Тогда все еще было совсем не так. Неизвестно, как могли бы развернуться события, но гадать об этом можно было сколько угодно. Однако же фактом является наличие некоего переломного момента, начиная от которого время пошло скачками, точками и тире, иногда просто никуда ни шло – упрямо стояло на месте.
Нервно облизнув губы и щелкнув хвостом по замшевой голени, она боднула воздух головой, отгоняя назойливые щемящие мысли от чем-то несправедливо обиженном, отчего у нее на глаза наворачивались слезы. Еще это можно было отогнать, вспомнив на кончике языка ржаво-консервный привкус, в который превращается спустя полчаса чудесное, ни с чем не сравнимое ощущение чужого тепла, переливающегося в тебя. Перед глазами замелькало множество тускло бликующих темно-красным капелек и дурно закружилась голова.
Млять…! – зазлилась она и захныкала от жалости к самой себе. Чтобы как-то отвлечься, она начала подвывать «миу-миу…тиу-пиу-миу…».
Это прошла еще одна минута. Одна только минута. Осознав это, она вновь впала в крайнее раздражение и проделала ряд непонятных стороннему наблюдателю (Спаси таких Бог), но крайне экспрессивных действий: топнула ногой в пародию асфальта, выгнула руки и заорала от нетерпения в ночное пустое небо.
Этот кошачий вопль отбился от выщербленных стен и едва не заглушил тонкий так нетерпеливо ожидаемый щелчок английского замка, осторожно захлопнувшегося где-то невообразимо высоко, не менее чем в двадцати миллиардах каких-то невообразимо малых метрических величин.
Сделав шаг в темноту, она причмокнула и растворилась в тени кирпичной стены. А вот теперь странность: ее металлическая шпилька молчала. Мертво молчала.