Напечатано с бабушкиных слов, практически дословно.
Поэтому где-то сложновато для восприятия, но я специально не стала причесывать текст, чтобы сохранить настоящую речь.
Бабушка у меня удивительная. В который раз убеждаюсь в этом.
И еще, с такой ясностью осознала, как случайна цепь событий. Моей мамы, меня, Артема с большой вероятностью могло бы не быть на свете, если бы события сложились по-другому..

- Тебе, наверное, интересно, почему мужа моего посадили? Это 49 год, весна, посевная, тракторист, сеяльщик, а мой муж был старшим сеяльщиком. Ну вот они там сеяли пшеницу и договорились себе оставить пшеницу из под сева, где то вырыли яму и засыпали туда мешок, может быть, или я не знаю сколько закрыли и дальше поехали. А сзади должна быть борона, боронить, и разборонили вот эту кучку, кинулись, а там зерно. Кинулись, кто там прошелся узнали кто и ага. Сеяльщик, старший сеяльщик и тракторист. Судить. Этих сразу забрали, а мой муж пришел с милиционером домой, он ему говорит, ты убегай, кто тебя будет искать, ну он и убежал. Во Фрунзе. А тех сразу забрали двоих, и они год где-то сидели. А в это время его нашли уже во Фрунзе, а я была в Трактовом.
- А вы знали, что он во Фрунзе?
- Нет, я ничего не знала, я знала, что сбежал, но куда не знала.
- Я знала, что сбежал и все.
- А по какой причине?
- По какой причине? Когда узнали, что зерно нашли, и кто там был, я ничего не знала, я с ребенком была. Приходит отец Щербака, знаешь, он был председатель сельсовета, он пришел с обыском, а я им: что вы ищете, я не знаю. А то-то ты не знаешь? Так и искали,ничего не нашли, ни одной зернины, мы голодные были. И вот они искали, где могли, и в погребе, так они и уехали, и для меня ничего не известно было. За что? Чего? После уже узнали, что это за зерно.
Это 49 год, а в Гурьяновку мы в 53 переехали.
Когда его разыскали и привезли в Федоровку, до суда (он должен быль ждать суд) брат его старший взял его на поруки и шесть месяцев он жил в Трактовом, так у нас Зина получилась.
- А во сколько лет вы в замуж вышли?
- В 19 лет, в 47 году, 7 ноября вышла замуж.
- Вот я не знал об этом! Надо же совпадение какое а что вы не говорили.
- Сто раз говорила. Даже говорила когда в 7 году мне было 60 лет, как я замужем, ты говорил, это надо отметить, три семерки тут! Просто не обращал внимание.
Ну вот шесть месяцев он был со мной, потом привезли тракториста и, и начался суд, мужу присудили 15 лет, а им по десять.
И они отсидели по 10 лет, а муж попал под амнистию после смерти Сталина. Муж сидел под Москвой.
- Что-то строили?
- Ну да, подробности не знаю, он особо не рассказывал.
- А письма писали?
- Писал письма, потом пришел, уехали в Гурьяновку. Зина в 52 родилась, а в 54 он вернулся с лагеря, а отец начал дом строить, где мы жили, где колодец. И муж мой был специалист – печки ложил, все что можно, он все делал, помогал строить. А потом уехали во Фрунзе. А во Фрунзе жила его мать.
- А отец ваш?
- Вместе все поехали, в 50 году они уехали во Фрунзе – мать, сестра, еще одна сестра.
- А чем вы там занимались?
- Рожала.
- А кто там родился?
- Надя, двойняшки. И Валя родилась. А потом в 58 мы вернулись. Потому что я сильно заболела, и надо было менять климат. Ревматизм был сильный, я вообще умирала, скорая помощь всегда была. И мы решили сменить климат. Я же раньше никогда не болела.
Сережа, сколько я пережила, хватило бы я не знаю на сколько жизней.
