[1]

Мне было пятнадцать лет, когда я объявил матери:

— Я открыл свое призвание. Я хочу быть писателем.

— Сынок, — ответила она с грустью, — твой отец — инженер, человек благоразумный, рассудительный и трезвомыслящий. А кто такой писатель?

— Тот, кто пишет книги.

— Твой дядюшка Арольдо — врач, но он тоже пишет книги и кое-какие напечатал. Так что выучись и ты на инженера, а потом пиши себе, когда выдастся свободная минута.

— Нет, мама, я хочу быть только писателем, а не инженером, пишущим книги.

— Но ты знаешь хоть одного писателя? Ты видел когда-нибудь живого писателя?

— Никогда. Только на фотографиях.

— Как же ты собираешься стать тем, о ком толком ничего не знаешь?

Чтобы смочь ответить матери, мне пришлось провести небольшое исследование. И вот к каким выводам я пришел относительно того, что значило быть писателем в начале семидесятых.

А. Писатель всегда носит очки и ходит непричесанный. Половину жизни он зол на весь свет, а другую половину пребывает в депрессии. Время проводит в забегаловках, в спорах с другими писателями, тоже в очках и такими же растрепанными. Изъясняется туманно. Всегда полон фантастических замыслов по поводу нового романа и ненавидит тот, который уже опубликован.

Б. Долг и обязанность писателя — оставаться непонятым современниками, иначе его никогда не признают гением. Писатель убежден, что он родился в эпоху, когда миром правит посредственность. Писатель по многу раз переписывает и правит каждое предложение. Словарный запас простого смертного насчитывает три тысячи слов; настоящий писатель никогда их не употребляет: в словаре имеется еще сто восемьдесят девять тысяч слов, предназначенных для таких особенных людей, как он.

В. Понять писателя способен только другой писатель. Несмотря на это, писатель втайне ненавидит всех остальных писателей: ведь они претендуют на те же вакансии, которые история литературы выделяет на века. В конце концов, все писатели борются за один и тот же трофей, стараясь написать книгу настолько непонятную, что ее признают лучшей.

Г. Писатель разбирается в темах, названия которых звучат устрашающе: семиотика, эпистемология, неоконкретизм. Когда он хочет кого-нибудь шокировать, то произносит сентенции типа: «Эйнштейн — дурак» или «Толстой — буржуазный паяц». Вначале это возмущает присутствующих, но потом они сами начинают повторять другим, что теория вероятности неверна, а Толстой защищал интересы русской аристократии.

Д. Чтобы соблазнить женщину, писатель говорит ей: «Я писатель» — и записывает стишок на бумажной салфетке. Срабатывает безотказно.

Е. Благодаря широкой эрудиции писатель всегда способен подрабатывать литературной критикой. Вот когда он может продемонстрировать благородство, расхваливая книги своих друзей! Его критические статьи состоят наполовину из цитат иностранных авторов, наполовину из разбора фраз с использованием терминологии вроде «эпистемологический срез» или «интегральное видение под соответствующим углом зрения». Тот, кто в состоянии читать критику, восхищается: «До чего ж культовый автор!» И не покупает книгу — из опасения обнаружить в ней «эпистемологический срез».

Ж. Когда писателя спрашивают, что он в настоящее время читает, тот всегда называет книгу, о которой до этого никто не слышал.

З. Существует единственная книга, которой восхищаются все без исключения писатели: «Улисс» Джеймса Джойса. Ни один писатель никогда не обмолвится плохо об этой книге, но, когда ему задают вопрос, касающийся ее содержания, он изъясняется настолько невнятно, что закрадывается сомнение, читал ли он ее вообще. Какая нелепость, что никто не переиздает «Улисса» — роман, признаваемый шедевром всеми писателями! Похоже, издатели настолько глупы, что упускают шанс заработать большие деньги на книге, которую все читали и все полюбили.

[2]

Как важно иметь диплом

Моя старая мельница в небольшом селении в Пиренеях отделена от соседней фермы рядом деревьев. Оттуда однажды вышел ко мне сосед. До этого я часто наблюдал его вместе с женой в поле и каждый раз думал, что в их возрасте — а на вид им было около семидесяти — пора бы уже и отдыхать.

Старик, казавшийся мне до этого весьма симпатичным, стал жаловаться на то, что сухая листва с моих деревьев падает на крышу его дома, и потребовал спилить их.

Я был поражен: человек, всю жизнь проживший в гармонии с природой, хочет, чтобы я уничтожил с таким трудом выращенные деревья только потому, что лет через десять с его кровлей может возникнуть какая-то проблема.

