Настроение сейчас - да

Вдалеке гремит гром. Мне на лицо падает первая едкая капля дождя. Вспоминаю ее кисловатый вкус, холодную щекотку и чуть тянущее ощущение, которое она оставляет на коже. Смотрю вниз. Заставляю себя сосредоточиться на важном. Именно потому, что есть вещи, гораздо более важные, я давным-давно не чувствую ничего подобного. И именно поэтому мои воспоминания сейчас так ужасно не к месту. Смотрю вниз. На две одиноко идущие по дороге фигурки. Чувствую как ползут вверх уголки губ. Я забыл как это: улыбаться. А тело - все еще помнит. Чертов рефлекс. Ни вытравить, не поправить. Но впрочем не важно. Все равно я гораздо сильней, совершенней. Я буду стараться еще. Нет предела совершенству...
Но это все будет потом. Сейчас, мое наполовину механическое тело с томным, только ему одному слышным стоном, резко бросается вперед. Я двигаюсь быстро и плавно. Вниз, вдоль водосточных труб, под далекие отзвуки джаза, растворившись в шуме дождя. Я громоздкий, старый больной, но все же мне нету здесь равных. Бегу по темному лабиринту улиц, переулков, аллей, тупиков. Они меня ждут. Знают, что я приду. Один из них держит пожарный топор, второй прихватил револьвер. Все бестолку. Чувствуй кто-то из них страх - они бы ужасно боялись. Но страха у них нет. Все что они умеют - это злоба. Но мне все равно. Мне довольно и этого. Тела на асфальте. Кровь, вперемешку с дождем, только что проглотившим их крики и единственный нервный выстрел. Кровь, так похожа на ту, что когда-то была у меня. Если не знать - ни за что не поймешь в чем же тут все-таки дело.
Я сам понял - случайно. Во время войны. Пуля попала мне в голову, вышла навылет. Каким-то чудом остался жив. Полевой врач сам не верил глазам. А я видел ад. Или, быть может что-то, очень похожее. Долго, как мне показалось. Со всеми подробностями. Но все же вернулся назад. Может быть, ад вернулся со мной. Может быть, таких как я были тысячи. Может быть, земля не выдержала, и сама упала туда. Но когда я вернулся, мир стал другим. Сначала - что-то неуловимое, как будто другие воздух и свет. Но когда я вернулся домой, я увидел, как гниют заживо, переполняясь приторно-хмельной пеной города, за пределами которых мир превращаются в пустыню. Увидел небо, ставшее совсем чужим мне. Но самое главное, я увидел ИХ. Они ходили среди людей, прямо по улицам, улыбались мне своими безгубыми ртами и темными глазницами. Сначала я не верил своим глазам, был уверен, что схожу с ума, пока один из них не заговорил со мной. Он сказал, что конец света уже наступил, но никто не заметил, потому что всем было не до того. А еще он сказал, что мой скептицизм - это очень мило. И засмеялся. А я побежал. Побежал, как никогда до этого в жизни. Бежал, и слышал его смех. После этого я два месяца не выходил из дома. Дни напролет сидел, уставившись в никуда, отказываясь верить в окружающую реальность. А потом как будто что-то щелкнуло. Я просто вышел из дома, прихватив в сарае кусок трубы. Я спрятал его под плащом, и вышел на улицу. Там я снова видел эти лица, но мне больше не было страшно. Я встретил одного из них ближе к полудню, где-то на окраине города, где никогда прежде не бывал. Я спросил его, почему он не в аду. Он только рассмеялся в ответ. Тогда я ударил его куском трубы. Я бил его снова и снова, пока он наконец не затих. После этого я испытал облегчение, и какую-то смесь восторга с испугом. Так я начал охоту на них. По-началу я старался завязать с ними разговор. Я надеялся понять: что же все таки произошло с миром и со мной. Но однажды из-за этого, я чуть не погиб. Одна из этих тварей застала меня врасплох, и мне едва удалось уйти. Так мы снова поменялись ролями.

В больнице, куда я попал после этого провала меня практически сразу попытались убить. Мне удалось бежать, но я лишился кисти правой руки, пытаясь вырваться из наручников. Я залег на дно. Появляться дома было очевидным самоубийством, поэтому я боясь собственной тени, жил в дешевых отелях на окраинах, каждый раз выходя на улицу, молился не увидеть одно из этих пустых лиц. Иногда мои молитвы не действовали, и я в панике бежал сломя голову, бросая все перебирался на другой конец города. Иногда я навещал армейских друзей. Один из них был часовщиком. Именно в его мастерской я увидел живые и дышащие механизмы. Примерно пол-года ушло у меня на то, чтобы по-настоящему понять их суть и принцип работы, и изготовить протез взамен утраченной руки. Я работал как одержимый, и протез получился лишь немногим хуже оригинала. В дальнейшем, я несколько раз дорабатывал его, так что очень быстро превзошел то, чем одарила меня природа.

Тогда я снова возобновил свой крестовый поход. Теперь я действовал быстро и безжалостно. Часто они оказывались готовы ко встрече со мной, но теперь мне было плевать. Я получал раны и увечья, но они только веселили и раззадоривали меня. Еле живой я приползал в свое укрытие, которое нашел в одном из заброшенных домов, которых было так много в пригороде. Там я лежал, глядя в потолок и смеялся, чувствуя, как смерть тянет ко мне костлявые руки, но не может прикоснуться. Потом, вечность спустя, я вставал, и приступал к работе, заменяя все больше и больше узлов из мягкой податливой плоти, все более и более совершенными механизмами. Иногда, я работал просто от того, что у меня было вдохновение, не ища себе оправданий в виде полученных ран.