Когда мы переехали к отцу, у них же вот этот дом, надо было много чего достраивать. Вот эта кухня, мы в ней впятером жили. Это было наше кудло. Она была сделана под сарай, крыша же была низкая, это потом ее подняли. А туда две комнаты в доме, мы туда не могли ходить, то не наша была территория. Там жили отец и мать и сестра. Мы в сарае этом и жили, там и кухня была.
Сейчас люди и одной капли того не знают, что я пережила.
Во Фрунзе тоже. Там дом строился, они начали в 50 году, переехав из трактового, строить дом. В том доме жила мать и золовка моя, когда мы туда приехали, то дом этот был не наш, хотя муж его и строил. Это дом был золовкин, мы жили на птичьих правах. Там тоже две комнаты, а в передней кухне мы жили, дом земляной, сырость, вот у меня трое детей, Надя и мальчик жил 10 месяцев, потом воспаление было сильное, в городе лежал и умер. Вот я с этими детьми в этой комнатушке.
Мы же решили жить там, уже купили участок, построили времянку. Две комнатушки. Но хотели большой дом строить. Был участок 12 соток, я там была хозяйкой, огород, капусту солила, Но тут заболела, и ой-ой не дай Господь, что я пережила.
- Ну вернулись вы в Гурьяновку, а почему же вы жили в сарае, что же нельзя было вас в дом?
- Отец был такой, ни в какую. Мама бы с дорогой душой, она нас украдкой подкармливала нас втайне от отца.
- Много было таких людей с таким характером?
- Не знаю, он был с самого рождения с таким характером никудышным. Свекровь рассказывала, когда отец был маленьким, ходили нищие. И бабушка моя, мать отца что-нибудь даст нищим, а он бежит и кричит, зачем ты им дала? Забери! Вот он таким рос и вырос таким выродком.
- И достался вам?
- И достался нам. И я его дочка. Родителей не выбирают. Вообще покойников нельзя осуждать, даже не знаю как сказать.
Царствие небесное сказать и все.
Он как женился, начал гулять. Только мама узнает, начинает борьбу с ним, он ту бросает, начинает с другой. Ваня был один ребенок, она собралась уходить к родителям. Он ползал на коленях, целовал ноги руки, не уходи я не буду. Она осталась, но он продолжал в том же духе. Двое детей было у него на стороне. В Трактовом, до войны еще. И до самого конца, пока на войну не забрали, он путался с этой, у которой детей двое было. Когда вернулся с Магадана, та все его ждала. Она думала, что он вернется к ней. Она все ждала его.
Когда он приехал, и тут к своей семье и уехал в Гурьяновку, он с целью такой, что она будет копать, тогда было слово нельзя сказать, и он уехал в Гурьяновку.
- И гулял тогда?
- Когда ему было уже гулять.
- Это в Гурьяновку вы уехали в 53 ,а умер он в 78. Как раз это летом было, 1 июня. А у нас с Зиной свадьба была в 78 в ноябре. Я помню, у нас рейд комсомольский должен был быть, она пришла и сказала отец умер. 10 лет после мамы прожил.

- А когда вы в Гурьяновку вернулись, муж где работал? На птицефабрике?
- Да, он устроился на току работал, как слесарь, а перед Фрунзе полтора два месяца поработал. А потом ушел в автобазу.
- Это какой год был?
- В 58 мы приехали, он немного поработал на птицефабрике.. это был 60 год, работал там пока мы разошлись в 64 году. Зине было 12 лет, и он уехал во Фрунзе.
- А отец в 66 стал директором автобазы. Кольва был до него.
- Шофером он был?
- Да.
- Так он свихнулся по поводу ревности когда?
- Еще во Фрунзе. Когда времянку построили, он стал ревновать. Но там не до этого было, не до выяснения причин, потому что я заболела сильно. Когда мы жили с его матерью, тогда не было ревности, потому что мы жили с его матерью, сестрой. То ли доверие у него было, что я не могу значит это.. когда мы вернулись и жили у моих родителей, мы больше года жили, тоже не ревновал. Как только дали нам квартиру, стразу стал ревновать. А вы работали тогда? Да какой работала, детей куча. В 61 Толик с Галкой.
