Ни Ялты, ни Тегерана

По уши увязнув в Ираке, США напрочь утратили стратегическую инициативу по всем основным направлениям внешней политики — от борьбы с оргпреступностью до нераспространения ядерного оружия. За год Вашингтон столкнулся с рекордным числом внешнеполитических кризисов — от едва не состоявшейся цветной революции в Мексике и ухудшения ситуации в Афганистане до ливано-израильской войны и ядерных испытаний в КНДР. Все это крайне озаботило американский истеблишмент. Правда, пока среди американцев доминирует точка зрения, что дело только в неумелых действиях администрации Джорджа Буша и при желании все еще можно исправить. Тогда как на самом деле дестабилизация вызвана более глубокими причинами. Обрушение существующего миропорядка ускорилось, поскольку на процесс распада несущих конструкций ялтинского мира в последние годы наложился прогрессирующий кризис альтернативного, неоконсервативного проекта.

Сегодня одновременно рушатся оба глобальных американских столпа — и доламываемый левый, рузвельтовский, заложенный еще во времена Великой депрессии и в ходе мировой войны, и правый, рейгановский, который должен был утвердиться на месте демонтируемого левого. Положение критическое: конструкции послевоенного мироустройства практически разобраны, и тут как раз правоконсервативное крыло потерпело полное фиаско, обнажив стратегическую несостоятельность (и военно-политическую, и финансово-экономическую) своего проекта.

Тегеранский сговор

Положение США в Ираке осложняется тем, что американцы не могут просто уйти оттуда, поскольку страна превратится в арену острого противостояния суннитов и шиитов. Саудовская Аравия уже ясно заявила, что, если США уйдут из Ирака, она не бросит на произвол судьбы иракских суннитов и будет прямо поддерживать их в борьбе против поддерживаемых Ираном шиитов. А поскольку Саудовская Аравия союзник США и на ее территории размещены американские военные базы, то перед Вашингтоном в таком случае возникнет дилемма: либо потерять этого важнейшего союзника в Персидском заливе, либо быть втянутыми в прямой конфликт с Ираном.

По иронии судьбы с наиболее жестким кризисом американским правым пришлось сегодня столкнуться именно там, где их проект и был впервые четко заявлен, — в Иране (иракскую кампанию с самого начала нельзя рассматривать в отрыве от попыток Вашингтона восстановить контроль над Тегераном).

При всем американо-иранском антагонизме исторически американский неоконсервативный проект — alter ego иранского фундаменталистского. Рейгановские апелляции к протестантскому фундаментализму, рейгановская риторика об «империи зла» (набожность Буша, опора на религиозный электорат, бушевская «ось зла» их органичное продолжение) даже хронологически вплотную следуют за иранской исламской революцией и идейно родственны тегеранским пассажам о Большом и Малом Сатане. Да что говорить, сама рейгановская администрация стала возможна в результате прямого сговора с аятоллами. Ни для кого давно уже не секрет история о том, как республиканцы уговорили иранцев «придержать» заложников из американского посольства до президентских выборов, чтобы выиграть у демократа Картера (своего рода «тегеранские соглашения»).

Исламская революция в Иране, ввод советских войск в Афганистан, рейгановская модель форсированной военно-финансовой глобализации и ставка Вашингтона на радикальный ислам в борьбе против СССР — все эти процессы, не будучи жестко сцеплены причинно-следственными связями, укладываются тем не менее в единую логику. Логику демонтажа американского же левого проекта, органичной частью которого был СССР, логику развала ялтинского мира.

Потому не стоит сегодня удивляться проходящим в Тегеране «всемирным конференциям по Холокосту». Не стоит удивляться, с чего это вдруг иранский президент уверенно предрекает Израилю судьбу Советского Союза. Ведь еврейское государство не абстрактная страна, а один из ключевых элементов послевоенного мироустройства. Существование Израиля трудно представить в отрыве от итогов Второй мировой войны, а от итогов этих практически ничего уже не осталось. Летняя ливано-израильская война наглядно показала, что позиции Израиля в регионе уже далеко не столь прочны, страна переживает глубокий внутренний кризис. Конечно, США продолжают рассматривать Израиль как важного партнера, но иначе, чем прежде. Для американских неоконсерваторов союзнические отношения с Израилем — это своего рода религиозно-мистическое переживание. Является ли такое отношение адекватной заменой конструкциям ялтинского миропорядка — большой вопрос. Если неоконы потворствуют реабилитации фашизма в Прибалтике, то стоит ли слишком полагаться на их готовность защищать Израиль от «исследователей холокоста»?

