[336x258]
Я тихо сидел в кабинке туалета. Поскольку туалет был общественный, то сейчас, ночью, в нем была темнота - хоть глаз выколи. Только слабый свет фонаря с улицы отблескивал на полуразбитых писсуарах у стены напротив.
Послышались голоса. К туалету приближались молодые люди. Очень молодые. Почти пацаны. Ребята лет пятнадцати, не больше. Брели не спеша, перебрасывались какими-то обычными фразами.
Их было двое. И шли они прямо к туалету. А когда они вошли, то замолчали, сосредоточенно готовясь к мочеиспусканию. Один, остановившись у писсуара, звякнул молнией на джинсах. Другой приспустил резинку трико.
Зашипели тугие горячие струи.
- Эх, хорошо! – сообщил паренек в джинсах.
- Ага! – радостно подтвердил тот, что был в трико.
А когда шипение закончилось, пацаны не стали спешно прятать свои молодые отростки.
Они долго отряхивали их. И, как бы невзначай, слегка повернув головы, рассматривали в полумраке друг у друга признаки мужественности, которыми наделила их природа.
- А длинный у тебя… - наконец нарушил тишину один. Он старался говорить спокойно, но это не удалось - голос чуть дрогнул от волнения.
- Не говори так о нем, а то он вставать начинает, - свистящим шепотом ответил тот, что в трико.
- А мне в кайф, пускай встает, - тоже перешел на шепот первый, который был в джинсах. – Пускай! Я ему еще и помогу! - и он протянул ладонь, погладил член второго пацана, продолжая держать свой отросток левой рукой.
- О, твой тоже встает, смотри, - тихо заметил второй и, как бы проверяя, взялся ладонью за отросток высовывающийся из джинсов. И добавил еле слышно, - какой у тебя член горячий!..
- Яйца тоже горячие, ты и их пощупай, - предложил первый, поворачиваясь лицом ко второму.
Я увидел его в профиль - он смотрел вниз, на свой горизонтально стоящий писюн. И на чужую тонкую руку, осторожно пробирающуюся в его ширинку. Почти детскую еще руку, голую по плечо - пацан был в майке.
- Тут змейка мешает, не влезешь, - раздался смущенный голос второго, - расстегнись, сам, чтобы я смог залезть... Ну, ремень расстегни на джинсах... - он повернулся лицом к первому и их члены встретились, соприкоснулись.
Оба паренька вздрогнули. Второй торопливо упрятал свой дыбящийся отросток в трико (наверно, чтоб не мешал). Но член оказался слишком длинным, чтобы спрятаться полностью. Головка осталась неприкрытой и, выглядывала, прижимя майку к животу.
А паренек присел на корточки и, не теряя времени, сам принялся распускать первому ремень на джинсах.
Когда ремень, наконец, расстегнулся и лениво распался двумя лентами по бокам узких мальчишеских бедер, пацан, сидящий на корточках, осторожно завел ладони под джинсовую ткань и замер, зажмурившись, задержав дыхание.
- Плавки мне приспусти, - шепотом посоветовал первый, глядя вниз на его затылок.
Пацан в трико послушно скатил плавки дружка вниз, до колен и, распластав ладони на обнажившихся ягодицах, пробормотал тяжело дыша, как после длинной пробежки:
- Какая попочка!.. Ух ты, гладенькая какая!
- Подрочи мне немножко, - неуверенным шепотом предложил стоящий пацан
А второй, глядя снизу вверх, негромко спросил:
- А Антошка у тебя, правда, сосал?
- Ага, - послышалось чуть слышное признание, - на дне рожденья. Когда мы тогда на квартире у него собирались...
- Тогда и я пососу, можно? - прошептал второй парнишка и, полураскрыв рот, как для поцелуя, приблизил лицо к обнаженной головке.
С легким чмоканьем головка - да и почти весь отросток - вошли в его губы. Он как-то по особенному повел головой, член пошел дальше, в горло.
В призрачном мерцании фонаря было отчетливо видно, как он почти уткнулся лицом в пах дружка. Пальцами левой руки он придерживал у корня обсасываемый член, уже явственно поблескивающий от слюны, а правой рукой обнимал ангельски-белесые ягодицы, напрягающиеся при каждой погружении члена в глотку.
Волнующий танец этой пары продолжался по-пацански недолго. В какой-то момент колени, на которых еще держались джинсы, подогнулись, паренек в сладкой судороге выгнулся всем телом и, со стоном облегчения изо всех сил налег своей промежностью на разгоряченное лицо второго мальца - засаживая ему свой член аж по самые яички. И кончил, изливаясь спермой так бурно, что второй паренек еле успевал глотать ее, судорожно дергая кадыком.
И в этот сладостный для них момент я едва слышно вздохнул. Не выдержал. Да и кто бы выдержал?
А они, хоть и были заняты очень сильно, но почувствовали и услышали мое присутствие.
Пацан в джинсах испуганно вскрикнул:
- Там мужик сидит! – И отшатнулся от второго пацана, судорожно вытянул из пухлых мальчишеских губ свой тяжелый, обмякший член.
Принялся лихорадочно натягивать джинсы на оголенные бедра, спешно застегивать молнию, затягивать ремень. Его член еще сочился вязкими каплями, они тянулись за пальцами, странными провисающими нитями поблескивали в сумеречном свете фонаря из окошка.
- Ты чего? – забормотал парень в трико.
Он еще не понял облома. Губы, натруженные о стержень чужого члена не очень слушались его, а языку явно мешала поворачиваться слизь чужой спермы.
- Мужик там! – панически прошипел его приятель и выскочил из туалета, как ошпаренный, все еще застегиваясь на ходу.