- А как вы его выгнали?
- У него цель видимо была меня довести, чтобы я концы отдала. Пятеро детей! Какая разница. Больной человек.
Когда ревновал, такое было, страшно что было, брат мой Василий, говорит давай мы заявим прокурору, ты же можешь сама на себя руки наложить. А я сколько хотела сама себя уничтожить.
Я ему сказала, так жить нельзя, оставь свою дурь, давай жить нормально, потому что дети.
Если же нет, давай скажу прокурору, пусть они меня опросят, что я такая гулящая. Тут он испугался, потому что прокурор, а он же сидел. И тут он засобирался во Фрунзе. И меня с собой звал. Ну я ему говорю, я гулящая, что я поеду с тобой.
Он все собрал, мотоцикл, запаковал все и увез в Троицк. Уже уезжать ему, билет у него уже был.
Я - кто там? Он - что не узнала? Я ему открываю.
Когда пошли с учета сниматься, когда ему уезжать надо было, надо было с учета сняться. А ему говорят, оформляй алименты, и потом мы тебя рассчитаем.
- А вы развелись?
- Нет, в загсе мы не разводились. Ему пришлось оформлять алименты. И вот когда он вернулся ночью, он сказал ты не забрала документы на алименты. А зачем я буду забирать? А что ты думаешь, вот теперь и все.
Я говорю, это не поздно ликвидировать документы, если будем жить.
Я говорю, ты езжай, устроишься, приедешь за мной. Я согласна уехать. А когда вернулся, такие глаза были страшные. С такой целью он приехал даже меня уничтожить. Его никто не видел, соседи дети спали, он сам приехал, поговорил и тут же пошел на трассу и уехал. Поэтому я тебе я и говорю, что лицо было решительное. Выгнать его опасно, я думала ,что же делать, такой злой с таким лицом, надо что-то делать.
Потом прошло года три.
- Ни слуху, ни духу?
- Нет, присылал. Года два правда не было, а потом начали алименты приходить – 31 рубль получала я на пятерых. А потом приезжает Федя Золунин, его племянник, муж сестры. Приезжает с ним, чтобы меня забрать. А я уже устроилась работать на птицефабрику. Это 66 год.
Мы приехали как раз в Комсомолец.
Федя говорит, мол я приехал за тобой.
- А почему он не приехал, а вы?
- Ну он на работе, поручил мне.
- А я никуда не поеду.
- А как ты будешь, а дети? А это мои дети, больше за ними некому заботиться, я буду заботиться, пока смогу.
Щербачку позвали. Она говорит, эх, какую женщину бросили, у нее даже в уме не было чтобы она была гулящая. Вся Гурьяновка была на моей стороне. Мы когда приехали, там такой разврат был в этой Гурьяновке. Сколько гуляли, от одного ребенок, от другого. А я ни с кем, ко мне не подойти было.
Когда вернулся он с тюрьмы. Я же жила там, обо мне никто ничего не мог сказать. Говорили да, это Дуся заслужила, чтобы к ней муж вернулся. Тут не найдешь такой женщины.
Огородница меня оформляла на птицефабрику, говорила Щербачке, да, интересная женщина, непохожа на наших.
- А куда вы устраивались?
- На огород.
Там не было тогда ничего, были овцы, потом начался бруцеллез, люди начали болеть и овец убрали. Начали организовывать птицефабрику. В 62 я пошла работать, когда разошлись. Сначала у меня был спецзабой. Забивала, потрошила, приезжали за готовым мясом. На дому я это делала. Куча детей, такая работа, такой гнет на меня. Это надо было выдержать. И вот этот ветврач Карпенко, он всегда забирал мясо, ветврач, проверял. Он мне даже этого ветврача присобачил.
