«…Однажды было так – осенним, беспросветно-противным днём мы шли тайгой, по болотам, тяжело прыгали усталыми ногами с кочки на кочку, тащили опостылевший скарб, и казалось, никогда в жизни не было ничего, кроме тайги и дождя, дождя и тайги. Ни одной горизонтальной линии, всё по вертикали – и стволы и струи, ни неба, ни земли: небо – вода, земля – вода. Я не помню того, кто шёл со мною рядом – мы не присматривались друг к другу, мы, вероятно, казались совсем одинаковыми, все. На привале он достал из-за пазухи обернутую в грязную тряпицу горбушку хлеба, - ты ведь был в эвакуации и знаешь, что такое хлеб! – разломил её пополам и стал есть, собирая крошки с колен, каждую крошку, потом напился водицы из-под коряги, уже спрятав горбушку опять запазуху. Потом опять сел рядом со мной, большой, грязный, мокрый, чужой, чуждый, равнодушный, глянул – молча полез запазуху, достал хлеб, бережно развернул тряпочку и, сказав: «на, сестрица!», подал мне свою горбушку, а крошки с тряпки все до единой поклевал пальцем и в рот – сам был голоден. Вот и тогда, Борис, я тоже слов не нашла, кроме одного «спасибо», но и тогда мне сразу стало понятно, ясно, что в жизни есть, было и будет всё, всё – не только дождь и тайга. И что есть, было и будет небо над головой и земля под ногами…»