Я приглашаю его на чашечку кофе. Говорю, что если сухие листья, сносимые ветром на его крышу, причинят ей малейший вред, то я за свой счет заменю ему всю кровлю. Сосед отвечает, что это его не устраивает, и настаивает, чтобы я спилил деревья. Я начинаю злиться: говорю, что предпочел бы купить его ферму.

— Моя земля не продается, — отвечает он.

— Но за те деньги, что я готов предложить вам, вы сможете купить прекрасный дом в городе и еще достойно существовать на них вместе с женой до конца своих дней, не думая, как пережить очередную суровую зиму, и не пребывая в вечных заботах об урожае.

— Моя ферма не продается. Я здесь родился, вырос, и вообще я слишком стар для переездов.

Он предлагает вызвать из города эксперта по имущественным спорам, чтобы тот разобрался в ситуации и принял решение, и добавляет, что не стоит злиться друг на друга, как-никак мы соседи.

Когда он уходит, первый мой порыв — обвинить его в бесчувственности и безразличии к матери-земле. Но потом я начинаю задумываться: а почему, собственно, он не захотел продать землю? И вскоре нахожу ответ: жизнь моего соседа имеет только одну историю, которую он не желает менять. Переехать в город означало бы для него погрузиться в совершенно незнакомый мир, с другими ценностями, которые он, вероятно, уже не надеется усвоить в таком возрасте.

Это особенность характера только моего соседа? Отнюдь. Я думаю, что таковы все люди. Мы часто так привязываемся к своему образу жизни, что готовы отвергнуть превосходный шанс, потому что не умеем воспользоваться им. Что касается соседа, то его ферма и селение — единственные знакомые ему места, и покинуть их значит для него подвергнуть себя риску. Жители городов полагают, что надо иметь диплом о высшем образовании, вступить в брак, воспитать детей, позаботиться о том, чтобы у них тоже были дипломы об окончании университета, и так далее. Никто не задается вопросом: «А можно ли жить по-другому?»

Вспоминается парикмахер, трудившийся день и ночь, ради того чтобы его дочь смогла выучиться на социолога. Она сумела окончить университет и после долгих поисков работы устроилась секретаршей на фирме, производящей цемент. Но даже и после этого парикмахер с гордостью повторял: «Моя дочь имеет диплом социолога».

Большинство моих знакомых и детей моих знакомых тоже имеют дипломы. Это не значит, что они теперь работают по специальности, — совсем наоборот: они поступили в один из университетов и окончили его лишь потому, что в то время учеба в университете считалась престижной и кто-то внушил им, будто прилично устроиться в жизни без диплома невозможно. В результате не стало хороших садовников, булочников, антикваров, скульпторов, писателей. Может, пришло время немного пересмотреть наше отношение к дипломам?

Медики, инженеры, ученые, юристы должны окончить курс в университете, но так ли необходимо всем поголовно стремиться к высшему образованию? Вместо ответа приведу отрывок из стихотворения Роберта Фроста:


Передо мной открылись две дороги.

Я выбрал ту, что поросла травой.

И в этом было все ее отличье.

P.S. Чтобы закончить историю с моим соседом, сообщаю: эксперт явился и показал мне французский закон, обязывающий сажать каждое дерево на расстоянии не ближе трех метров от соседнего владения. Мои деревья находились в двух метрах. Мне пришлось спилить их.

[3]

Как часть может содержать в себе целое

Мы собрались дома у одного художника из Сан-Пауло, ныне живущего в Нью-Йорке, и беседуем об ангелах и алхимии. Я пытаюсь объяснить присутствующим идею алхимии: в каждом из нас заключена вся Вселенная и каждый ответствен за всю Вселенную.

Бьюсь над словами, но яркого образа все равно не получается. Художник, который до этого слушал молча, предлагает всем посмотреть в окно своей студии.

— Что вы там видите?

— Улицу, — отвечает кто-то.

Художник наклеивает на окно лист бумаги и перочинным ножиком проделывает в нем маленький квадрат.

— А если мы посмотрим сюда, что увидим?

— Ту же улицу, — говорит другой из гостей

Художник вырезает еще несколько квадратов.

— Подобно тому, как сквозь каждую дыру на этой бумаге видна одна и та же улица, так и мы содержим в себе одну и ту же Вселенную, — произносит он.

И все хлопают в ладоши, восхищаясь доходчивым образом.

[4]

Мануэль — особа важная и нужная

Мануэль всегда должен быть чем-то занят. Иначе ему кажется, что жизнь не имеет смысла, что он зря теряет время, что он никому не нужен, что никто его не любит и никто не хочет с ним знаться.