Один дом нам дали на двоих, землянка. Он мне даже этого соседа прилепил, а сосед возраста отца моего.
Это ужас.
- А может он сам гулял?
- Нет, он не гулял.
- Ну и приехали когда за вами и ни с чем уехали?
- Да.
Он добрый человек был, хороший, правильный, семьянин, 9 детей было. И обо мне было хорошего мнения. И он мне все говорил ,как же тебе трудно, как же тебе трудно.
И я говорила это мои дети, и я не дам их никому обидеть. Если ему не нужны дети, зачем я туда поеду? Если он ревнует к каждому столбу.
Потом две сестры приезжали меня уговаривать.
- Специально ехали?
- Да, специально.
Я знала, что все будет то же самое, зачем повторять.
- Так там же не климат.
- Так ведь я с такой болезнью и осталась. И сколько я ходила по врачам, в Троицке сказали, гипертиреоз, поехала в Кустанай с этим диагнозом к эндокринологу, он сказал, ничего у вас нет. У вас вегетоневроз. Назначил лекарства. Когда я начала пить лекарства, стало легче. Поехала я туда, мы жили еще с ним. Вот теперь еще полмесяца пейте, потом пейте, когда плохо будет. И вот по соседству Щербак приходит, вот у тебя кума уже и щечки порозовели, тебе лучше. И вот тебе лучше тало, когда дали квартиру, и мы отошли, он начал меня поедом сжирать. Какие там нервы?
- И вот когда вы на работу устроились? У вас дела пошли?
Какие дела, когда я была тень человеческая? А я пошла на такую тяжелую работу. Марина Константиновна Шеховцова была зоотехником, говорила, болеет-болеет а пришла на такую работу. Ну, я и говорила: а что делать? Пришла. Пришлось.
Когда я пришла, тяжелая была работа, надо было мешанку мешать, кормокухни не было, все вручную. А я не могу, меня качает, я никудышняя, а моя напарница Галя говорит, давай силос подсыпай, давай воду подливай, а я сама. Мешает, она крепкая была, говорила, мол, я сама с мужем развелась, и я знаю что это такое. Вот она меня выручала. Чистили птичники, а навоз тяжелый, потом солому стелили, потом опять по новой.
В 64 году оформилась и до 80 года я работала на птичнике - 16 лет я проработала на птичнике. В 50 лет в 78 году меня оформили на пенсию.
А я думала, зачем меня оформляют, я буду еще работать. Бронштейну говорила директору, зачем меня оформляют, я еще буду работать.
Да ты не понимаешь, годы твои подошли, а тогда пятеро детей 50 лет на пенсию. И я получала 120 руб., потолок был пенсии, пенсия была на детей, а потом когда исполнилось детям 18 лет, я уже не получала. Алименты, заработок, пенсия, появились деньги, мне был никто не нужен. Я работала еще на пенсии до 80 года, а ушла, потому что сильно заболела, я все это время сильно болела.
Надя тогда была после института, она работала на птицефабрике ветврачом, и я там уже работала, А работа тоже такая – канализация, там надо все руками, чтобы не забивалось, все чистить, а у меня температура, такая больная. Галка приезжала из Ленинграда, две недели за меня работала, а я дома лежала. А я так любила свою работу, я не хотела расставаться с ней, думала, как бы еще работать.
- Потом же вы стали лучшей птичницей?
- Так это с 70 года, увидели мои результаты, я уже сил набралась. Лет пять я не чувствовала, что за мной кто-то следит, как муж за мной следил. Ощущение было такое. И я окрепла за это время и работала в полную силу и все заметили мои результаты, мое старание, против других птичниц было видно. А директор такой же еврей, хитрый, стал выпытывать: как ты думаешь сколько еще работать ты же на пенсию, ну я и говорю, мне еще работать и работать, сколько хватить сил, у меня дети, мне их еще учить, замуж выдавать. А с тех пор они готовили, в 71 году у меня уже орден был, орден Ленина.
