[420x315]

Твои ярко-рубиновые глаза смотрят на меня, не мигая, только чуть подрагивают тонкие белые волоски над веками, будто антенны крохотного инопланетянина. Розовый нос шевелится, принюхиваясь к еде, над которой я колдую у плиты. Длинные пушистые усики пребывают в постоянном шевелении, словно живут собственной, совершенно независимой от тела жизнью, изучая окружающий, полный волнительных ощущений мир.
Ты трешь мордочку маленькими, почти человечьими конечностями с аккуратными коготками, совершая обязательный утренний туалет, умываешься тщательней и чаще, чем самая чистоплотная кошка, перебирая лапками и розовым язычком каждую ворсинку на своих золотисто-кремовых боках. На солнышке шкурка блестит и, свернувшись в калачик, поджав к голове уши и спрятав нос, ты лежишь ярким пушистым апельсином.
Вот, вскочила, учуяв лакомство, и грациозно потянулась всем телом, обнажая в ленивом зевке острейшие желто-оранжевые зубы, изогнутые, как миниатюрные сабли. Длинный хвост, покрытый мельчайшими розовыми чешуйками и почти прозрачными на свету волосками, изогнут и напряжен, как бич перед ударом. Ушки, в которых, кажется, на просвет видна каждая жилка, трогательно опустились, придавая мордашке немного растерянное выражение вечно обиженного чебурашки.
Ты брешь еду с рук изящным движением, в котором нет ни намека на жадность, которую люди, привыкшие приписывать животным собственные пороки, считают свойственной твоему роду. Чтобы не смущать соседок, также получивших свою долю, ты поворачиваешься к ним задом. Так и сидите в разных углах, отвернувшись друг от друга, как будто бы еще недавно не ели из одной плошки молочную кашу. Впрочем, для жидкой пищи свой ритуал – ее надо черпать ладошкой, а уж потом слизывать, пока она не успела просочиться сквозь пальцы и испачкать пол. А лакать из миски оставим другим человечьим спутникам. Но сейчас – кусочек пищи зажат в цепких четырехпалых «ручках», ты откусываешь понемножку и медленно вдумчиво пережевываешь, если угощение по нраву – слегка жмурясь от удовольствия, иначе бы, отбросив от себя подачку, брезгливо вытирала бы лапки.
Прикончив собственное лакомство надо посмотреть, что там уминает более медлительная компаньонка. А уж не попался ли ей больший кусок? Придется поделиться. Нет, у старшей тети, отбирать смысла не имеет, огребешь по первое число. А вот у лопоухой сестренки толстушки, отобрать лишнее не грех.
Однако сестренка, своими рыжими пятнами на белом объемном заду похожая на свинку, не спешит делиться, и вот уже мохнатый бело-рыжий мячик катится по решетчатым этажам с писком резиновой игрушки. Драка закончилась так же внезапно, как и началась. Постояли в боевой стойке друг против друга, демонстрируя противнику в шуточной битве одновременно зубы и незащищенный живот. И так беззвучно поругавшись, разошлись по углам, поправлять взлохмаченную шерстку. Искать потерянный при выяснении отношений кусок – уже и смысла нет. Его методично дожевала мамаша, уже привыкшая не встревать в разборки подросших дочек.
Наконец, рыжее семейство укладывается вповалку в просторном домике на обычный дневной сон. Глава небольшой стаи немного медлит, просекая, что я не тороплюсь покидать кухню. Ждет, когда я вновь открою дверь клетки, и лениво выбирается наружу за обычной порцией ласки. Не пристало ей, как шустрым малолеткам, обтираться об руки хозяйки, неловко тычась в ладони, облизывать пальцы, не хуже верного пса. Деловито усевшись на плече, зверь, совершенно подвального окраса, жмурит глаза, и разве что не мурчит, пока мои пальцы поглаживают меж ушей лобастую голову.
Почти черный подшерсток и коричневая с оранжевыми подпалинами ость, блестящая, будто смазанная жиром. Густая и мягкая на ощупь, как мутон, шуба – не чета жестковатой щетине рыжиков. Серебристо-серое пузо без единого белого пятнышка. Темная кожа ушей, поросших едва заметным пухом, крохотный мазок седины у носа. Даже ладошки и пяточки у моей красавицы-шатенки темные. Коричневый хвост и вовсе не похож на противного безволосого червяка. Да, нет же! Голый хвост – это миф. Хвост волосат не менее чем ножка восточной женщины. И это – идеальный образ зверя, от вида которого должны падать в обморок экзальтированные дамы.