Так я стал тем, чем я стал. Постоянно совершенствующейся машиной смерти. Я не знаю, есть ли цель у того что я делаю. Каждый день я убиваю двоих или троих. Но их не становится меньше. Мир все так же умирает. Небо кажется все более и более чужим с каждым днем. Люди все так же предпочитают ничего не замечать. Фактически, то что я делаю - бессмысленно. Однако я не могу поступать иначе. Только дальше совершенствовать свое механическое тело и оттачивать боевые приемы.

Дома я понимаю, что что-то не так. Чужаки. Я делаю шаг назад, и в этот момент длинная автоматная очередь буквально разносит в щепки стену у меня за спиной. Я слышу как пули с веселым звоном клюют мои плечи и грудь. Падаю на пол выплюнув в сторону стрелка заряд пламени из крохотного резервуара у меня в запястье. Автомат замолкает, но стрелку кажется удается уцелеть, вовремя отпрыгнув в одну из комнат. С верхних этажей ко мне буквально спрыгивает один из его союзников. Женщина, или даже девушка. В плотно застегнутом на все пуговицы плаще, в широких брюках, и солдатских сапогах. Со шрамом на шее, с перекошенным от ярости лицом и с мачете в руках. Но несомненно человек. Последнее обстоятельство вводит меня в замешательство, и я пропускаю несколько мощных ударов. Какого черта? Неужели она не видит на чьей стороне сражается.

- Стой! - кричу ей я, но рот мне затыкает, едва не сбивая с ног заряд картечи. В коридоре снова появился стрелок. Теперь, в отсветах пламени, я могу разглядеть его, и понимаю, что и он человек. Что же здесь происходит? Я не хочу драться с людьми. Я бью девушку. Бью настолько бережно и осторожно, насколько вообще могу бережно и осторожно бить кого бы то ни было. Тем временем второй заряд картечи уходит “в молоко”. Стрелок перезаряжает дробовик - самое время, чтобы бежать. Одним ударом смахиваю девушку, с силой припечатав ее к стене. Она со стоном оседает на пол. Надеюсь, я ничего ей не сломал. Со всех ног бегу к выходу, когда уже у самых дверей меня догоняет заряд картечи. Я спотыкаюсь, но прямо из дверного проема меня встречает, не давая упасть острая пика. Мир замирает. Откуда-то издалека я слышу, как тонет в моем теле еще один заряд из дробовика и несколько револьверных пуль. Поднимаю взгляд, и как я и ожидал, вижу лицо копейщика. Обычное румяное лицо, с соломенного цвета бородой и ярко-голубыми глазами в уголках которых затаились улыбчивые лучики. Все еще не в силах принять этого со стоном падаю на колени. Бесполезно что-то им говорить. Не хочу с ними драться. Больше всего - хочу заплакать, но кажется, я давным-давно удалил себе слезные железы. Открываю глаза. Надо мной стоит девушка с мачете. Из носа у нее течет тоненькая струйка крови, но лицо ее теперь кажется спокойным, разве что слегка грустным. Когда-то давно я скорее всего нашел бы ее красивой. Мне хочется смеяться, как много раз до этого, но вместо смеха из моего горла вылетает только хриплый стон. Да, обычно я смеюсь. Но не сейчас. Сейчас, я просто смотрю на нее. И ее широкий сильный удар приходится уже в мертвое тело.

- Мне очень жаль, миссис Робинсон, - спокойное лицо Бородача похоже на каменную маску. Невозможно понять: действительно ли ему жаль, или это просто дежурная фраза, положенная ему в подобных ситуациях. - Мы действительно несколько раз попытались выйти с ним на контакт, но в Джеймсе... в том существе, которое когда-то было Джеймсом, больше ничего не осталось от человека, которого вы знали. Он окончательно заблудился в своих безумных иллюзиях.

- Я понимаю, - миссис Робинсон, закусывает губу. - Я так и не верила до конца, что что-то получится. После войны он стал совсем другим. Сначала был молчаливым, замкнутым, вздрагивал от каждого шороха. А потом он вдруг как с цепи сорвался и начался настоящий ад... - она сбивается. Женщина со шрамом на шее, пришедшая с Бородачом задумчиво переводит взгляд то на нее, то на него. Что-то есть в ее взгляде, от чего миссис Робинсон ощутимо не по себе. Она чувствует легкую неловкость за то, что никак не может запомнить ее имени. Но эта женщина вызывает у нее какую-то необъяснимую неприязнь. Возможно это из-за шрама. Возможно из-за чего-то еще. Но даже напарник Бородача - невысокий, молчаливый и бесшумный как призрак, азиат кажется ей гораздо более симпатичным. - Когда он пропал - я уже похоронила его. Однако каждый раз, когда находили новое тело - это означало, что он все еще жив. И все начиналось по новой.

- Сейчас ему лучше, - от голоса женщины со шрамом заставляет ее вздрогнуть. - Я видела его лицо, когда он умирал. Это существование приносило ему страдания. Теперь он наконец успокоился.

Миссис Робинсон пристально смотрит на нее. Она по прежнему кажется ей жуткой. Пожалуй даже еще более жуткой чем раньше. Но теперь к страху и неприязни примешивается странное чувство благодарности.

- Да, пожалуй, - тихо говорит она. - Теперь ему лучше.