Три шага к поражению

На Западе уже прочно утвердилось мнение, что распад Советского Союза знаменует собой победу США в холодной войне. В действительности же распад Союза есть не что иное, как победа правого американского проекта над выдохшимся левым американским проектом. Под руководством Рейгана—Буша неоконсерваторы просто «слили» СССР за ненадобностью. Что бы ни говорила советская пропаганда, СССР был проектом догоняющей модернизации. Да, очень успешным, местами даже крайне успешным, но именно догоняющим. Индустриализация 20–30−х годов была бы невозможна без американской техники и специалистов. Победа в войне была бы затруднительна без американской помощи (поставок военной техники, боеприпасов, продовольствия). Да и быстрый успех советского ядерного проекта во многом опирался на симпатии американской интеллигенции к СССР. Советские успехи нельзя преуменьшать, но не надо и переоценивать. Реальность же такова, что к концу войны СССР выпал из американского модернизационного проекта.

Со смертью Рузвельта шансы на то, что победители смогут совместно управлять миром через ООН, были быстро утеряны. Крайне показательно — после войны главным экономическим партнером США стал не СССР, с которым уже имелся опыт масштабного экономического сотрудничества, а Западная Европа. Это было первое крупное поражение Москвы. Можно только гадать, продолжилась ли бы при Рузвельте модернизация Советского Союза при участии США, но без него она не получилась даже через буфер подконтрольных Москве восточноевропейских стран. Как только это стало ясно, советские оккупационные власти местную многопартийность, сохранявшуюся на протяжении нескольких лет после войны, демонтировали, поставив у власти коммунистические режимы.

Курс Рузвельта никогда не пользовался безоговорочной поддержкой американских элит. Его обвиняли в увлечении социалистическими идеями, а олигархия находилась в жесткой оппозиции Рузвельту даже в самый разгар Великой депрессии. Поэтому отказ Вашингтона от экономического сотрудничества с СССР после войны по-своему очень логичен.

Вторым крупным поражением Москвы и глобального левого проекта стал разрыв между СССР и Израилем (и всемирным еврейским движением в целом). Советская власть много сделала для спасения еврейского народа от фашистов и была главным инициатором создания государства Израиль, поэтому этот разрыв был вдвойне болезненным. Пожалуй, сегодня как никогда выпукло виден смысл раздражения Сталина, которое он выплеснул на одном из совещаний в известном выражении: «Евреи-националисты считают, что их нацию спасли США, там можно стать богачом, буржуа и т. д. Они считают себя обязанными американцам». Переход СССР на рельсы государственного антисемитизма резко подпортил советский имидж и во многом предопределил начало холодной войны.

Началась же реально эта война — и это третье крупное стратегическое послевоенное поражение Москвы — на Корейском полуострове. Именно там впервые советский блок и Америка столкнулись лоб в лоб. Десятки тысяч погибших в Корее американцев — вот что на 180 градусов изменило отношение США к СССР. Без этих жертв развернуть США на полномасштабное противостояние с СССР — после совместной победы над Гитлером не прошло и десяти лет — было невозможно.

Нас не пригласили

Вся эта история о том, как Сталин и Советский Союз проиграли борьбу за влияние на Соединенные Штаты, а значит, предопределили поражение своего левого проекта, нужна здесь, чтобы показать: все основные конфликты сегодняшнего дня четко локализуются в зонах, где происходили разрывы в ткани ялтинского мироустройства. Израиль, Корея, Иран — как начало неоконсервативного проекта; Афганистан — как место, где СССР вышел за рамки очерченных зон влияния, и как война, подточившая советскую государственность.

К моменту прихода Рейгана к власти для неоконсервативного проекта, хвала Никсону, все было готово. Система фиксированных обменных курсов, сдерживавшая развитие глобального капитализма, перестроена. Китай из зоны советского влияния вырван. Процесс выноса производств из развитых стран в развивающиеся запущен. Холодная война вошла в новую фазу обострения. Советский Союз к тому моменту был не нужен уже никому — ни Европе (разочарованной событиями 1968 года и возмущенной вторжением в Афганистан), ни исламскому миру, ни Китаю, ни США.

