Воспоминания окутывают нас постоянно. Они приходят, когда нам грустно, когда весело, когда скучно, когда мы заняты и когда отдыхаем, когда принимаем душ и когда едем в автобусе. Воспоминания могут приносить молниеносные отрывки, чье-то милое и родное лицо, или целые истории, описание которых не вошло бы и в объем увесистой книги. Они могут вызывать радость, тоску или даже боль; набрасывать на губы легкую счастливую улыбку или жестко сводить в стрелку брови. Воспоминания могут быть совсем свежими, как от прочитанной с утра газеты или услышанного анекдота, но такие воспоминания быстро растворяются в нашей памяти, уходят как что-то ненужное и бесполезное. Воспоминания могут быть прочными, но смазанными от своей обыденности и рутины: «Вот я вчера сидел с ребятами во дворе на лавочке, пил пиво и трендел обо всем на свете». Да, и через много лет я с улыбкой вспомню эту картинку, но она будет выполнена дрогнувшей рукой неловкого фотографа, бледной и размытой. Я не смогу выделить из бесконечной череды практически одинаковых слепков что-то особенное, что-то яркое и по-своему впечатляющее… А есть воспоминания, которые стоят отдельно, где-то в сторонке. Самые ценные, самые яркие, самые… особенные. Да, именно особенные. Непохожие на другие. События, записанные в эти воспоминания, никогда больше не повторятся. И похожих на них не будет. Никогда. Жалкие пародии – возможно, но они не вызовут ту бурю эмоций и не передадут то количество жизненного опыта, что когда-то принес оригинал.

Воспоминания окутывают нас постоянно. Они приходят, когда нам грустно, когда весело, когда скучно, когда мы заняты и когда отдыхаем, когда принимаем душ и когда едем в автобусе. Воспоминания могут приносить молниеносные отрывки, чье-то милое и родное лицо, или целые истории, описание которых не вошло бы и в объем увесистой книги. Они могут вызывать радость, тоску или даже боль; набрасывать на губы легкую счастливую улыбку или жестко сводить в стрелку брови. Воспоминания могут быть совсем свежими, как от прочитанной с утра газеты или услышанного анекдота, но такие воспоминания быстро растворяются в нашей памяти, уходят как что-то ненужное и бесполезное. Воспоминания могут быть прочными, но смазанными от своей обыденности и рутины: «Вот я вчера сидел с ребятами во дворе на лавочке, пил пиво и трендел обо всем на свете». Да, и через много лет я с улыбкой вспомню эту картинку, но она будет выполнена дрогнувшей рукой неловкого фотографа, бледной и размытой. Я не смогу выделить из бесконечной череды практически одинаковых слепков что-то особенное, что-то яркое и по-своему впечатляющее… А есть воспоминания, которые стоят отдельно, где-то в сторонке. Самые ценные, самые яркие, самые… особенные. Да, именно особенные. Непохожие на другие. События, записанные в эти воспоминания, никогда больше не повторятся. И похожих на них не будет. Никогда. Жалкие пародии – возможно, но они не вызовут ту бурю эмоций и не передадут то количество жизненного опыта, что когда-то принес оригинал. Именно об одном из таких воспоминаний я и хочу вам поведать, друзья мои.

С Андрюхой «Раскольниковым» мы знакомы давно. Очень давно. Чтобы вам было лучше понятно, скажу: когда мы с ним познакомились, у меня еще не было первого компа. Практически каменный век. За это время вместе, плечом к плечу, мы пережили уйму событий (недавно я его даже женил), и на описание всех их я бы точно не решился – можно сточить по локоть руки о клавиатуру. Но одна история, произошедшая с нами, стоит особняком. Когда она приходит с воспоминаниями, мы одинаково широко и немного стеснительно улыбаемся: «Да, вот такие мы дебилы. И что с того?». История о том, как мы спасали коренных обитателей жаркой Африки от сурового российского климата.

Несколько лет назад в соседнем подъезде (мы с Андрюхой обитаем в одном) поселился выводок негров. Обычных таких, черненьких негров. И не каких-то там жирных и наглых американских, а настоящих. Made in Africa. Поначалу мы с удивлением замечали приметных чернокожих ребят на маршруте «Выхино – Люберцы», и эта наша реакция была достаточно оправдана: многие знают неоднозначную репутацию моего города. А когда мы узнали, что они к тому же живут в нашей многоэтажке, к нашему удивлению прибавилась и доля возмущения. Ну ни хера себе! Куда смотрят люберецкие качки?! Сначала чурки, теперь негры… Оккупация, блядь! Но повального заселения чернокожими Люберец не последовало, и мы постепенно успокоились.