- Это вы за 6 лет таких результатов достигли?
- Почти за семь. Там я каждый праздник премировали, медали какие-то каждый раз. А потом орден Ленина. Я даже и не думала и не гадала, что мне работать надо для того, чтобы получить что-то, у меня девиз был дети или работа, или работа или дети.
- Ну когда дети подросли они вам там помогали на птичнике?
- Обязательно. Я брала даже яйцо собирать, будила до школы, чтобы помогли, в шесть часов мы уже уходили на работу. Это же идти черт знает сколько. И после школы приходили - кто мог солому стелить помогать, там работы много было. Они мне помогали, много помогали. Могла бы я конечно и сама, но мне было очень трудно. И мне надо чтобы результат был моей работы, я даже крапиву серпом косила, чтобы витамины, чтобы оплодотворяемость яйца была хорошая. На моем птичнике был высокий процент. Птичницы все завидовали, с таким шепотом нехорошим, что я это делаю. А я не обращала внимания, делала что нужно. Как-то приехал зоотехник, а я как раз собралась с мешком и серпом.
- А куда ты собралась?
- За крапивой, я всегда это делаю.
А птичницы со всех углов выглядывают, что приехал зоотехник, куда пошли. И с тех пор начали возить зелень, когда крапиву, когда кукурузу, начали возить по птичникам эту зелень, когда я начала это делать. А Маяк уже после мне сказал, что я все думал, что ты рисуешься, хочешь выглядеть. А потом я убедился, что все так как надо, что не рисовалась я, от всей души. Я выписывала птицеводство журнал, вычитывала, мне интересна была моя работа. Я считала меня на моей работе и директором и зоотехником. Они как приезжают, сразу идут на мой птичник, спрашивают, что и как. А другие из щелей смотрят. И как-то он уезжает зоотехник, ко мне подходят и говорят, а о чем вы там говорили. Я говорю – о любви. А о чем же больше говорить, о любви.
- А муж то ваш приехал, в каком году, мы с армии уже пришли.
- В 70 году он приезжал на похороны, когда брат умер в Трактовом, приезжал сюда в Гурьяновку, я как раз на птичнике была, прибегают Толя с Галкой, они небольшие были, говорят, идите домой, папа приехал. А я спрашиваю, а где он – у Щербаковой. Ну и пусть и будет, раз туда приехал. А там как раз рабочие были, они лук перебирали, полный двор был народу. Но дети с тем, что идти надо, ну я и пошла, прихожу, он там, ну я говорю, пойдем к нам, Он пришел. Я накормила его. Он: как ты тут? Я говорю, там людей много было, ты бы расспросил, как она, как себя ведет. А на него все как на дурачка смотрели, такую семью бросить ни за что ни про что. Так он побыл у Щербаковых, отец еще живой мой был. Говорит, зачем это он приехал. Спросите у него, зачем он приехал, приехал да и все.
- И уехал, ничего вам не говорил?
- Нет.
- А он женатый был?
- Да.
- А дети были?
- Нет. Первый раз женился, на 18 лет младше была, дочка у нее была, вот он пожил там и его вытурили с почестями, потом он пожил у матери, сестра тоже там была, потом не знаю сколько еще раз он женился, а последний раз женился и жил с ней пока умер. В 82 году приехал, чтобы развестись. А свидетельство о браке у меня было. Говорит: оно у тебя есть? Я говорю нету. А у меня оно было, но я сказал нету. Роли не играет, есть оно или нет, но вот назло. Суд был. Уже без него, он написал объяснение, что я не схотела с ним жить, потому что у него рак признали. И стали говорить, что если это рак, то с 64 года до 82 его бы давно уже не было.
Сергей: Мы же тогда с армии пришли, жили в отцовском доме. Он приходил к нам, что-то с бутылкой пришел, Я его видел, о чем-то поговорили, он прошел, на диван сел, Зина даже, по-моему, не предложила, я тоже был настроен внутри агрессивно. – Не надо было агрессивно.