- Где? – недоуменно переспросил паренек в трико, неловко приподнимаясь и вглядываясь в темноту. Он все еще не видел меня.
- Стой, Толик, ну подожди! – жалобно воскликнул он вслед и тоже выскочил наружу.
- Тебе разве не понравилось? – донесся до меня его предательски дрогнувший голос. – Толик, а? Толечка, ты что?.. Ты меня… презираешь? – забормотал он.
- Да говорю ж тебе – мужик там сидел в кабинке! И все видел! Как мы… Как ты у меня… Эх, твою мать! – со злостью выдохнул Толик.
Раздался бы быстрый топот убегающих ног.
- Ну куда ты? – в отчаянии выкрикнул первый паренек.
Но из темноты, из тишины ночного парка, подремывавшего вокруг общественного туалета, донеслось:
- Да пошел ты! Пидор сраный!
- Толя… - еле слышно прошептал первый паренек – и столько тоски и страха было в его шепоте… - Толя, что же ты так… Тебе же понравилось…
Я приподнялся со своего места, выглядывая через разбитое окошко наружу.
Там, в темноту аллеи быстро уходил – почти убегал –Толик, все еще подсмыкивая джинсы. А его приятель (или уже не приятель, а просто знакомый пидор?) отчаянно смотрел ему вслед. Весь подавшись за ним, вытянув тонкую шею, сцепив бессильно руки…
Но вот спина Толика совсем растворилась в темноте, торопливые шаги затихли… Оставшийся в одиночестве паренек судорожно вздохнул, выпрямился, зябко обхватил себя руками. Постоял молча.
Я не видел его лица – только коротко стриженый затылок. Но когда он поднял руку и провел ею по щеке, по глазам – зло и резко вытирая их – я понял, что он плачет.
И можно ли было помочь ему в эту минуту?
Мне хотелось выйти, утешить его, успокоить, но я боялся сделать еще хуже. Усилить его стыд, злость, страх своим появлением. И подтвердить таким образом правоту дружка, который только что предал его и сбежал.
Так ни на что и не решившись, я неслышно опять присел на корточки - назад в темноту кабинки.
А через некоторое время в проеме распахнутой двери туалета возник силуэт парнишки.
- Кто здесь? – зло, вызывающе выкрикнул он.
Я молчал.
Паренек прошелся вдоль кабинок, вглядываясь. Нашел меня. Дернулся, как от удара электрического тока, и выскочил наружу.
Но через несколько минут опять вернулся.
Прокрался в соседнюю со мной кабинку, присел там, затаился.
Ночь шевелила сонную листву парка за окошком. Утешающе гладила теплыми сквознячками по разгоряченной коже лица. Я не выдержал.
Поднялся, распрямился. Вышел из своего укрытия. Остановился перед соседней кабинкой, которую занимал паренек.
Он сидел, опустив стриженую голову, не шевелясь.
Я еще чуть постоял, потом медленно расстегнул пояс, развел ширинку, вытащил свой набрякший конец – и опять замер на несколько секунд.
Мальчишка по-прежнему не шевелился. Но голова его уже была приподнята – я не видел, а, скорее, угадывал, что он неотрывно наблюдает за мной.
Тогда я решился. Сделал шаг вперед, приблизил свою оголенную, разбухшую головку к чуть белеющему в темноте лицу парнишки.
Он молчал. Но я чувствовал на своем члене его горячее дыхание.
Подавшись вперед еще немного, я прикоснулся своим членом к коже его лица. Почувствовал выпирающую упругость его носа, шевельнув бедрами, провел членом по мягкой щеке, которой еще не касалась бритва.
Член мой уже торчал во-всю!
И тут паренек вдруг открыл рот. Не для того, чтобы что-то сказать – нет, он открыл рот и принял в его влажную теплую пещеру мой конец.
Конец мгновенно одеревенел, как корневище столетнего дуба, напрягся, разросся, заполняя всю эту прекрасную пещерку.
И меня начали сосать.
Ей-богу, такого приятного ощущения у меня давно не было.
Как будто что-то нежное втягивает тебя - и тут же отпускает, щекоча и поглощая. И уже не чувствуешь свой член, его головку, тело, кожицу – а просто погружаешься в нирвану, в блаженство, в никуда. А сосательные движения все продолжаются и продолжаются, блаженная истома нарастает.
Я еле стою на ногах и, чтобы не упасть, вынужден опереться ладонями на хрупкие беззащитные плечи паренька.
Только ведь этот паренек сейчас вовсе не хрупкое и беззащитное существо. Он сейчас – маг и повелитель! Фокусник секса, экзаменатор страсти.
И я, послушный его беззвучным приказам, радостно проваливаюсь в бездну нежного рта. И это я, я боюсь его! Я страшусь не выдержать этот экзамен нежной страсти– и я взрываюсь от натуги. Сладостная молния ломает меня почти пополам – и выплескивает мое содержимое ему в рот, в его хрупкое мальчишеское горло.
- О-о-о!… - только и могу я простонать.
Но мальчик вновь открывает рот, размыкая губы. Мой член вываливается наружу, по пути продолжая выталкивать из себя, из налитой головки, вязкие струйки – почти как только что было у другого паренька. И эти струи белесыми поблескивающими дорожками остаются на щеке, на подбородке мальчика, но он не замечает этого. Он спрашивает:
- Вы меня тоже презираете за то, что я пидор?
Я не могу ответить сразу. Мне слишком хорошо. Но я все-таки собираюсь с силами и бормочу:
- Ну что ты, милый… Ты прекрасный парень! Замечательный! И был замечательным, и будешь. И даже этот твой Толик, тоже это скоро поймет. Поймет обязательно! И еще придет к тебе! И будет извиняться!
Так потом и получилось. Но это уже другая история.