Негры жили и жили, вроде даже никому не мешали. Но тут на них обрушилась неожиданная напасть: их выселили. Уж не знаю, как именно они накосячили, слишком громко лупили в походные барабаны или просто сожрали соседа, но факт остается фактом. И выселили их не так, как обычно выселяют порядочных квартиросъемщиков, с возможностью спокойно вывезти шмотки и обустроиться на новом месте, а сурово и лаконично: «Нахуй – там! Забирайте по-быстрому свои бусы, юбки из травы, и пиздуйте. На дворе лето, почти как дома, выживите». Однако арендодатели не учли того факта, что лето с «плюс сорок пять» в Африке и лето с «ночью тепло, плюс семнадцать» в нашей стране - немного разные вещи.

Племя дружно вздохнуло, взвалило на крепкие плечи баулы с пожитками, и отправилось жить во дворе. Шалашей они не строили, но и без этого картинка была достаточно футуристичной. Не хватало лишь костра в пустой бочке посреди двора и кучи картонных коробок. Гетто, блядь!

Пока гости нашей славной Родины учились спать на деревянных лавочках, не проваливаясь при этом в пустоты от вырванных с корнем досок, мы с Андрюхой синячили. На дворе лето, время кондиционеров, пляжей и голых женских икр. Месяц – август, сезон заканчивается, так что отрывались по полной. В тот памятный вечер Дрон еще более усердно прикладывался к алкоголесодержащим напиткам, и в итоге его понесло на «попездить». Ну когда еще представится возможность пообщаться в Люберцах с настоящим негром? Познания Андрюхи в английском достаточно скупы, весь словарный запас обычно написан на заборах, но если жажда познания достаточно сильна, да к тому же подкреплена градусом, то никакие проблемы не остановят настоящего героя.

Дрону повезло: среди негров оказался один говорящий по-русски. Хреново, но все же говорящий. Звали его Кеннот. Достаточно забавное, говорящее имя, не так ли? В дальнейшем этот Кеннот служил неким шлюзом между нами и остальными чернокожими, потому как они, эти остальные, ни бэ, ни мэ по великому и могучему, а мы с Андрюхой, два пьяных долбоеба, нихера по инглишу. Впрочем, нам и Кеннота хватало по горло. И этот Кеннот поведал Андрюхе о жизни в Африке, о московских студенческих буднях и, в итоге, об их тяжкой доле люберецких бомжей. Впечатлительный Андрюха тут же расчувствовался, пустил слезу и решительно заявил, что мы просто обязаны спасти племя от вымирания. А если Андрюха что-то вбил себе в голову, особенно по-пьяни, то переубеждать его бесполезно. Поэтому мы шлифанулись пивком и принялись спасать.

Вообще-то Кеннот просил вписать только беременную сестру с мужем, но Дрон, добрая душа, решил, что если уж вписывать, то всех. Хуле там, плюс-минус пять негров? Хуйня! И пошел домой объявлять бате о своем решении. Вышел через пятнадцать минут расстроенный, злой и даже немного протрезвевший: батя отреагировал вполне адекватно, а именно послал Андрюху нахуй со всеми его неграми. Попытки объяснить, что негры – тоже живые, что у них с нами много общего, даже схожие генетические цепи, ни к чему не привели. Дрон нарек батю «ебаным расистом» и объявил, что уходит из дома, этого «рассадника нацистского зла». Над нашей благотворительной миссией нависла нешуточная угроза.

От безысходности мы начали генерировать планы по спасению, причем одна мысль была безумнее другой. Позвонить в ООН и заявить, что тут, у нас в Люберцах, жестоко угнетают негроидные расы, и из ООН приедут и всех спасут? Не подходит. Попахивает международным скандалом. Взломать соседний детский садик и поселить негров там? Снова не подходит. Попахивает решеткой. Набить неграм рожи и сдать в больничку? Ничем не попахивает, но как-то не гуманно… Андрюхин мозг строит все новые и новые варианты, а надо мной повисла одна мысль. Я вспомнил, что у меня сегодня хата абсолютно свободная. Я хотел помочь другу, но я не хотел вписывать у себя семь абсолютно незнакомых человек, да еще и вот таких экстравагантных! В этом я очень хорошо понимал Андрюхиного батю. Ну его нахуй, такой компот! И был бы трезвый, так и решил. Но в данной ситуации, да еще глядя на Андрюху… А хер бы с ним! «Андрюх, у меня хата свободная…». Только за вспыхнувшие глаза и улыбку друга стоило мутить подобное сумасшествие. «А хули, зато прикольно!» - было мне ответом. Я с одним из негров отправился в магазин за пивом, а Андрюха, получив связку ключей, повел остальных ко мне домой. Моя миссия закончилась без приключений, а вот о результатах Андрюхиной я узнал немного позже…

