Я превращался в чайку и слушал песни ветра. Пена волн касалась моих крыльев и казалось, что так будет вечно: крупицы песка; утренний туман у дальних волноломов, переходящий в дымку ближе к полудню; голые стволы деревьев, проступающие из этой дымки, раскинувшие свои ветви. Ветви сбрасывали последние ноябрьские листья и я превращался в дерево. В яблоневый сад, что был разбит перед теперь уже заброшенным домом. С тех пор минуло совсем ничего, но дом обветшал быстро. Черепица поросла мхом, покосились ставни, прогнили ступени. Трава окольцевала строение, разрослась и пожухла. А вскоре и яблони перестали давать свои плоды.

Тогда я превратился в черепицу и стал слушать шелест дождя. Дождь барабанил по прохудившейся крыше, словно призывал к бою. Словно искал своего героя и, не находя, стихал. За рассветом следовал закат, за закатом - рассвет. Где-то вдали слышались крики чаек. Морская пена касалась их крыльев. Во дворе потухал яблоневый сад. Кругом одно сплошное одиночество.

И тогда я стал дождем.

Я шептал о своих мыслях и чувствах заброшенному дому, прибою, деревьям. Я шептал зонтам и людям под этими зонтами. Я разбивался о капоты автомобилей, сопровождал поезда брызгами на стеклах, бросался под ноги на асфальт. Я шептал о своих чувствах глухим.

Я был камнем.

Я писал признания в любви на стенах для слепых. Я превратился в чайку. Претворился тоникой фугеты в коде в минорной тональности фа диез. Пересек луну на велосипеде. Выбрался к морю. К волнам, которые били в волноломы. Почти вся листва опала. Там вдалеке, меж деревьев, за лесом, за туманными полями воет маяк. Подает свои интервалы неведомо кому в молочной пелене. Очень громко и слишком одиноко. Слишком громко.
Так я превратился в маяк.

1-4-3
1-4-3
1-4...