159. Окно в декабрь. Усиевича, Сокол и АМЗ, Чердачинск
09-01-2023 01:07
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
На нас напали совсем уже лютые холода; из-за морозов, всем посёлком, окончательно скатились под откос, с холма в берлогу, в тишину подветренного склона, в подснежную белую мглу - теперь можно бесконечно долго спать, ничего не делать, молчать, соответствуя русскому Рождеству, Шабаду, каникулам, полнолунию, ну, да, субботе-воскресению, выходным, таким же скучным, как и первое января.
В таком упадке буквальном самое время открыться прошлому: вспомнить декабрь - в низине атмосферного и кровяного давления вспоминается, помнится лучше, четче и плотнее, менее прерывисто: давно заметил, как любые границы (временные, пространственные, сезонные, календарные) почти мгновенно сдвигают пережитое и съеденное в густую, нерасторжимую тень.
Пересаживают использованный скарб опыта и эмоций на льдину, безостановочно дрейфующую за линию горизонта, а то и на глазах стаивающую: ещё вчера казалось актуальным, тревожило, болело, а сегодня - с глаз долой. Будто бы и не было вовсе.
В памяти остаются лишь самые последние дни, извивы погодного сюжета, смешанные с новостной повесткой (снегопад да смерти в Макеевке, Голынко и Слаповский, солянка да поход в аптеку за безотказным менавазином, низкие и густые небеса, замешанные в снежное-нежное тесто), никаких более сгибов и трещин междудомами днями и микро-эпохами.
А ведь нынешний декабрь вышел зело затейливым, веерно разнообразным в своих проявлениях - это я, разумеется, по столице сужу, где было и тепло и холодно, и душно, и промозгло.
Практически тропический ливень меня домой загнал (возвращался с выставки Шадра в "Новой Третьяковки" с мокрой спиной - под зимний бушлат вода буквально затекала, минуя шерстяной шарф), когда через пару дней небывалой силы снегопады на Москву после плюсовых оттепелей обрушились...
...чтобы покрыть скользкое и солёное пухом невинным и доброжелательным, чтобы устроить, наконец, праздник жестянщикам, спутав и перемешав вообще, все, что мы любим - яркие елки и зимние дожди, новогодние гирлянды и лужи, в которых они отражаются, что смешались кони, люди и метро, надежды, страхи, ответственность и стыд, Господи, когда же это закончится?
Теперь уже никогда: война - это вам не декабрь, она не на льдине, но горб и уродство на долгий путь и долгие года; приручаемся жить уже не в эволюции, но в мутации, погода нам в помощь.
Тепло в Москве слишком проблемно, чтоб стать теперь радостью, слишком наглый процент берут градусы, хмурью да тяжестью давлений, и атмосферного, и кровяного, чтоб предвкушать появление внеочередных проталин с пониженным уровнем переменной облачности, сгущающейся до состояния грязного постельного белья, да низкой социальной ответственности.
Ведь никто не заботится о комфорте простых "дорогих москвичей", вынужденных скакать сначала через лужи и слякоть, затем через застывшие надолбы ледяных узоров, потом по всему этому сразу, припорошенному вялой мукой (оба ударения канают).
А снегопад случился знатный и улицу забелило, заштриховывало с избытком, с терпкой свежестью, с расширенной грудью и перехватыванием дыхания, мои ботинки намокли, мои колени замёрзли, несколько суток на Сокол и Аэропорт валило как и прорванной трубы, корректируя планы и настроения, но теперь уже даже из этого брукнеровского круговорота стихий ничего толком не вспомнится - это я нарочно, усилием воли, запоминал исключение из правил, похожее на репортаж в воскресных новостях, чтобы, месяц спустя, в поминальник вставить, а сколько всего остального ушло не пискнув, толком не обернувшись?
Одной из важнейших черт этой зимы и всего прошедшего года стало заметное, на глазах, оскудение, причем, не только магазинного ассортимента, но и разнообразия явлений и лиц, как типов, так и интеллектуальных потенциалов - причем не только в публичных и общественных сферах, где веками знакомые персонажи ("узнаваемые люди") словно бы самосдались в макулатуру, но и попросту на улице, в метро. В интернете.
Это самозатирание привычного медийного ландшафта не воспринимается трагедийно, так как "в эпоху цифры" нет ничего окончательного - отмены, запреты и даже смерть не способны изъять из общего пользования всех, кого хочется лицезреть, достаточно ютьюбчик набрать, однако разреженность лабиринта, привычно нас окружавшего, становится совсем уже какой-то вопиющей.
И вопит она о нашей узкой (я - узкий), сужающейся доле.
Раньше в "Коммерсе" был чуть ли не отряд светских хроникеров и ресторанных критиков, теперь остались лишь Цивина да Милова, и то последняя пишет про "вымирание светской жизни": Москва действительно встала.
И не в пробках, на этот раз, не в снежных заносах: светской жизнью не живу, обо всех общественных процессах сужу по качеству выставок и симфонических концертов, застройки и посетителей фудкортов и пересадочных узлов.
Всё становится проще, плоше, плоскостнее, незатейливее, декоративнее, деревяннее, оловяннее, снимает цедру и сминает мишуру...
Тот случай, когда ошибается поговорка "свято место пусто не бывает", бывает да ещё как, лишь одна интровертность спасает.
