- Что может быть лучше полок с тысячами книг?
- Дом, в котором эти книги живут.

Дом был из красного кирпича и, относительно прочих зданий, выстроенных по обеим сторонам улицы, выглядел молодо, однако, несмотря на это, вписывался в общий ансамбль. Другие здания - старинная пожарная станция, доставшаяся этому городу из бетона и стекла по наследству от другого, каменно-кирпичного; двух- и трехэтажные жилые дома, тоже старые, тоже кирпичные, с красивыми межквартирными лоджиями, которые жители украшали цветами в горшках.
Улица была короткой. Именовалась в честь 1812-ого года. И если когда-то давно любой из квартирующих здесь мог рассказать вам что-то об этой дате, ныне истории позабылись.

Дом принадлежал книгам. Книги были повсюду; за парадной дверью скрывалось небольшое помещение - метр на два, а может и того меньше. Книжки там были сложены стопками, стопки тянулись вверх от самого пола и подчас достигали в высоту половину человеческого роста. Следом за этим помещением следовал сам Дом: первый этаж - букинистический запах, полки с плохо упорядоченными на них авторами - писателями и поэтами; лестница, также усеянная книгами, куда можно было присесть, наслаждаясь особо интересными страницами, вчитываясь в них; второй этаж, где располагалось большее количество полок и книг, все хорошо структурировано по странам, книги на разных языках, художественная литература, документалистика, биографии, справочники, ноты и прочее, и прочее, фортепиано - вроде как, коричневого цвета, лакированное, производства СССР или иже с ним, гитара, большой сундук, швейная машина, компьютер, телефон с дисковым набором номера, который временами издавал звонкие звуки. Кажется, еще были гараж и чердак, их я не видел.

- Будете кофе? - предложили мне. Я согласился.

Кофе был таким же, как и все остальное. Необычным, ароматным и крепким, с сахаром, и каким-то другим, какого нигде больше не сыскать. Наверное, благодаря обстановке.

С чашкой я обошел маленький первый этаж. Допив напиток и поблагодарив, поднялся на следующий. Остановился у стенда с немецкой литературой и после тщательного осмотра выбрал Ремарка и Гофмана. Затем, к своему удивлению, обнаружил свежую фотокнигу "Маяки Южной Балтики", на которую все никак не находилось лишних денег, и несколько брошюр о Светлогорске более чем двадцатилетней давности. Захватив все это, спустился и, расплатившись, вышел на солнечную улицу.

Дом был особенным. В нем отсутствовал возраст. В нем отсутствовало время. Он мог стать точкой отсчета для каждого, но для многих был просто точкой на карте, сокрытой, непонятной и странной. Дом плевал на любые преграды и составляющие - социальные и материальные; жил сам по себе, был независим от мнений и дат; в свой мир пропускал любого, не требуя толком ничего взамен.
Дом был opposite vector всему, кроме тебя самого и того мира, что дремлет в тебе, ожидая пробуждения. Стоит ли говорить, что я любил Дом и чувствовал, что это взаимно.