– Нет, я только внутри, а так мы нормально поговорили.
Все-таки это было в 84. Потому что я ему говорила, потому что он зашел. С Щербаком (он у него остановился) и говорит, что мне нужны фотографии военных лет, а у меня был этот альбом. Он отобрал фотографии, потом ваши свадебные лежали - твоя, Валина, Надина. Я говорю, в декабре у Гали свадьба будет. И показываю ему свадебные фотографии и говорю, узнаешь ты своих детей?
Когда сказала что у Гали свадьба, он оставил у Щербаковых 500 руб. вроде бы сюрпризом. Я их звала на свадьбу, они не пришли. После свадьбы приходит Щербак, приносит деньги. Я говорю, он дал деньги не мне, а вам, вот пусть они у вас и будут. Я свадьбу отпраздновала, все хорошо. Толик еще был, я его спрашиваю – Толик тебе нужны эти деньги, он говорит, нет я сам заработаю. А что я теперь буду с ними делать? А дело твое. Тебе прислали, что хочешь, то и делай. Ну, я ему отошлю назад. Говорю, дело твое. Он отослал эти деньги.
Его родственница жила в комсомольце Твердохлебова, говорит – какая ты гордая, деньги не взяла. А я говорю – а ты бы взяла? Он не мне давал, а соседу, ну пусть сосед и пользуется его добротой, а мне не нужны они. Она говорит, надо было взять. Ну, они никому не нужны, я спрашивала детей нужно или нет, они говорят не нужно.
- Умер в 88.
- От рака?
- Не знаю, он пил много.
- А какого года?
- 22. Он старше на 6 лет.
- А как вы познакомились?
- Ну как в поселке знакомятся? Он вас присмотрел? Ну как присмотрел, присмотрели меня люди, а он дружил с одной, но они расстались и он сразу ко мне. А у меня был парень, служил в Морфлоте. Приезжал в отпуск, уехал, договорились, что ждать его буду. А потом уехал и ни письма, ничего, а этот как пристал ко мне и не отходил, ни днем, ни ночью. Вот все из виду меня не выпускал, и все уговаривал. Я говорю, мол, я не собираюсь замуж, у меня ни приданого нет. Говорит, не надо приданого у меня все есть. А как свадьбу - муки нет, водки нет. Говорит, у меня все есть. Мельница у нас была, движок молол, и я там была, и он был, и была мать этого парня, Андрея. А этот не мог от меня отойти. И мать Андрея говорит, я, когда увидала, что Митька там, думаю, уговорит он ее. У него же язык был такой. Он готовился к свадьбе, заботился о том, чтобы я без очереди смолола муку, потом нагнали самогонки они.
- А Андрей так и не писал?
- Нет, он очень долго не писал, а потом его родственники ему написали, что я вышла замуж.
- Как он начал писать письма, да такие письма - что же ты наделала, куда ты пошла, в какую ты семью пошла, они же тебя проведут вокруг пальца. Он действительно любил.
- А что же он не писал.
- В плаванье они где-то были. Это все совесть сыграла, что забыл он, наверное.
- Ну, к матери бы пошли.
- Никому не было писем.
- Ну, тем более.
Когда замуж я выходила, была мода дружек собирать. Девчонки, которые пели хор и ходили по домам, которые приглашаешь на свадьбу, и все мне говорили – Дуся, ну куда же ты идешь, ты же такая хорошая, в какую ты семью идешь. А я говорила - ну что вы обо мне, я выхожу замуж. А один был Шпортунов, моей маме говорил - тетя Таня, вот те крест она жить не будет с ним. Это такая семья развратная, эта такая семья нехорошая. Жалко. Вот так я выходила замуж.
- А если бы этот Андрей написал?
