любовь? я тебя умоляю.
я не любила тебя.
хотя, признаться, этот образ разочарованного в жизни псевдозлодея всегда был мне по душе.

как всё начиналось? не поверишь. я не помню.
хотя...
кажется, мы сидели на сухом апрельском асфальте и молчали. над нами было бездонное небо, а на часах - порядка полудня.
я прятала лицо в ладонях, а ты отстукивал ногой незнакомый мне ритм.
ты был худым, нелюдимым и показательно угрюмым.
я была легкомысленна и саркастична.

нашим любимым занятием было демонстрировать друг другу своё презрение под прозрачным прикрытием взаимных уступок.

ты обожал пояснять мне те слова, которые я употребляла неверно. ты ненавидел, когда я говорила о себе в мужском роде и жевала жвачку.

***
а однажды в очередном споре о приоритетах (и, кажется, о любви) ты фыркнул: "идеалистка."
и завертелось.

ты начал читать мне свои стихи.
те, кому ты до этого читал их вот так, тет-а-тет, а не на деревянной сцене бесконечного зала, умещались на пальцах одной руки.
мне не нравились твои стихи. потому что в них не было ничего твоего. ничего от тебя. ты был скуп на свою душу.
хотя нет, мне нравилось одно.
там было, разумеется, обрисованное кучей почти гениальных метафор что-то совсем дешёвое об акварельных тюльпанах на картине в пустынной комнате успошего художника.

я сказала, что мечтала бы о таких цветах.
весной ты высадил клумбу под моим окном.

***
ты стал появляться реже, но если появлялся, то надолго.
однажды ты пришёл с ворохом листов, печатанных под пергамент.
на каждом были стихи. твои стихи.
известные публике, и приготовленные к сожжению, четверостишия, двустишия и сонеты, о городе, кофе, карнизах,
о любви, почти всегда - немой и платонической,
о нежности, которой никогда в тебе не было.
ты разбросал их по комнате, открыл окно и впустил ветер.
он кружил их. ты стоял с растерянным лицом. мои волосы развевались.

прекрасный фарс, чудесное лицедейство.
ты был похож на героя старых мелодрам про рыцарей и джентльменов, искупавших свои грехи любовью к прекрасной леди.
ты читал мне свои стихи. с того дня каждый вечер.
я уходила ровно в десять.

некоторые я учила наизусть. те, что про нежность (приготовленные к сожжению), Шотландию, и серию о полях.
и цитировала тебе за бокалом красного вина, глядя прямо в серые глаза, наслаждаясь собственным превосходством.
да, ты проигрывал всухую.
ты мрачнел и чаще устраивал литературные вечера на деревянной сцене.
и на них приходило всё больше людей.
тех, что были очарованы твоим внезапным страданием.
квинтэссенцией твоего самообмана.

***
да, ты читал стихи. мне и им. им и мне.
ты читал мне стихи, а я уходила ровно в десять.

однажды дождливым июльским вечером я пришла к тебе, опоздав на полчаса.
ты был пьян.
я первый раз видела тебя таким.

в этот вечер ты не читал мне стихов.
ты матерился. кажется, ты ненавидел меня ещё больше, чем в самом начале.
я сказала тебе:
-ты пьян.
ты подошёл ближе и дал мне пощёчину.

потирая щёку, я посмотрела тебе в глаза.
конечно, ты ожидал, что твой удар станет последней нотой, и я уйду.
и больше не вернусь.
я больше не буду цитировать твои стихи тому, кого ты кого ты так
ненавидел в себе.

я посмотрела тебе в глаза.
я не могла позволить тебе последней ноты.
она звучала фальшиво.
поэтому я сделала то, что никогда не прощу себе.
я уничтожила тебя.

я с расстановкой прочитала его.
одно из тех, что были на листах пергамента.
оно было о твоей душе.
оно было о выброшенном платье.

ты плакал.

ты стал обычным.
впервые ты не играл злодея-антогониста.

с того вечера мы больше не виделись.

***
нет, ты не любил меня.
тебе нравился мой образ. образ единственной женщины в твоей жизни, что смотрела не в рот, а в глаза.

говорят, ты уехал во Францию и там стал популярным прозаиком.
ты больше никогда не писал стихов.
говорят, ты женился, и слывёшь порядочным семьянином.

но это, конечно, враки и сплетни, наверняка тобой и пущенные.
просто потому, что ты всегда ненавидел Францию.
просто потому, что это уже не ты.