Поэтому не успевает Мануэль проснуться, как у него уже масса разных дел: посмотреть новости по телевизору (вдруг что-то важное случилось за ночь), прочитать газету (возможно, что-нибудь произошло вчера днем), напомнить жене, чтобы она вовремя собрала детей в школу, поехать куда-то на машине, на такси, на автобусе или на метро, всегда оставаясь собранным, глядя в пространство, посматривая на часы, когда есть прием — названивая по мобильному телефону, — и всегда усердно изображая из себя особу важную, всем нужную.

Вот Мануэль является на службу, склоняется над бумагами, ожидающими его на столе. Если он простой служащий, то всячески старается показать шефу, что пришел вовремя. Если он начальник — торопит подчиненных скорее начинать работу; когда нет срочных дел, Мануэль организует, придумывает их, предлагает новый план, указывает новые направления деятельности.

Вот Мануэль идет обедать. Он никогда не обедает в одиночку. Если он начальник, то садится с приятелями и обсуждает новые стратегии, ругает конкурентов, всегда держит про запас веский аргумент и сетует (не без некоторого хвастовства) на чрезмерную занятость. Если Мануэль простой служащий, он также обедает вместе с приятелями, жалуется на шефа, на слишком большую занятость, утверждает не без отчаяния (и гордости) в голосе, что без него многие дела развалились бы.

Мануэль — будь то начальник или простой служащий — высиживает на службе до последнего. Время от времени он поглядывает на часы: пора бы уже отправляться домой, да надо еще это дельце закончить, ту бумажку подписать. Он — человек порядочный, честно отрабатывает свое жалованье, соответствует возлагаемым на него ожиданиям, оправдывает надежды родителей, которые сделали все, чтобы дать ему хорошее образование.

Наконец он возвращается домой. Принимает ванну, одевается в удобную домашнюю одежду и идет ужинать с семьей. Расспрашивает об успехах детей, о занятиях жены. Иногда заговаривает о своей работе, но только для того, чтобы привести себя в пример: у него нет привычки просто так обсуждать дома служебные дела. Ужин заканчивается, и дети — от которых его нравоучения отскакивают, как горох от стенки, — встают из-за стола и несутся к компьютеру. А Мануэль садится перед аппаратом, знакомым ему еще с детства, название которому — телевизор. Он еще раз смотрит программу новостей (вдруг что-то произошло в течение дня).

Когда он ложится, то обязательно читает книгу по специальности: начальник он или простой служащий, ему нельзя отставать от прогресса, иначе он не выдержит конкуренции, потеряет место и столкнется с самой страшной из всех бед — безработицей.

Поговорит о том о сем с женой: в конце концов, он человек приличный, труженик, любящий муж и отец, заботящийся о семье и готовый стоять за нее горой в любых обстоятельствах. Вскоре к нему подбирается сон, и Мануэль засыпает с сознанием того, что на следующий день ему снова предстоит выполнить массу дел, для чего необходимо восстановить силы.

Этой ночью Мануэлю приснился сон, будто ему явился ангел и спрашивает: «Ради чего ты все это делаешь?» «Я человек ответственный», — отвечает он.

Ангел снова спрашивает: «А мог бы ты хоть на пятнадцать минут остановиться, оглядеться вокруг, посмотреть на мир своими глазами — и ничего не делать?» «С удовольствием», — отвечает Мануэль, — но у меня нет времени». «Неправда, — говорит ангел. — У каждого есть время для этого, но не всем хватает смелости. Труд — благо, когда он помогает понять смысл жизни. Но он становится проклятием, если весь его резон сводится к тому, чтобы заглушить мысли о сути бытия».

Мануэль просыпается среди ночи в холодном поту. Смелость? Что за чушь — обвинять в отсутствии смелости того, кто постоянно жертвует собой ради других?

Лучше снова попытаться заснуть, тогда все останется просто сном и вопросы эти забудутся, а завтра с утра будет очень, очень много дел.

Мануэль на покое

Вот уже тридцать лет Мануэль трудится без устали, воспитывает детей, учит их на своем примере, всего себя отдает работе и никогда не задается вопросом: «А ради чего я все это делаю?» Его единственная забота — как бы постоянно поддерживать в себе чувство занятости и тем самым казаться важным в глазах других.

Его дети вырастают и покидают отчий дом, его продвигают по службе, и вот настает день, когда ему дарят часы или ручку в благодарность за многолетний добросовестный труд, друзья роняют пару слез: он выходит на пенсию. Наконец он свободен и может делать всё, что ему заблагорассудится!

