Восьмидесятые годы двадцатого века. Советский Союз, доживающий последние годы своего существования. Впрочем, об этом ещё никто не знает, но как знать - не чувствует ли кто-нибудь?
     Кабинет психолога. Совершенно неожиданно сюда стали приходить десятки людей, объединённых невиданными для общества этой страны проблемами.
     Неврозы, фобии, пароксизмы. Заболевания, прежде бывшие лишь единичными случаями. По Советскому Союзу словно пронеслась загадочная психическая эпидемия, в первую очередь затрагивающая наиболее интеллигентных людей.
     Но что могло вызвать подобную эпидемию?
     Козни КГБ с психотронным генератором? Но в том-то и дело, что жертвами эпидемии обычно становились вовсе не диссиденты.
     Пациентка грустного вида, учительница. Делится своими переживаниями в коридоре: "У меня не было никаких причин к неврозу, совершенно никаких. Вдруг обнаружила, что не могу войти в класс. Словно между мной и классом находится какой-то незримый барьер, не пускающий меня внутрь. Если пересилить себя и перешагнуть порог - всё происходит нормально. Но не могу же я каждый раз бороться с собственной паникой?"
     Другая пациентка, работавшая на заводе: "Почувствовала, что слегка нервничаю, проезжая через мосты. Почему - понять не могу, но нервничаю, и всё. Пыталась бороться с собой, но в результате стало лишь хуже. Теперь я не могу даже надолго выйти из дома в одиночку".
     Психолог, советская женщина средних лет, задаёт неожиданный и вроде бы совершенно неуместный вопрос: "Скажите, телепередачу "Взгляд" вы не смотрели?"
     При чём здесь телепередача "Взгляд"?
     Если кто-нибудь не знает, то телепередача "Взгляд" выполняла на позднем советском телевидении примерно ту же функцию, что и "Голос Америки" в радиоэфире. Отражая позицию Запада и диссидентов. Разумеется, старорежимного советского человека эта телепередача могла изрядно расстроить, но ведь не до неврозов и фобий?
     Вопрос про передачу "Взгляд" был задан со слегка заговорщицкими интонациями. У пациентки сложилось впечатление, что психолог то ли проводит расследование по собственной инициативе, то ли задаёт внепрограммный вопрос по поручению определённых органов.
     Возможно ли, что таинственная психическая эпидемия привлекла внимание соответствующих инстанций?
     Тогда, естественно, самое первое, что могло прийти им на ум, это диверсия со стороны Запада.
     Но не ошиблись ли они в анализе её методов?
     Вернёмся к случаю с пациенткой-учительницей, которая не могла перешагнуть порог класса. Вспомним случай пациентки-заводчицы, которая чувствовала панику, пересекая мост.
     В обоих случаях мы имеем один симптом: проблему пересечения порога. Некоей условной черты, могущей выступать как в качестве двери класса, так и в качестве моста.
     В обоих случаях симптом направлен на одну цель: на экскоммуникацию жертвы. На отделение её от социума.
     Ты не можешь войти в класс к своим ученикам. Ты не можешь выйти на улицу. Не одно ли это и то же?
     Ещё один интересный нюанс: большинство жертв того всплеска психических заболеваний, о которых мне довелось слышать, до попадания под удар были удивительно "светлыми" людьми. Некоторых из них можно было бы назвать Хранителями Этики, хотя они не сознавали своего отличия от окружающих. Но болезнь, естественно, повлияла на их внутренний склад.
     Что было бы, если бы в ту эпоху, когда Советский Союз распадался по швам, а на улицы выползала шваль и беззаконие, все эти люди остались в полном душевном здравии? Быть может, они могли бы, пусть ненамного, воспрепятствовать регрессу и разложению?
     Но тогда возникает вопрос.
     Кто оказался настолько могуществен и предусмотрителен, чтобы заранее "отсечь" этот вариант?
     Западные спецслужбы?
     Вряд ли они способны мыслить подобными категориями, будь у них хоть сотня психотронных генераторов с установками "двадцать пятого кадра".
     Тогда кто?
     В последнее время я часто вспоминаю роман Эрика Фрэнка Рассела "Зловещий барьер". И ещё - роман Колина Уилсона "Паразиты сознания". Мне хочется верить, что первый роман физически ближе к истине, поскольку я был и остаюсь материалистом, но интроспективно роман Уилсона больше даёт. И ответ на наш вопрос может заключаться в его названии.
     Да.
     Я понимаю, что этот отрывочный текст не убедил вас. Признаться, он не особенно убеждает и меня. Я не знаю, чем мне нас убедить.
     Я мог бы процитировать вам историю одного племени, представители которого верили, что за ними во сне охотится демон, ворующий у них дыхание. Теперь этого племени не существует. Оно вымерло. Во сне.
     Вы скажете: это самовнушение.
     Я мог бы рассказать вам о женщине, которая кинула своего ребёнка в пламя и потом забыла об этом. О мужчине, который застрелил ребёнка за кражу вишен, после чего застрелился сам.
     Вы скажете: сумеречное состояние сознания. Припадок ярости. Женщина хотела скрыть свою вину, а мужчина просто планировал напугать мальца выстрелом, но промахнулся.
     Возможно.
     Люди и без того не особо склонны нести ответственность за свои действия. Что же будет, если удастся доказать, что люди действительно далеко не всегда ответственны за них?
     Анархия.
     Тем не менее, вспоминая сонмы противоречивых источников - от эзотерических и религиозных до конспирологических и уфологических - я часто прихожу к следующей усреднённой результирующей: "Когда-нибудь мы узнаем, что мы на этой планете не одни".
     И узнаем, что некоторые из нас знали об этом едва ли не с самого начала.