- Это было в 47, а потом он в 51 году уже отслужил срок и стал дружить с Клавой - первая любовь была его. И как-то я пошла в клуб, а у меня девочка как раз умерла. Он говорит, давай мы забудем все и все заново начнем, знаешь как тебя любил и как тебя люблю. Я в городе где увижу только в красной кофточке, думаю что это ты (а я тогда кофточку красную носила). Давай поженимся. Я говорю – нет. А в это время муж уже сидел, я говорю, Андрей, это будет не по совести, он сидит, сидит ни за что, а я замуж выходила по закону, и буду изменять? Нет, давай не надо. Давай вроде ничего не было. И я отказала ему. И они переехали в Трактовое, а до этого жили в Гурьяновке, он женился на Клаве, ребенок был уже, приезжали к Щербаковым (они родственники). И пришел раз к нам, уже мы развелись с мужем. И вот он стучит, я открыла, ну заходи, пожалуйста. Сел он на стул, сидим разговариваем. Говорит, ты знаешь, я не могу смотреть, как тебя жалко, до того я любил тебя и люблю. Я говорю - это все бесполезные слова, не надо. И тут бежит Савельевна и бежит его Клава и его за шкирку и в двери. Я ей потом говорю, а что вы его вытурили, вы что думали там черт знает что творится? Она говорит, нет это Клава она все чтобы Андрея забрать. Я говорю - вы же знаете, я никогда не позволю того что не надо. Прошло наверное с полчаса, как он побыл. Клава видимо, настояла, что надо уехать, и уехали они в Трактовое.
- В этой семье вы были бы как за каменной стеной.
- Он был добрый характером, семья была хорошая, отца не было, погиб, мать была и сестры.
Да это не все, это каждый день в таком напряжении и год из года.
- Даже не могу представить, за что вам это досталось. А вы у Андрея спрашивали, почему не писал?
- В плаваньи был, я говорю, если бы ты писал, я бы по-другому себя вела. Я, говорит, тебе уже приготовил матроску, приготовил все, чтобы подарить тебе. У меня есть фотография.
- А вы испытывали чувства к нему?
- Я тебе скажу, что никаких чувств не было. И к этому тоже. Я их не любила никого. Это совесть такая. И потом в то время замуж выйти проблема была, не за кого было выходить. Раненых присылали на лечение, они и работали и лечились. Такой контингент был. Ингуши, поляки, немцы. А свои все были на фронте. Никого не было. Девочки были до 30 лет, которым замуж надо было, а не за кого было выходить.
Когда я собрала дружек, там возраст был больше моего, все так посматривали с завистью, такая молодая, а выхожу замуж. Один был Ваня Носиенко. Я, говорит, так любил тебя, так хотел жениться. Я говорю, где ты был раньше. Я наблюдал. Я говорю – ну вот и пронаблюдался.
- Ну вот видите, у вас были женихи, надо был не спешить.
- Я уже сто раз рассказывала. 5 ноября провожал домой, говорит, я приду свататься. Когда ты придешь? Завтра. Значит, думаю я уйду, и меня не будет. Пришла я домой, уже было под утро. Я маме говорю, завтра придут меня сватать. Кто? И ты пойдешь? Я говорю, я пойду с таким расчетом: если кучу золота насыпят, ты говори, нет. А я скажу – мама не отдает. А он пришел утром, я не успела уйти. И пришел утром, смекнул. И взял себе сватовьев, что язык вот такой, что десять собак не отбрешется. И уломали маму, отца не было. А он сидит и кулак мне показывает. Чтобы я согласилась. И я согласилась.
Это было 5 числа утром, а 7 уже свадьба. У них уже все готово было и самогон, и напеченное и наваренное. А платье? Платье какое мама сшила, такое совсем не как свадебное, тогда же ничего не было, не знали что купить и негде купить было. Клеточка меленькая была, материал реденький был, за один день мама сама сшила. Когда забирал жених меня домой, сидели у нас за столом все эти дружки, а потом приехал жених, забрал меня, повез домой, там свадьба была. Много было, самогонки же нагнали. Напился? Нет, не напился, он не пил.