В неоконсервативном проекте, рассчитанном на взрывное расширение капиталистической системы и значительное увеличение экономического неравенства, СССР с его бюрократизированной, распределительно-уравнительной экономикой был практически обречен. Рейган знал, что говорит, произнося знаменитую фразу о том, что он будет играть с Советами только в одну игру: «Мы выигрываем, они проигрывают». Советский Союз, как не вполне самостоятельный левый модернизационный проект, пожалуй, мог существовать еще довольно долго в прежней парадигме, но имел мало шансов успешно вписаться в новый американский проект: в отличие от КНР Советский Союз в него не пригласили.

Вот как объяснил разницу в сценариях развития Китая и СССР/России в своем интервью «Эксперту» (см. «Теория развитого капитализма», № 7 за 2006 год) президент американского Social Science Research Council Крейг Калхун: «На момент начала реформ Китай пользовался значительно большим расположением Запада, чем Россия. А внешние условия часто оказываются не только немаловажной деталью, но и решающей. Администрация Рейгана делала все возможное для коллапса Советского Союза. Отношение к Китаю было прямо противоположным: США делали все возможное, чтобы перемены в китайском обществе произошли исключительно мирным путем. Правы были США или нет, но они решили, что предпочтительнее будет полный коллапс СССР и постепенно эволюционирующий Китай».

Впрочем, в известном смысле СССР вписался в неконсервативный проект — распад Союза, резкая диверсификация уровней жизни как внутри новых стран, так и между бывшими советскими республиками оказались тем ответом, который смог найти на новый вызов бывший гарант ялтинского мира.

Приплыли

Неоконсервативный проект добил остатки рузвельтовской системы, от которой к сегодняшнему дню осталась только полупарализованная ООН. Однако победа неоконсервативного проекта, возникшего как реакция на кризис конца 60−х — начала 70−х, не решила стратегических проблем США. С момента выигрыша в холодной войне прошло уже пятнадцать лет, а решений израильской, иранской, афганской и корейской проблем пока так и не просматривается. Напротив, за последние пару лет все они резко обострились, угрожая подорвать глобальную стабильность.

Афганистан высветил полную недееспособность НАТО и общее ослабление трансатлантической солидарности. Корейский ядерный кризис поставил под сомнение сохранение позиций США в Восточной Азии. Американские проблемы в Ираке и опасность нового изоляционизма США (по крайней мере меньшая готовность Вашингтона оказывать военную поддержку союзникам) уже заставили Японию задуматься о необходимости иметь собственные ядерные силы сдерживания. Так что Западная Европа и Япония, главные партнеры США, постепенно дистанцируются от бывшего патрона.

Но это просто цветочки по сравнению с тем, что произошло в декабре в отношениях Вашингтона и Пекина. Согласно обнародованным утечкам информации, когда беспрецедентно представительная американская делегация, которую возглавляли председатель ФРС Бен Бернанке и министр финансов Генри Полсон, попыталась добиться, чтобы Китай либерализовал свою валютную политику, американцы получили такой ответ, что г-н Бернанке вышел с совещания «бледный и в холодном поту». А именно китайцы якобы вежливо заметили, что не будут следовать американским советам и даже готовы радикально пересмотреть структуру своих валютных резервов, поскольку не могут доверять американской экономической политике и американской валюте. Ведь США перестали публиковать информацию о денежном агрегате М3, что затрудняет реальную оценку курса доллара США, который за последние годы уже потерял треть своей стоимости по отношению к другим основным валютам, что обесценило китайские резервы примерно на 300 млрд долларов. И вообще, США не имеют ни планов снижения дефицитов (бюджетного и платежного), ни возможности выплатить свои текущие долги иначе как печатая деньги.

Таким образом, Китай сделал заявку на то, чтобы существенно влиять на американскую экономическую политику. Пекин показал Вашингтону, что Китай — это не Япония и Германия, которые фактически являются оккупированными странами и потому вынуждены прислушиваться к руководящим пожеланиям из-за океана. Американский неоконсервативный проект — ставка на военное доминирование, вынос производств и финансовую глобализацию — на грани полного краха. (Подробнее о роли олигархии в экономическом и военном упадке США можно будет услышать в лекции профессора социологии Университета Олбани Ричарда Лахманна, которая состоится в рамках «Русских чтений» 17 января.)

