Я сижу через несколько столиков, и пристально смотрю на тебя. Я любуюсь тобой. Не столько потому, что ты так уж красива, хотя на мой вкус - красива весьма и весьма: светлые, чуть вьющиеся волосы, серые глаза, острые, немного плотоядные черты лица, делающие тебя так похожей на маленького хищного зверька. Полное изящества и грации тело дикой кошки. Это все разумеется чудесно, но. Но это все ерунда, по сравнению с тем, как он смотрит на тебя: его карие глаза полны мольбы, его тонкие обычно такие безжалостные губы сейчас едва-едва заметно дрожат, тонкие брови и острый, с небольшой горбинкой нос как будто свело судорогой. Этого не заметно постороннему глазу. Надо отдать ему должное - он очень и очень хорошо держится. Я вижу, что творится с ним сейчас, но я особый случай. И ты это видишь. Именно поэтому в том числе ты сейчас так прекрасна. Он на пятнадцать сантиметров выше тебя ростом, и на двадцать килограмм тяжелее, но ты можешь сломать ему позвоночник единственным движением брови. И вы оба в восторге от этого.
По большому счету он ни в чем перед тобой не виноват: вся его вина - целиком и полностью плод твоих спекуляций, и игры твоего воображения. Но эта вина дает тебе власть над ним, ставит его перед тобой на колени. Именно поэтому ты ее создала. И именно поэтому он так охотно в нее верит. Не умирай он каждый вечер во имя тебя - как сможет он днем казнить и миловать? Все просто, но я все равно не могу отвести от вас взгляда. Как и ты не можешь прекратить любоваться собой. Я тебя не виню: там действительно есть чем любоваться.
Вы встаете из-за столика. У тебя чудная пластика. Любой хореограф - плакал бы от восторга, глядя на тебя. Я в этом уверен более чем. Ты действительно чертовски похожа на дикую кошку. Даже сейчас, когда движешься гораздо более резко и рвано. чем тебе бы было удобно. Но так даже лучше - ты не выходишь из роли. Ты играешь момент до конца.

Вы молча идете домой. Ваше молчание - как будто звенит. На самом деле звенишь ты. Звенишь так ярко и оглушительно, что он не решается нарушить это молчание. Впервые за долгое время он проглотил язык. Такое своего рода искупление за безжалостность. Как будто бы целебное для него, и сладостное для тебя. Вы идете в этом звенящем молчании, и я иду за вами, любуясь тобой глазами крыс, бродячих собак и подвыпивших прохожих, жадно впивающих взгляды в белый шелк, скрывающий твое тело. Ваше звенящее молчание отражается в ветках деревьев, дребезжит в мутных лужах, пробегая мурашками по спине черной кошки. Ты прекрасна. Слишком прекрасна, чтобы бояться меня.

Вы сидите на кухне. Я слышу твой голос, как его слышат тысячи насекомых в соседних квартирах, и безумная ворона сидящая на перилах балкона этажом выше. Ты тоже слышишь меня. Это заставляет тебя быть еще резче, еще безжалостнее. Нет, моя милая, это не шизофрения. Сам факт того, что ты задаешься этим вопросом отвечает на него отрицательно. Страх делает тебя злее. На него сейчас должно быть жалко смотреть, но я и не смотрю на него. Зачем? Мне гораздо приятнее смотреть на тебя его глазами. Ты правда только что заметила? Знаешь, я люблю тебя. Особенно в такие моменты. Именно потому, что страх заставляет тебя хвататься за нож вместо того, чтобы забиться в угол или в панике бежать куда глаза глядят. Ну... Тише, моя хорошая. Успокойся. Разумеется у тебя не было выбора. Ты сделала единственное, что могла сделать. И это вовсе никакая не шизофрения. Само то, что ты ставишь этот вопрос - отвечает на него отрицательно