Первые месяцы он иногда заходит в контору, где работал, беседует со старыми приятелями и наслаждается тем, что теперь может поспать подольше, о чем всегда так мечтал. Он гуляет по пляжу или по городу, у него есть загородный дом, деньги на который были заработаны тяжким трудом, он увлекся садоводством и скоро познает все секреты разведения цветов и деревьев. У Мануэля теперь полно времени — все время отныне принадлежит ему. Он путешествует на сбережения, которые удалось скопить. Посещает музеи, и за два часа узнает то, к чему сами художники и скульпторы шли веками. Зато он уверен, что его культурный уровень растет. Он делает сотни, тысячи фотокарточек и рассылает их друзьям: пусть и они знают, насколько он счастлив!

Так проходит несколько месяцев. Мануэль узнает, что растения в саду не подчиняются тем же правилам, что и люди: они развиваются медленно, и розам нет никакого дела до того, что ему не терпится поскорее увидеть на них бутоны. Однажды, задумавшись всерьез, он вдруг начинает понимать, что увиденное им во время путешествий — всего лишь один сплошной пейзаж за окном туристического автобуса да еще несколько памятников, запечатленных на фотокарточках размером шесть на девять; никаких ярких воспоминаний не осталось — ведь он больше думал о том, как бы произвести впечатление на приятелей своими рассказами о волшебной красоте заморских стран.

Он по-прежнему смотрит по телевизору все программы новостей, читает много газет (у него теперь есть для этого время), считает себя весьма информированным и готов спорить на темы, в которые раньше никогда не вникал.

Он старается найти тех, кто разделял бы его взгляды, но все вокруг поглощены житейской суетой, работой, какими-то хлопотами. Они завидуют свободе Мануэля, но в то же время и гордятся своей «занятостью».

Мануэль ищет отрады в общении со своими детьми. Они всегда относились к нему с нежностью: ведь он был для них прекрасным отцом, образцом порядочности и добросовестности. Но и у детей теперь своя жизнь, и лишь по воскресеньям они выкраивают пару часов, чтобы пообедать всем вместе в родительском доме.

Мануэль — человек свободный, обеспеченный, грамотный, с безупречным прошлым, но какая ему от всего этого радость? Что проку от этой долгожданной свободы? Все его поздравляют, хвалят, но никто не в состоянии уделить ему лишней минуты. Со временем Мануэля охватывает грусть, он начинает ощущать свою ненужность, хотя столько сделал для семьи и для других.

И однажды ночью ангел является ему во сне: «Как ты распорядился своей жизнью? Что ты сделал, чтобы жить в согласии с мечтами?»

Мануэль просыпается в холодном поту. С какими мечтами? Все его мечты сводились к тому, чтобы получить высшее образование, жениться, вырастить детей, дать им образование, выйти на пенсию, поездить по миру. Что за нелепые вопросы задает этот ангел?

Начинается новый, долгий-предолгий день. Газеты, программа новостей, сад, обед, послеобеденный сон, какое-нибудь занятие в свое удовольствие. И вдруг откуда ни возьмись — ощущение, что никаких удовольствий у него больше не будет. Мануэль, человек свободный и печальный, оказывается на грани депрессии, потому что всю жизнь он был слишком занят, чтобы задуматься о смысле жизни. Годы текли и текли, как вода под мостом. Как сказал один поэт, «пронесся по жизни, так и не пожив».

Но, поскольку признавать это ему уже слишком поздно, лучше сменить тему. Свобода, достигнутая с таким трудом, оказывается ненадежным укрытием.



Мануэль отправляется в Рай

Мануэль выходит на пенсию. Сначала он наслаждается тем, что утром можно поспать подольше и тратить время в свое удовольствие. Но вскоре он впадает в депрессию: на него давит ощущение собственной ненужности и обособленности от общества, на благо которого он трудился всю жизнь, он болезненно переживает уход из дома повзрослевших детей и страдает от неспособности осознать смысл жизни — ведь он никогда и не пытался найти ответ на извечный вопрос: «Ради чего я живу?»

И вот настает день, когда наш дорогой, наш порядочный, наш добросовестный Мануэль покидает этот мир — а такое однажды непременно случается со всеми Мануэлями, Мигелями, Мариями, Мониками… О том, что происходит дальше, предоставим поведать Энри Дрюммонду, автору замечательной книги «Высший дар»:

«В какой-то момент перед нами встает вопрос, которым задаются все люди из поколения в поколение.

Что важнее всего в жизни?

Мы хотим прожить наши дни как можно полноценнее, и никто за нас этого не сделает. Поэтому нам нужно знать: на что нам направить свои усилия? какова высшая цель, к которой мы должны стремиться?