В черных глазах-бусинах светится такая вековая мудрость, будто этот зверек и не был никогда голым, без глаз и ушей, сероватым червячком размером с желудь. Чуть более двух лет назад, замерзший комочек плоти пищал на ладони и пытался присосаться к пальцам вместе с другими малышами, от которых отказалась мама. Несмотря на мои, возможно, слишком ничтожные старания, выжить удалось только двум. Тогда здоровье их мамы было для меня важнее.
И уж тем более, невозможно поверить, что всего лишь три года назад в пальцы также тыкался другой слепой детеныш, смешного синюшного цвета от еще не пробившейся антрацитово-черной шерсти. Этим цветом свежевыбритого подбородка жгучего брюнета обладала родительница моей старенькой шатенки Тилли-Мортилии.
Так странно наблюдать, как комочек плоти превращается в пушистого и ушастого верткого малыша, потом в грациозного подростка, а затем в мощное животное. Кого ни вспомни – все особенные. Самый преданный сторожевой зверь, встает в моей памяти у решетки на задние лапы, как медведь гризли, с таким же белым треугольником на груди. Да – кусачая, да – агрессивная… Но… до чего приятно, когда ради тебя, единственной, опасная зверюга превращается в милейшее существо, уютно устраивающееся в клубочек на коленях, не хуже ласкового котенка. Вот такая была самая злобная моя крыса – подарок на 1 апреля от умнейшей крысы в мире – Аськи...
Черный капюшон – непоседливое, свободолюбивое существо, не согласное даже умирать в покое, в клетке на теплой подстилке. Я уверена – в моем доме есть добрый домовой, и выглядит он именно так – стремительная черная стрелка, в которую сливаются на бегу три черных крупных пятна вдоль хребта и острая мордочка. Черные глаза на выкате, так что видна синяя радужка, огромные уши, которые помогают лукавой мордашке приобрести совершенно невинное выражение после любой шалости.
Еще один черный капюшон Мышка – моя самая первая крыса, наверное, ей больше всех пришлось провезти времени в поездах. Прямо лягушка-путешественница. То же свободолюбие, любовь к жизни, прыгучесть, злопамятность и капризность.
Голубая норка – Дымка – самая контактная, веселая, добродушная к людям и зверям. Кадр за кадром: вот она играет с попугайчиком, гоняет каучуковый мяч, спит под боком у ангорской свинки, проверяет собачьи миски, играет роль заботливой мамы у моего доброго черно-белого духа – и… недолгий момент старости и болезни, когда почти все звери становятся похожи друг на друга. Момент, который не хочется вспоминать, а память предательски подсовывает его, когда вдруг становится так тяжко и тоскливо без ушедшего друга.
«Подвальный» зверь смотрит на меня с хитрым прищуром, точно таким же как у ее мамы Грызли. Совсем неуловимая схожесть. После Дарби-Грызли, многие звери стали получать двойные имена. Детские и приобретенные. У зверя дикой окраски тоже было второе имя, но потерялось, потому что было одно на двоих с молочной сестренкой –Джиной. Бандерлоги – совершенно симметричные крысы, особенно в полутьме, когда не видно, что одна зверюга черно-коричневая, а другая голубая с рыжиной. Они повторяли каждое движение друг друга в зеркальном отражении, так что казались единым целым. А смерть разлучает самых близких…
Мортилия вместе с потерей, получила индивидуальность, подросла, и открыла в себе степенную медлительность. А Джина так и осталась в нашей памяти самой крошечной, меньше 200 граммов веса, выглядевшей в год, как двухмесячный крысенок. Самой шустрой и самой ревнивой к подруге и к хозяйке. «Немощь бледная» – шутя называли мы малышку, и ведь отзывалась! Вот на зов «бандерлоги» – прибегали две сразу.
С рыжиками таких трепетных отношений нет. Тилли глава стаи и не терпит фамильярности. Детей соседки она старательно игнорировала до их месячного возраста, а вот когда осталась от дюжины парочка, тогда и занялась разъяснительной работой – кто тут по клетке начальник. Теперь ее любимица – «апельсинчик» Цири, бывший заморыш, а Тритошка души не чает в толстой капюшонной Пятнашке, самой крупной и нахальной из всего выводка, с большим рыжим пятном, вместо ремня. В детстве пятно на спине было почти круглым, как медный пятачок.
