телом, на спину....
Я теряюсь. Я делаю совершенно глупые вещи. Я продолжаю сидеть на броне и кричу, не кому-то конкретно, а всем: "что, слезаем?"
Нет, блядь, сидим на подбитом БТР посреди чистого поля и ждём развития ситуации.
Ну, это мне сейчас очевидна нелепость своих слов, а тогда вот была такая реакция...
Спрыгивать я не решаюсь, сползаю по корпусу вниз, и лишь когда жопа касается края машины, неуклюже отталкиваюсь и приземлюсь на землю.
Все на мне: автомат, рюкзак, шайтан-труба. Тот кто держал в руках оружие, остался без него.
"Где мой автомат?" - кричит товарищ с другой стороны БТРа.
Командир между тем орет: "отходим к лесополосе".
Цепочкой, друг за другом, бежим в сторону деревьев. Экипаж БТР уходит с нами. Они без брони, без касок, без оружия. У одного лицо разбито в кровь.
Я бегу и думаю о главном: не сбить дыхание. Дышать ровно. Главное не сбить дыхалку.
Во мне 63 кг. На мне бронежилет, каска, рюкзак, забитый медикаментами, пачками патронов, батареями для азарта, автомат и шайтан труба. Грубо говоря, пол-меня.
Все это надо тащить бегом, не останавливаясь, по возможности, дальше, дальше от БТРа.
Что с ним случилось, я не понимаю. Попадание? Не похоже. Мина? Вроде не было характерного взрыва. Это я потом узнаю, что мы на полном ходу влетели в противотанковый ров.
А сейчас я бегу к лесосеке.
Все мы бежим к лесосеке, а по нам уже работает миномет.
Кто в лесу? Чей он? Кто там?
Я ничего этого не знаю. Должен знать командир, но я не уверен. Может и он не знает.
Но на открытом месте нельзя стоять. Значит вариантов нет, кроме как туда, под прикрытие деревьев, где, впрочем, может быть все заминировано.
Тем не менее, на душе мне легчает.
Странно говорить такое, но дедушки в окопах очевидно отменяются.
Человек больше всего боится неизведанной угрозы, а текущая мне понятна, я ее проходил много раз: под прикрытием лесополки выйти из зоны обстрела в относительно безопасное место.
Выйдем, даст Бог. Главное что бы в лесополосе не было дедушек с пузиками.
Мы бежим по дороге, вьющейся между деревьями.
Мины ложатся по правую руку, достаточно далеко. Я уже обстрелян к этому времени настолько, что по звуку понимаю, что можно не пригибаться, не достанет.
Меня обгоняет мехвод. Здоровый мужик в красной, росгвардейской тельняшке.
Это плохо.
Хохлы не носят тельняшки, это орочья, мордорская одежда, непременный атрибут их пропагандистских роликов, где в них одеты грязные, пьяные, вонючие на вид кацапы, которым полуразложившаяся паночка из "Вия" серпом режет горло, бормоча что-то на мове...
Мехвод неожиданно тормозит, поворачивается влево, кричит кому-то: "у тебя есть связь?" Идёт в лесополку.
Слава Богу, в лесосеке наши.
"С Н. можно через тобой связаться?"
Значит, только миномётный обстрел таит для нас угрозу. Но это ничего, ничего, ничего....
Не теряя темп, что бы не сбить дыхалку, я бегу дальше.
Пробегаю метров пятнадцать и слышу сзади две автоматные очереди.
Слышу топот за спиной.
Истошный, надрывистый крик: "хохлы!!!! Уходим!!!!"
Не наши в лесосеке. Не у наших мехвод запросил связь с Н. Н. - крупный чин, позывной которого совпадает с названием большого российского города. Услышав его, хохол сказал: "щас я тебе покажу Н." и метнулся к оружию.
Двое наших, замыкающих, стали свидетелями этой сцены, выйдя из-за кустов и убили его. Но сами не ушли. Один за другим полегли там от огня его побратимов. Я узнал это позже, от оператора дрона соседней части, который видел все происходящее. Тогда я не знал, что с ними произошло. И про убитого хохла я не знал.
А мехвод улизнул, успел убежать. Обогнал меня на дороге все так же крича: "хохлы, хохлы!!"
Сейчас я понимаю, что если бы он не свернул в лес, а, не заметив хохла, прошел дальше, тот вышел бы прямо на меня и увидев на мне белые ленты, расстрелял бы меня сбоку. Я бы даже ничего не успел предпринять, скорее всего.
А так я ушел далеко вперёд.
Но теперь это уже мало что меняет. Вся лесосека будто зашевелилась. По нам открывают огонь с двух сторон.
Будто вши по гаснику, отовсюду ползут хохлы. Так нам кажется. Будто их сотни, тысячи, миллионы. Они кругом. Они везде.
Мы бежим.
В кино пули свистят, издавая характерный, эффектный звук. Я всю жизнь представлял себе, что и в реальности оно так.
Но киношный свист пуль вообще никакого отношения к реальности не имеет. Пули не свистят. Они издают неприятный стук, воспроизвести который, описать, мне сейчас очень сложно. Но его надо один раз услышать, и больше его ни с чем не спутаешь.
Я перебегаю открытые пространства с той же скоростью, что и бегу под защитой деревьев. Все уже, мне не изменить темп не смотря на смертельную опасность. Я бегу так, как бегу, ровной, равномерной рысцой, уповая только на Божью защиту. Малейшее изменение темпа и я задохнусь, и потом мне не восстановить дыхание.
Упаду, сяду, остановлюсь. А это смерть.