Мы не раз слышали, что высшей ценностью духовной жизни является вера. На одном этом слове многие столетия держится религиозность.

Следовательно, вера — это и есть то, что важнее всего в жизни? Отнюдь. Такой вывод был бы совершенно неправильным.

В своем Послании к коринфянам, глава 13, святой Павел, обращаясь к первым христианам, говорит: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

Это сказано святым Павлом не для красного словца. Чуть раньше, в том же Послании, он говорит о вере:

«Если имею… всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто».

Павел не боится говорить без обиняков. Наоборот, он открыто сравнивает веру с любовью, заключая:

«…но любовь из них больше».

У Матфея мы находим классическое описание Страшного суда: Сын Человеческий сядет на престоле и, как пастух, станет отделять овец от козлиц.

В тот момент для человека главным будет вопрос не «Как я жил?», а «Как я любил?»

Окончательным мерилом нашего успеха на пути спасения будет любовь. Что сделали, во что верили, чего добились — все это не будет приниматься во внимание.

Не за это с нас спросится, а за то, как мы любили ближнего своего.

О наших заблуждениях даже не будет помянуто. Нас будут судить за добро, которого мы не совершили. Ибо запереть Любовь внутри себя — значит идти против Святого Духа. Это значит также, что мы никогда Его не знали, что Его любовь к нам была напрасной и что Он зря пожертвовал Своим Сыном».

Если так, то наш Мануэль обрел спасение после смерти: никогда не задумываясь о смысле жизни, он все же умел любить, содержал семью и делал это достойно. Но, хоть конец и получился счастливым, не станем забывать, что последние дни Мануэля на этом свете были мучительными.

По этому поводу я вспоминаю фразу, которую сказал Шимон Перес, выступая на Давосском Всемирном форуме: «Умирают все — и оптимист, и пессимист. Разница в том, как они распорядились своей жизнью».

[5]


В конце концов, они все мои друзья

— Этот правитель силен, потому что он заключил союз с дьяволом, — промолвила одна очень набожная женщина на улице. Юношу это заинтересовало.

Через некоторое время, оказавшись в другом городе, он услышал от незнакомого мужчины:

— Все земли принадлежат здесь одному хозяину. Это дьявол ему помогает!

Потом одним летним вечером он увидел красавицу, и тут же до него донеслось сдавленное ворчание святоши:

— Эта девица служит сатане!

С этого дня юноша решил найти дьявола.

И, когда нашел, спросил его:

— Говорят, вы можете делать людей сильными, богатыми и красивыми?

— Не совсем так, — ответил дьявол. — Ты слышал только мнение тех, кто делает мне рекламу.

[6]

Отстраивая дом

У одного моего знакомого, не умеющего соотносить мечты с действительностью, возникли серьезные финансовые трудности. Хуже того: он втянул в свои дела и других, дорогих ему людей, поставив их в щекотливое положение.

Оказавшись не в состоянии вернуть накопившиеся долги, он стал думать о самоубийстве. Однажды он шел по улице и увидел развалившийся дом. «Вот и я такой же», — вздохнул он. В этот момент у него возникло огромное желание отстроить этот дом.

Он нашел его владельца и предложил сделать ремонт. Владелец согласился, хотя и не понял, какая моему знакомому в этом выгода. Они вместе закупили кирпич, доски, цемент. Мой знакомый работал с душой, сам не зная, зачем или ради кого. Но ему казалось, что по мере продвижения ремонта должны устроиться и его собственные дела.

К концу года ремонт был завершен. И все его проблемы тоже были решены.



[7]

Есть желающие получить эту банкноту?

Кассан Саид Амер рассказал об одном лекторе, который в начале выступления достал двадцатидолларовую купюру и спросил:

— Есть желающие получить эту банкноту?

Несколько рук поднялось, но лектор уточнил:

— Прежде чем дать ее вам, я должен кое-что с ней сделать.

И стал усердно комкать и мять ее в руке, после чего снова спросил:

— Кто все еще желает получить эту банкноту?

Опять поднялись руки.

— А если я еще и так сделаю?

Он швырнул ее о стену и, после того как он упала на пол, пнул ее, наступил и снова поднял над головой. Теперь она была вся испачкана и измята. Он повторил вопрос, но руки по-прежнему поднимались.

— Это очень поучительный пример, — прокомментировал лектор. — Что бы я ни делал с этой бумажкой, она останется двадцатидолларовой банкнотой. Так и мы — сколько бы нас в жизни ни комкали, топтали, пинали, оскорбляли, несмотря ни на что, мы остаемся в той же цене.

___________________________________________
[показать]