молитвы были всегда рядом.
кому-то было бы интересно проследить, как менялся ее почерк. как менялись чернила..
это было совсем не так важно.
было приятно смотреть им в лицо. было приятно склоняться, чувствуя, как очертания букв становятся дорогами, как уходят в глубь стены, как внутри этих чернильных рек светящимися точками расцветает смысл. как он мягким светом-благословением опускается к склонившейся.
они жили каждая своей жизнью. играя каждая со своей глубиной, становясь похожими на другие.
сеть лучей, связывавших строчки молитв друг с другом, совсем не походили на паутину, мешающую проходить из одного конца комнаты в другой - но были водоворотами и течениями ее Иордана.
строчки были мостами, на далеком конце которых можно было увидеть тех, кто впервые рассказал ей - о свете, о воде, о ребенке, о добре, о радости, о сестрах, о другом береге, о прощении, о природе и духе, о шелковой нити, о тонких пальцах, о корабле, о музыканте, о драконе, о письме, написанном неровным почерком.
это были больше, чем слова, и больше, чем люди.
что может быть больше слов и людей?
это были люди. и это были их слова.
что значит - выучить наизусть? знать ли, какое слово следует за тем или этим? а, может быть, видеть в каждом из них - все?
так и было - временами не было нужды прочитывать их, тем более вслух.
в другие месяцы - каждый звук расцветал ирисом.