Новая роль Китая будет иметь два основных следствия: обострение конкуренции за ресурсы и возвращение инфляции в глобальную экономику. США попытаются использовать контроль над углеводородами арабских стран для сдерживания Китая. Показательно, что, по сообщениям ряда западных СМИ, руководители ОПЕК уже предупредили Китай, что страны-экспортеры нефти тоже понесут существенные потери в случае коллапса доллара США, и намекнули, что, мол, «не склонны продавать нефть нации, которая вызовет такой коллапс». Многие западные наблюдатели уже начали гадать: что затребуют арабы от США за поддержку в противостоянии с Китаем? Поддержку Америки в наметившемся противостоянии Саудовской Аравии с Ираном? Отказ американцев от поддержки Израиля?

Что касается инфляции, то уже сегодня по реальным размерам китайская экономика сопоставима с американской. Согласно оценке ЦРУ США, по состоянию на 2005 год ВВП Китая по паритету покупательной способности составляет 8,9 трлн долларов, а ВВП США — 12,3 трлн долларов. Если ввести поправку на некоторые особенности американской статистики, учесть, что экономика Китая более ресурсоемкая, чем экономика развитых стран, и при этом растет на 10% в год, то можно считать, что по валовому потреблению природных ресурсов Китай уже сравнялся с США. А в ближайшие годы станет крупнейшим и наиболее быстро растущим потребителем ресурсов.

С другой стороны, уровень жизни и оплаты труда в КНР, качество и сложность китайских товаров быстро растут, поэтому страна находится на пороге превращения из экспортера дефляции в экспортера инфляции. Ведь на протяжении последних 15 лет развитые страны могли одновременно проводить мягкую денежную политику, выносить производства и сохранять высокий уровень жизни своих граждан во многом благодаря потоку дешевых китайских товаров. Теперь же Китай из силы, поддерживающей уровень жизни на Западе, начал превращаться в конкурента за этот самый уровень жизни. Грядущие последствия такого принципиального изменения еще не до конца осмыслены западной общественностью.

Уроки для России

Какие выводы из этой ситуации может сделать для себя Россия?

Во-первых, бесперспективно вынашивать какие-либо планы по восстановлению СССР (какие-либо серьезные интеграционные образования либо «империи») в отрыве от поддержки этих планов основными мировыми игроками. Тем более бесперспективно выстраивать подобные планы как антизападные или антиамериканские. Даже собственно Советский Союз был создан и поднялся благодаря тому, что вписался в определенный международный контекст, нашел точки опоры на Западе.

Представим, возможен ли был бы сегодняшний Евросоюз, если бы он строился под флагом антиамериканизма? Однозначно нет. Евросоюз возможен потому, что при всех издержках процесса в США существует консенсусное мнение, что евроинтеграция — это скорее хорошо, чем плохо. Такое мнение строится на том, что ЕС разделяет базовые западные ценности и доказал свою эффективность и как инструмент предотвращения конфликтов в Европе, и как инструмент экономического развития. Да, патронируя евроинтеграцию, американцы стремятся развернуть ее так, как им удобнее, например через влияние на новых членов ЕС. Но масштабы этого влияния не безграничны, а европейский проект развивается.

Поэтому пока Россия не добьется определенных успехов в собственной экономической модернизации, не достигнет определенного уровня в развитии демократических институтов, не повысит эффективность госуправления, пока не станет ясно, что она может брать на себя большую ответственность (если захочет) за поддержание безопасности на постсоветском пространстве и за экономическое развитие соседей, то есть пока не сформулирует суть своего проекта (еще не очевидно, что стоит брать на себя такое бремя), не докажет его нужность и жизнеспособность и не заручится под него весомой поддержкой (в США ли, в Китае ли, в ЕС ли, в Индии ли), — говорить всерьез о перспективах реинтеграции не приходится.

Во-вторых, слабый, не имеющий стратегического видения Запад опасен для России не менее, чем Запад сильный. Не стоит повторять ошибку американцев, воспринявших ограничения ялтинского мира как обузу: разрушив его, они оказались в осажденной крепости. НАТО и ЕС — это, безусловно, конкуренты России. Но нельзя не порадоваться тому, насколько успешно этими структурами был утилизирован конфликтный потенциал в Восточной Европе. То, что этот регион (эта традиционная пороховая бочка Европы) не взорвался, подобно Югославии, что его не захватили многочисленные выяснения исторических обид, объясняется именно внятной евроатлантической перспективой. Нынешние польско-германские пикировки просто штиль по сравнению с тем, что могло бы произойти, пойди трансформация Восточной Европы чуть менее гладко.

В приближении НАТО к российским границам нет ничего приятного, но представьте, что было бы, если б советское/российское руководство настояло на том, чтобы объединенная Германия не продлила членство в НАТО, а Восточная Европа осталась бы в «серой зоне безопасности»?

