Я вот жду весну.. я постоянно чего-то жду, сколько себя помню. Зимою лета, летом зимы. Весной, когда растает снег, а осенью, когда полетят листья… Хотя иногда мне удается почувствовать тепло среди зимы.. летом холод воспринимается не так радостно, как зимнее тепло, но я могу чувствовать и его... не чувствовать могу тоже…
Иногда мне даже нравится гулять под дождем и ощущать, как он льётся сквозь меня, а я сквозь него иду. По лужам.
Не знаю, может быть ему это тоже нравится. Хотя, скорее всего ему все равно кто сквозь него идет, и идет ли вообще хоть кто-нибудь. Он то идет.. в никуда, без всякой цели. А трава растет, ей от этого хорошо, наверное. А я мёрзну. Мне от этого никак, не хорошо, не плохо. Просто никак. Такое состояние пустоты.. полной пустоты. После дождя. Как после дождя…
Интересно, когда пустота полная, чем она наполнена…
Вот пустота в моём доме, в том месте, которое я привыкла считать моим домом, наполнена разными вещами. Полезными и не очень, и теми, о которых думали, что они будут полезны. Вот например телевизор.
Когда-то, кажется, что очень уже давно, мама подарила мне его на свадьбу, и думала, что он будет мне нужен. У меня тогда не было совсем ни одного телевизора, а у них с папой было по телевизору на каждого. И еще один запасной, им они были нужны. И вот уже не мамы ни кого-то, кто был поводом для подарка, нет. А телевизор стоит, собирает пыль и отражения комнаты, в которой стоит, отражения меня. Напоминает маму. Иногда в нем отражаются и другие люди, но поверхность его слишком покатая и неудобная, люди скатываются, долго не сидят, а я привыкла. Как-то держусь.
Хотя недавно заглянув в него я не нашла в нем своего отражения. Очень удивилась сначала. Кресло, в котором я сидела за компьютером, отражалось, а меня в нем на отражении не было. За креслом отражался комод и сломанный барабан на нем. Я как-то доверила его одному человеку настроить, ему показалось, что барабан фальшивит, и звук его неправильным образом воздействует на мир вокруг. Он мне сказал – барабан плачет. Прямо так и сказал, не поет а плачет. Я не большой специалист в песнях барабанов, в их лечении тем более, и я сказала хорошо, утешай мой барабан, пусть перестанет плакать.
И теперь он больше не плачет. Там есть такая круглая штучка в мембране, основа, она треснула и теперь он вообще никак не звучит, а если начинает, то от его звуков плачу я. А я плакать вообще-то не очень люблю. А в магазинах таких мембран больше нет, вот он и стоит, напоминает большую блестящую перевернутую вазу – такой же бесполезный.
Этот человек постоянно что-то ломал. Однажды он даже себя сломал и теперь в его ключице торчит несколько железных болтов. И бывает, даже малейшее неловкое движение причиняет ему ужасную боль. Он говорит, что убрать их нельзя, а я думаю, он просто боится убирать. Иногда так привыкаешь к боли, что она становится частью тебя и потом так страшно с ней расстаться, кажется, что и часть себя потеряешь. Его однажды тоже поломали, когда бросили, а он тогда любил. Как-то мы ехали с ним в машине, просто, безо всякой цели. День был красивым. А он вдруг сказал, что у девушки, что шла по дороге навстречу, ужасные ноги. Так и сказал – кривые и ужасные ноги. Я посмотрела на её ноги, казавшиеся до этого обычными, и они стали вдруг кривыми, и день почему-то тоже стал восприниматься именно таким, как ноги у той девушки, что случайно нам попалась по дороге...
Я даже немного боялась, что однажды он во так же поломает и меня, или что-нибудь во мне и я старалась держаться от него подальше. А он поближе, в этом мы с ним и разошлись. Два водолея, и день рождения в один день одновременно это уже слишком, даже для меня. Я так говорила. Он очень много говорил об одиночестве. Я о целостности каждого. Я думаю, мы тогда говорили каждый сам с собой…
Мы вообще очень много говорили, хотя молчать было приятнее.
Впрочем, был еще один человек. С ним молчание было еще приятнее. Оно превращалось в осязаемое волшебство, наполняя собой все пространство, им можно было дышать. Или скорее им нельзя было не дышать. Но это все, что о нем можно вообще здесь сказать. Все что вообще о нем можно сказать… сам он не говорил никогда, разве только в детстве, когда мы еще небыли знакомы, если такое когда-нибудь было, а потом бросил. Или забыл, может быть, память плохая была, на слова. Я не знаю. Пел иногда, да и то не мне, и похоже что не совсем словами. Или совсем не словами. О нем все…
Так вот, недавно он сказал мне в кафе – я встретил девушку. Я спросила, которую по счету за сегодня? Он иногда встречался с четырьмя в один день, наверное, ему было и правда совсем одиноко... Одна из них даже сломала ему его барабан, подобным же образом каким он когда-то сломал мой. Все-таки оказывается, эти барабаны очень хрупкая вещь…В этом свете, кстати, выражение «мне по барабану» приобретает совсем другой оттенок от привычного. Или совсем другой цвет, но это только если свет включить, а если выключить то все будет серым, но цвет останется, только мы его не увидим…
Он сказал да нет, наверное, мы будем с ней жить вместе, и она жутко ревнива. Я удивилась, еще два дня назад её вроде не было. Хотела, было, начать спасать от необдуманных действий, но передумала потом. Надеюсь, что у неё красивые ноги.
Кроме сломанного барабана в глубине экрана угадывалось пианино, и белая дверь. И черная пустота рядом с белой дверью точно такого же размера. Все было как обычно, не было только меня. Потерять себя в самом начале весны, я подумала, было бы совсем обидно, в прочем, не факт что менее обидно было бы потеряться осенью или летом.И я стала себя искать.
Нашла потом, на самом краешке кресла.
А весну я решила сама себе приблизить, а то солнца нет совсем, ходила искать его в солярий. Нашла какое-то, но кое-где сгорела. Сижу теперь вся в сметане, а вокруг ходит кот, принюхивается, облизывается, и писать мешает. Но это ничего, я знаю, настоящее солнце обязательно будет. И трава будет расти под дождем. Подождем…