- А отец когда ушел на фронт?
В 42. Он с 96 года. А в плен попал в 43 в конце - под Старой Русой были бои, он был ранен, раненых немец забрал всех в плен, до 46. Выжил в плену, он вообще ни одного слова не рассказывал. Когда освободили, сразу этапом на Колыму. Вернулся на 53. В марте умер Сталин, а он в 20 числах марта уже приехал домой.

- Когда вы замуж выходили все братья сестры были?
- Они все были в армии. Они войну отбыли, потом еще положено было три года. Дядя Ваня офицер обучал солдат в Тейково под Москвой, они не были на фронте, а дядя Вася по состоянию здоровья в Кенинсберге служил, работал в библиотеке. Тетя Аня еще. И сестра больная инвалид детства тетя Саня. А тетя Аня 40 года, когда отца взяли, она совсем маленькая была, вот такая семья была, мужик и баба я была, мама, конечно, работала тоже.
Я говорила ей - что ж вы наделали, я же сказала. А она говорит, а вдруг что у вас заранее что-то случилось, вдруг бы ты осталась беременная. Я сказала какое же вам право давали думать так об этом.
- А можно ли было отказаться, когда уже все засватали, когда свадьба наметилась? Имею в виду, что если отказываются засватанные?
- Я тебе уже рассказывала, что за время было, и что за совесть у меня была. Я сейчас глаза бы выдрала ему, а тогда я была стеснительная, ели кто-то посмотрел, я прямо зарделась.
- Вам надо было бы учиться, у вас такой склад ума.
- А кто бы мне давал образование? Там ничего не светило, прежде чем учиться, надо было в школе выучиться. А я шестой класс не закончила даже. В Трактовом школа было до 3 классов, дальше в Федоровку. Брат мой старший, там жил на квартире, и топливо, и муку, и деньги надо было везти платить за квартиру. Там он кончал десять классов, потом в Кустанай поехал учиться в институт, а тут война и его сразу забрали. И он обучал солдат. Война началась, школа кончилась, кто бы меня возил. У меня совсем другие условия были. Потом стала семилетка у нас со временем, и вот я шестой класс пошла учиться в Трактовом а тут эта война, работать некому, мама день и ночь на работе, дома сестра больная, Аня маленькая и работать надо и я сразу пошла работать. И конюхом, и камыш косила, топить нечем было, ни угля, ни соломы, солома на корм скоту. Дедушка еще жив был, сделал мне строгачку, коса и две палки. Я косила камыш, возила на саночках, и дедушка отапливался, рядом их дом был, и наш дом. А сначала, пока дедушка не сделал строгачку, я косой косила. И все люди косили так же - все озеро каждый себе по кусочку отбивает - это мое. И вот я когда косила, мужчина там один был, говорит, я думал какой-то мужчина косит, а присмотрелся – девочка. Вот такое детство было, такая молодость была, что нашим детям такое даже не снилось. Хотя я у Толика спрашиваю, мол, если бы был у вас отец, было бы счастливое детство, условия были бы другие, вы были бы счастливее? Он мне отвечал, что я этого не испытываю, я счастлив был, мне вашей заботы хватало вот так!
- Ну все равно, ребенок же наблюдает, у кого папы есть, то из школы забрали, то на санках катают, то еще что.
- Ну да. Вот когда мы развелись, Толику еще три года не было. Он к соседям ходил, у них там такой же мальчик был. А отец на тракторе работал, брал этих двоих на трактор. И Толя так привык к этому. И вот они как-то с этим мальчиком поспорили. Тот мальчик говорит, это мой папа! А Толя – и мой папа! Мальчик – нет мой! И Люся жена мне рассказала, мне так было больно. Я всеми судьбами делала, чтобы он туда меньше ходил, чтобы не привыкал. Ему четыре года было, не понимал что к чему. Нету папы и все.