     Можно попытаться найти иные объяснения.
     Шизофрения. Массовые галлюцинации. Коллективное бессознательное - кстати, известно ли вам, что хрестоматийный психолог Карл Густав Юнг, отец теории "коллективного бессознательного", верил в существование призраков и наблюдал их у себя дома во время некоторых исследований? Тайные синклиты зловещих древних мудрецов. Или даже вовсе - какая-нибудь секретная транснациональная организация, контролирующая средства масс-медиа в целях распространения веры в сверхъестественное для повышения человеческой управляемости.
     Но - вот что странно - многие из этих объяснений кажутся ещё менее правдоподобными, чем та фантастическая версия, с которой я начал. Версия о параллельно сосуществующей с нами таинственной расе Незримых.
     Единственное её противоречие - сам факт публикации этого моего поста, не говоря уже о романах Рассела и Уилсона. Разве, если бы Незримые существовали реально, они бы не препятствовали столь вольным рассуждениям о себе?
     Тут возможны три объяснения.
     1. Они интеллектуально примитивны.
     В этом случае все производимые ими действия основываются на голых рефлексах, как у амёбы или улитки. Тогда вполне вероятно, что в тандеме "Человечество - Незримые" ведущую роль давно уже захватило человечество - в лице представителей специальных служб, которые используют Незримых в своих интересах.
     2. Они дьявольски хитры.
     Вариант, практически обесценивающий любые действия против них. Если этот вариант соответствует действительности, то меня почти наверняка ведут - так же, как и читателей этого текста. Сумею ли я в последний момент сорваться с крючка? Задумываясь об этом варианте, приходится спрашивать себя: "Что, если Незримые используют тебя как орудие дискредитации теории об их существовании?"
     3. Они не существуют.
     Предельно простейший вариант. Что, если той любящей матерью, швырнувшей своего ребёнка в пламя, действительно руководило лишь минутное помрачение рассудка? Что, если то дикое племя вымерло просто от самовнушения? Что, если та массовая психическая эпидемия последних лет существования Советского Союза, о которой говорилось в начале текста, была вызвана просто назреванием внутренних перемен? Изобилие "паранормальных явлений" перед распадом Союза и сразу после него, Кашпировский и Чумак, Роза Кулешова - всё это вполне объяснимо по отдельности.
     Но почему мой ум стремится связать всё в систему? Не это ли признак паранойи?

К. Г. Юнг, «Структура Души», раздел «Проблемы души нашего времени» (Москва, 1993, с. 131).

Мы должны выразить благодарность французским психиатрам, в частности — Пьеру Жане, за наше сегодняшнее знание состояния экстремальной разорванности сознания. Жане и Мортон Принс достигли успеха в представлении расколов личности на три или четыре части, и выяснилось, что каждый её фрагмент имеет свой специфический характер и собственную независимую память. Эти фрагменты сосуществуют относительно независимо друг от друга, и могут взаимозамещаться в любой момент времени, что означает высокую степень автономности каждого фрагмента. Мои изыскания в области комплексов подтверждают эту довольно неутешительную картину возможностей психической дезинтеграции, потому что не существует фундаментальных отличий между фрагментом личности и комплексом. Они имеют все общие специфические черты, вплоть до того момента, когда мы переходим к деликатному вопросу фрагментарного сознания. Фрагменты личности, без сомнения, обладают своим собственным сознанием, но пока без ответа остаётся вопрос, обладают ли такие небольшие фрагменты психики, как комплексы, собственным сознанием. Должен признать, что этот вопрос часто занимает мои мысли, поскольку комплексы ведут себя подобно Декартовым чертям, и, похоже, получают удовольствие от своих проделок. Они подсовывают не то слово в чей-то рот, они заставляют забыть имя человека, которого как раз кому-то надо представить, они вызывают зуд в горле как раз в момент самого тихого фортепьянного пассажа во время концерта, они заставляют позднего визитёра, крадущегося на цыпочках, перевернуть с грохотом стул. Они заставляют нас поздравлять с чем-то людей на похоронах, вместо того, чтобы выразить соболезнование, они подстрекают нас на всё то, что Ф.Т.Фишер приписывает «непослушному объекту» (См. Auch Einer.). Они являются действующими лицами наших снов, с которыми мы так самоотверженно сражаемся; они — эльфы, так ярко описанные в датском фольклоре в истории о пасторе, который пытался обучить двух из них молитве. Они прилагали страшные усилия, чтобы вслед за ним повторять слово в слово, но после каждого предложения они не забывали добавить: «Наш отец, который не на небесах». Как можно догадаться, с теоретической точки зрения комплексы не обучаемы. Я надеюсь, что принимая это с известной долей иронии, никто не станет сильно возражать против этой метафорической парафразы научной проблемы. Но даже самая трезвая оценка феноменологии комплексов не может обойти поразительный факт их автономии, и чем глубже проникаешь в их природу, — я бы даже сказал, в их биологию, — тем больше они раскрывают себя как осколочные «психэ»...