Отправился наш мальчишка спать. Всё, как всегда - подошел к каждому из нас. поцеловал в щеку, и к себе в кровать. Прошло некоторое время, я заглядываю к нему, вижу, не идет к нему сон (а как идти, если все лето спать ложился в полночь, а то и позже). Подошел, присел на край кровати, и стал напевать ему нашу, детскую "Спят усталые игрушки, книжки спят". Пою и почесываю ему спинку... Допел, что помнил, и ушел.

А через двадцать минут вдруг входит Егор в зал, зареванный, слезы, как виноградинки, из глаз ручьем (вот не вру, не крупные, конечно виноградины, а меленькие такие, с крупную горошину), подходит ко мне и аж заходится в рыданиях!

Я к нему, что, что случилось, сынок? Что-то болит? испугался? Что? ну, не молчи же. скажи что?

И он, всхлипывая, прерывающимся от слез голосом говорит следующее:

- Папа, ты мне спел колыбельную, почесал мне спинку, и я вспомнил, как я был маленьким, и я понял, что я уже никогда не буду маленьким никогдааааааааааа!

Пришлось взять его в охапку (а вот это уже литературный оборот, ибо росту в нем уже больше полутора метров, а 10 лет только в ноябре, да и весит немало), оттарабанить в его спальню и минут десять рассказывать, что ничего нет страшного в том, что он уже не будет маленьким, и что природа так задумала специально, потому что детство - это только первый шаг в мир, который надо изучать, и детство специально такое классное и прикольное, чтобы потом было желание развиваться и чтобы были хорошие и добрые воспоминания, которые делают человека тоже хорошим и добрым и что если все будут маленькими, то не будет мам и пап, и некому будет кормить и растить маленьких, а он не будет сам водить машины, и гулять его будут отпускать только на час "...и чтобы в девять был дома!" и не будет  знакомиться с красивыми девчонками, и еще не узнает и не сможет делать целую кучу вещей, которые делают взрослые (я сказал про кучу вещей, вовремя спохватившись, ибо чуть не ляпнул про пиво), включая хорошую работу с хорошим доходом (тут уже видимо сработали какие-то мои страхи).

Сын успокоился и уснул, а мы с Соником решили, что эти слезы -  реакция на нашу воскресную проповедь о вреде вранья и вообще наши ужесточившиеся к нему требования.