Между деревьями мелькает крыша дома.
Резко, как из под земли всплывает покореженный, прострелянный дорожный указатель "Н-ка".
Прохожу мимо него, всматриваясь в название, не зная ещё, насколько важным в моей жизни станет этот населенный пункт.
Не знаю я и того, что в эти секунды жизнь моя, и моих товарищей висит на самом тонком волоске, за всю эту историю.
Что мы все на мушке своих же, русских солдат, строго проинструктированных уничтожать всех идущих с севера, потому что там наших нет.
Доли секунды отделяют нас от гибели. Спасают белые ленты на руках и ногах.
Спасает колебание наших, нежелание убивать, пока нет железной уверенности что перед тобой враг (нежелание, характерное для многих наших воинов, заплативших за него жизнью, заколебавшихся там, где надо уверенно и без рефлексий стрелять).
Спасает нарушение четкого приказа во имя каких-то более высоких, что ли, ценностей.
Так или иначе, но они подпускают нас, и вот я уже вижу, как наши встречаются с нашими. Как изнеможенно падает один из моих товарищей на землю. Вижу незнакомых солдат, окруживших наших бойцов.
Сам бегу к ним, сам опускаюсь на землю, потому что налитые свинцом ноги не могут уже держать ни мой вес, ни все, что на мне.
И буквально через минуту этот странный стук.
И все бросаются кто куда: солдаты на позиции, а нашим командир кричит "уходим!"
Вся сволочь, расшевеленная нами в лесосеке, выползает, как болотная нечисть следом за нами сюда, на окраину села.
Начинается перестрелка.
Я из последних сил поднимаюсь с земли, бегу за своими и.....

.... оказываюсь в начале одного из своих более ранних рассказов.
Широкая улица. Я на углу дома. Мои на той стороне, бегут под прикрытием домов и деревьев вниз, отстреливаясь на ходу.
А я смотрю то на фонтанчики пуль на дороге, то на их удаляющиеся фигуры.
Мне кажется вечность я смотрю на это.
Но по факту решение принимается очень быстро: мне не перебежать улицу, слишком плотный огонь по ней.
Я откатываюсь назад, падаю за крыльцо дома. Скидываю с плеч рюкзак.
Один из солдат, местных, оборачивается ко мне: "что со своими не ушёл"?
"Отсекли", коротко отвечаю ему, занимая позицию.
Тот кивает, все понимая.
Я выпускаю первую, короткую очередь в сторону лесополосы, где засели хохлы.

Начинается моя "н-кая эпопея", одна из самых ярких, насыщенных и эмоциональных страниц моей жизни, длиной в трое суток..."