НАТО и США можно было бы с чистой совестью в чем-то упрекать, если бы Россия добилась очевидного и быстрого успеха в реформах и продолжала бы играть роль в стабилизации и развитии Восточной Европы. А спихнуть регион, который на протяжении веков был ареной войн, регион, наполненный недооформившимися национальными государствами, а потом сетовать, что другие занялись его политической стабилизацией и экономическим освоением, — это слишком по-детски.

Реальная ситуации в Европе очень сложная. Евросоюз являлся относительно беспроблемным образованием, пока был достаточно сбалансированным экономическим клубом. Сегодня, когда он стал гораздо более разношерстным, когда предпринимаются попытки переформатировать его в супергосударство, количество внутренних противоречий резко возросло. Неслучайно уже в ЕС проводятся конференции по поводу того, что еврозона в сегодняшнем виде неэффективна, не обеспечивает реальную интеграцию национальных экономик. Идут обсуждения возможностей ее развала, а в Брюсселе задумались над тем, что как-то забыли предусмотреть процедуру выдворения из ЕС злостных нарушителей устава. Страшно даже представить, что будет в Европе, если Евросоюз не справится с взятой на себя ответственностью и разлетится на куски. Европа и раньше-то не была особенно спокойна. А уж теперь, когда все так перемешалось, а мусульманские диаспоры столь многочисленны и амбициозны…

В-третьих, не нужно быть слишком пугливыми — Россия сама довольно сильно пугает внешний мир. Не надо повторять ошибку СССР, гипертрофированно реагируя и втягиваясь в конфронтацию там, где это совсем не нужно. Запад довольно боязлив, избалован комфортом, падок на возможность подзаработать и далек от единства — там мало охотников всерьез с нами «махаться». Четкое осознание своих коренных интересов, спокойствие и последовательность — этого вполне достаточно, чтобы получать максимум дивидендов от сотрудничества с Западом, не падая в его объятия.

Не следует бояться и Китая. В военном отношении по многим параметрам — размер и развитость ядерных сил, способность вести современную войну с применением сложных технических видов вооружений, возможность проведения крупных наступательных операций — он по-прежнему сравнительно слаб. Кроме того, в китайском обществе произошел очень важный психологический сдвиг. Демографическая политика «одна семья — один ребенок» привела к тому, что реальная чувствительность к людским потерям резко выросла. Сегодня в очень многих китайских семьях уже сложилась ситуация, когда на двух дедушек, двух бабушек, мать и отца приходится один представитель младшего поколения (как правило, мальчик), в которого вкладываются масса сил и средств. По мере урбанизации Китая, чувствительность к потерям будет только расти. С такой демографией любая «маленькая победоносная война» грозит вылиться в «китайский Афган».

Наконец, Китай не контролирует свое окружение. Как показала история с ядерными испытаниями КНДР, даже это, казалось бы, абсолютно зависимое государство далеко не столь подконтрольно, как о том думали в Пекине. Любое открыто агрессивное действие Китая в регионе вызовет милитаризацию Японии, а гонка вооружения — это последнее, что нужно сегодня китайцам. Десантная операция на Тайвань? Слишком рискованно. Подобного масштаба успешных операций в мировой военной истории раз-два и обчелся. И главное уязвимое место Китая — Центральная Азия. До тех пор пока там будет существовать угроза прорыва исламистских боевиков во взрывоопасные приграничные районы КНР, до тех пор пока Россия имеет в этом регионе хоть какое-то влияние (и не вступает в общую конфронтацию с Пекином), Китай вряд ли решится на агрессивные действия в отношении России.

Главное условие ровных отношений с Китаем — мы должны быть хозяевами своих ресурсов. С одной стороны, мы не должны участвовать ни в каких ресурсных блокадах КНР. С другой — не должны давать даже малейшего повода усомниться в том, что никакие сговоры о разделе российских ресурсов и территорий за спиной России не имеют абсолютно никаких шансов на успех. Как писал «Эксперт» в проекте экономической доктрины (см. № 45 за 2005 год), Россия должна стремиться максимально использовать растущие потребности Китая в сырье для своего развития (на взаимовыгодной основе) и максимально использовать свой технологический потенциал для снижения ресурсоемкости китайской экономики. В этом заключается главный шанс на бесконфликтный подъем Китая. А то, что достижение именно этой цели так или иначе станет центральным вопросом, вокруг которого сформируется новый мировой порядок, мало у кого вызывает сомнения.