Посмотри – прилетает бабочка Махаон, посмотри – бьёт нежными крыльями пустоту, взбивает пространство в радужную мечту, не улетает вон. Но в этом доме стены покрылись инеем, инеем, который уже не тает и бабочка погибает, а ты её не хоронишь, теплишь, греешь в ладонях, шепчешь ей: "Потерпи, потерпи немного, до Весны ещё полдороги, до Солнца ещё полшага, додышать бы!.." Но бабочка коченеет, костенеет, рассыпается на пыльцу, оставляя после себя песок, который бежит тонкими струйками между дрожащих пальцев, застилает пол, засыпает всё до самого подоконника и тебе никуда не спрятаться, нéкуда подеваться – одеваться, бежать, чтобы он не засыпал горло тебе и не превратил в покойника.
Не кричи, успокойся, бабочка Махаон тяжело-тяжело болела, ей стало гораздо лучше, теперь ничего не бойся, стлевшее её тело развеет холодный ветер. Да, мы, конечно, в ответе за всех кого приручили, нас с тобой так учили, но иногда становится слишком больно где-то под левой грудью и надо сказать "довольно", вырваться на свободу, оставив в капкане лапу, и надо по ней не плакать.
Посмотри – это колокол бьёт набат по всем судьбам, которые намечались, но зимой зародышами скончались, это звездочки – свет которых кому-то, конечно, нужен – западают в нутро и выворачивают наружу нас, и ведь это не в первый раз и не в последний раз, потому что это всего лишь третий или четвертый класс школы, которую нам предстоит пройти, вглядываясь в пути в себя, как в небо, которое не разглядеть насквозь, до которого сотни верст.
Посмотри на эту Весну, от неё штормит, от неё буянит по венам Ветер, Солнце сочится в жилы, заполняет собою всё и тогда болит меньше, а неровные шрамы – весть о том, что зажили пробоины в легких и раны, рваные по краям. Весна гладит моё предплечие втихаря, улыбается, говорит, что я стала совсем большой, а потом рассказывает, что у Тебя будет всё хорошо - и тогда я, в ответ, улыбаюсь тоже и глажу её по атласной коже.