Дело в том, что дома в это время спокойно спал мой ничего не подозревающий младший брат. А перед Андрюхой была поставлена боевая задача не допустить распространения информации о проводимой операции. Другими словами, соседи не должны были знать о том, что у меня ночует половина Зимбабве. И выполнил он свою миссию вполне достойно. Для начала все баулы негров были переправлены в комнату к Андрюхе. Батя ничего не говорил по поводу шмоток. После этого Андрюха выстроил заранее выдрессированный на передвижение без звука отряд на ударную позицию перед общей на две квартиры дверью. Сам же, воспользовавшись ключами, зашел в квартиру и разбудил моего брата и своего тезку по прозвищу «Марик». Андрюха объявил ничего не понимающему спросонья Марику, что у него в квартире будут ночевать семеро негров, и запустил поджидающую команду…

Каждый раз, когда вспоминается эта история в присутствии моего брата, тот неизменно бросает одну и ту же фразу: «Да ты дебил, хуле… Я всегда это знал». И направляет свой гордый взор куда-то влево и вверх.

Когда я вернулся, Дрон уже запустил негров в большую комнату. «Вести себя культурно, костры не разводить», - объяснил мой друг гостям через Кеннота, и мы отправились на кухню готовить жрачку. Что придумать для семи голодных бомжей при условии, что в холодильнике лишь дохлые мыши? Но Дрон то у нас профессиональный повар, он способен буквально из ничего приготовить что-то не только съедобное, но и достаточно вкусное. В итоге в большой кастрюле исходило ароматным паром нечто, содержащее макароны, древнюю тушенку, какие-то специи и что-то еще, отрытое Андрюхой в закромах моего жилища. Я взял с собой несколько ложек и понес поздний ужин гостям. Вы бы видели, как они накинулись на жратву! Сложилось такое ощущение, но они вообще ничего не ели дня три, не меньше! А я стою, смотрю, как настоящее африканское племя сидит на полу моей квартиры вокруг кастрюли, как белесыми росчерками летают от еды к белым зубам ложки, как горят глаза на фоне чернокожих лиц, и думаю: «Блять, ну нихуя себе! Ох, расскажу народу – не поверят…».

Содержимое кастрюли было сточено за считанные минуты. «Надо было предупредить Дрона, чтоб кроме разведения костров запретил и обои жрать», - мелькнула запоздалая мысль, и я поплелся с пустой тарой на кухню. Пора было укладывать гостей спать. Кеннот, как вожак, улегся на раскладном кресле, его беременная сестра с мужем – на диване, а вот остальным досталось спать на полу. Я пошел в свою комнату выковыривать из кроватей матрасы на подстилку и искать пледы и покрывала. Наковырял, возвращаюсь, а эти черти уже разлеглись и спят! Не знаю, быть может у них так принято относиться к гостям, но я никогда не разрешу кому-то, кого я пригласил себе в дом, спать на холодном полу. Подъем, стелиться!

Уложив своих подопечных, мы с Андрюхой выбрались на балкон курить. Мы оба понимали, что делаем доброе дело. Мы знали, что не многие повторили бы наш поступок. Мы были юны и верили, что этот мир можно изменить, хоть на немного избавить его от грязи, ненависти, корысти и недоверия. Вот просто так взять и помочь попавшим в беду людям. А в лицо нам светили прорвавшиеся через дымное люберецкое небо звезды, и глядя на них мы понимали, что мы тоже способны светить. Так же безвозмездно. Мы поняли, что в этот день стали немного чище.

Негров поутру я выгнал. Проебался вместе со старой симкой номер Кеннота, обещавшего в случае чего приютить в двухэтажном особняке своего бати в Африке. Не проебались лишь воспоминания. Да и на этом спасибо.

ЗЫ: Ну и по сложившейся традиции, пользуясь случаем, хочу несказанно осчастливить всех прочитавших сей опус небольшим заданием - дать волю воспоминаниям и описать у себя в дневнике один день из Вашей жизни. Знаю наверняка, что каждому из Вас есть, что рассказать, так вперёд!)))