С Рыжиком-Тритошкой Тилли свело общее горе. Рыжик долго переживала без доброй толстой «тети» Белки. Две несчастные осиротевшие крысы остались сидеть друг против друга в огромных просторных клетках. Сначала злились и шипели, когда клетки поставили слишком близко, потом стали разгуливать по чужой территории более смело, присматриваясь к соседке. И быстро прониклись друг к другу симпатией. Может, и раньше бы прониклись, но уж больно Джина была нетерпима к компаньонам. Крошечный зверек при любой попытке знакомства пыхтел, скалился, плевался слюной, как кипящий чайник, ощетинивался ежиком перед огромной Белкой, и не собирался жить ни с кем, кроме сестренки, да и на ту иногда огрызался, выдирая куски шерсти из роскошной ее шубы, стоило той погулять по дивану в компании с соседками из другой клетки.
Белка – «микки-маус» с белым клинышком на морде и мутоновой агутевой шубкой, младшая компаньонка Аськи. Как трепетно заботилась она о заболевшей подруге, а потом ее умирающей дочке, что, оставшись в одиночестве, всю свою любовь перенесла на месячного Рыжика – теперь солидную матрону Тритошку. Собственных малышей у Белки не было, хотя она регулярно придумывала себе интересное положение по поводу и без, а при появлении Рыжика стала откармливать трехнедельного заморыша невесть откуда взявшимся молоком. Белка-Белка… – пушистое чудо с замашками хомяка… Самая добрая, тихая, покладистая. Крыса, которая часами могла лежать у меня на коленях, которая всегда оставалась сидеть там, где ее посадили. Крыса, которая обожала гулять со мной в маленькой дамской сумочке-косметичке, высунув наружу только кончик любопытной мордочки. Самая хозяйственная и запасливая – все в дом, все в дом.
Не удержалась и купила бледное подобие моей милой хомячливой крысы. Чихающее и кашляющее, с редкой шерстью пухом и кровавыми ранами по всему телу от покусов товарищей по несчастью. И все же, не похожа… Напоминает разве что белым тюльпаном-трилистником на мордочке, но слегка кривоватым – средний неровный и тонкий лепесток на лбу, два лепестка на щеках. Может, и к лучшему, что не похожа. Пусть Белка останется неповторимой… Малыш высовывает нос из дома, и в какой-то момент, поймав пытливый взгляд черных глазенок-бусинок, мне кажется, что это Белка выглянула на зов хозяйки, готовясь к ревизии кормушек. Чахоточное создание все же за пару месяцев вылечилось и немного подросло. Но на фоне холеных рыжиков – не крыса, а привидение, одним словом – вилисса. Вилька, оказалась хаской, и седеть стала рано, от пасюковой дикой окраски ничего не осталось уже к двум месяцам, хоть и не побелела окончательно. А Белку ведь Белкой назвали за пушистую с беличьей рыжиной шубку, и поседела она лишь на боках и то после года.
Столько всего можно вспомнить про каждую любимицу. Жаль, со временем забавные моменты тускнеют и забываются. Только фотографии могут напомнить, какими они были в детстве, молодости, старости… И все, что я могу теперь – написать в их честь, хотя бы одну маленькую оду. Оду самому грациозному зверю…

Вот, пока эти строки одна за другой выстраиваются на экране монитора, боковое зрение цепляет быстрое движение вдоль стены. Или память разыгрывает странные шутки или действительно меня навещает беспокойный дух. Я даже рада – пусть приходит! Бесценная сокровищница воспоминаний – лай собаки, щебет попугайчика, свист морской свинки и – маленькая тень, метнувшаяся под холодильник. Все смешались – живые и ушедшие, любимые мои зверики. Их мир где-то совсем близко с нашим. Надеюсь, этот мир похож на рай, о котором они могли мечтать, который я не сумела создать для них здесь, рядом со мной. Возможно, они скучают там без меня и своих друзей, так же как и мы скучаем без них, и незримо приходят нас навестить. На краткое свидание хотя бы во сне…
Я люблю вас всех, мои замечательные звери. Люблю одинаково всех, рядом ли вы со мной в этом подлунном мире, или уже ушли в вечность, чтобы, быть может, заскучав, возродиться снова и вернуться под другим именем, в другой оболочке.
Мы одной крови. И мы всегда будем вместе.

(c) Nataly Isupova
Ноябрь, 2003г.