Тем более, что реальность, лишённая согласия и мира, не оставляет никаких альтернатив, кроме разворота к себе.
В себя.
А там уж кто что накопил да наработал.
Кто на что сподобился.
Когда общественный и культурный ландшафт фонтанирует обновками да премьерами, движением индексов в несколько рядов - вот как это раньше на деловых каналах нижней строкой бежало, легко можно отказаться от "я" да спрятаться за частокол событий, а когда ты в казарме - остаётся письма родственникам на волю писать.
Я так и делал, когда служил в советской СА, нёс каждый день бред срочной службы.
В казарме порядок, а все живое существует под спудом, в подвале, где дембеля мастырят альбомы и форму выходного дна, в бессознании, в полутьме бессознательного с низким, сводчатым потолком.
Звёзды (любые) сгинули, сбрызнули в Эмираты да по другим закоулочкам, а я сижу и думаю о том, насколько разговорами о всеобщей и тотальной транспарентности преувеличено значение публичности нашей жизни (в нашей жизни).
Все-таки самое важное происходит у нас по прежнему "вдали от взглядов" и "в тиши кабинетов", в потёмках черепной коробки, наконец.
Человек бывает с собой, в основном, наедине с самим собой: рядом с другими я чувствую себя ощутимо деформированным, тогда сегодня приватное кажется многим торопыгам неважным, так как в зачет идут слова и эмоции, выраженные публично.
Вряд ли это правильно и хорошо, ибо подлежит цензуре, ещё более свирепой, нежели государственная, которая сегодня более нелепа, нежели грозна.
Казалось бы, человек недвижно полулежит с книгой несколько часов в своём углу (или даже спит в удобной позе), а какие бурные процессы у него идут внутри, пока он, невыразительный, скотомизируется для окружающих.
Но общественность требует исповеди и согласий с тем, что слева и с тем, что справа, с тем, что свойственно и с тем, что противоречит вообще всему; остаётся затвориться с книгой, отвернуться лицом к стенке, выключить свет, закрыть глаза.
Нас начальство и без того давит и давит, сколько себя помню, а теперь ещё и вы?
А если не хочется ни исповедей, ни жестов, ни слов, если я сны гениальные вижу?
Шекспир научил: "торгует чувством тот, кто перед светом всю душу выставляет напоказ", а мне, к тому ж, от света ничего не надо - я по ночам привык жить, на копейки питаться, мне свет даёт снег, его теперь снова много.
Зависимость от публичного - зависимость от внешнего, то есть от власти, приближения к ней, учёта её; внутри ("...ты - царь, живи один...") никакой власти извне быть не должно, это не физиологично, и не гигиенично, вам говорят.
Я не с теми и не с другими, я не против этих и, тем более, тех, могу ли я быть сам с собой, чтобы оставаться самим собой?
Или это уже нам не можно?
Прочёл вчера у Ролана Барта бонмо о том, что быть современным человеком означает знать, что отныне еще запрещено.
У Левкина в новой книге "Проводки оборвались, ну и что" есть схожее наблюдение в тексте 2013 года про Ригу:
"Прогресс закончился с закрытием курилок, чуть раньше - когда возникла мысль их закрыть. Примерно тогда все начали делаться веселее: футболки с принтами, мерчи, мемы, кофе с сиропами. Новые телефоны навязчивее прежних, обновления операционок, ох; все сразу адаптированное. Ах, прежде любое письмо, звонок, взаимодействие - событие, а теперь по ночам телефон булькает, и это пустяки: либо спам в почту, либо ерунда в соцсетях; не отключил notifications. Внешние воздействия обернулись чепухой, тем более - неизвестные внешние воздействия, что вовсе странно..." (112)
Как-то устаёшь все время быть веселым, улыбчивым, милым, особенно, в праздники.
Особенно в возрасте (любой возраст - возраст)...
Ещё сильнее устаешь от механических переносов правил и принципов из одних сфер в другие.
Сидение в соцсетях порождает такие дальние, долгие тени, что перестройка (перекройка, переформатирование) мозгов кажется неотвратимым.
Все чаще встречаю уподобление организма компьютеру и его технологиям: эти метафоры не означают превращение людей в киборгов - метафоры являются переносом значений, метаморфоз означающих, а отнюдь не самых процессов
Торопыги путают время, потраченное на кидание комментов с экзистенциальным ландшафтом, то есть пространство с осознанием проделанного (мыслью ли, обществом ли) пути.
Торопыги еще не научились думать: мысль начинается, оторвавшись от инстинктивных импульсов и стереотипов: стереотипы - не мысль, но противоположность ее.
Всё это механикой отдаёт, Механизацией нашего сельского хозяйства
Я думаю о том, как общие, поверхностные разговоры меняют не только направление нашей мысли, но и жизни.
Помню, когда только появилось слово "корпоратив", оно захватило меня, провинциального завлита, почти целиком, проросло злыми и бессмысленными колючками, в конечном счете, заставив распрощаться не только с отчим городом и с театром, но и с литературой, став начальником в крупной айти-конторе, создававшей какой-то особенный русский маршуртизатор, да так и не создавшей.
Я перебрался в Москву, чтобы тоже иметь право говорить про вчерашний корпоратив (на нашем-то, новогоднем, между прочим, Меладзе выступал), да так там и остался, чтоб, наконец, оценить трубчатые эффекты слов как костей - внутри у них пусто и гулко, наполняй чем хочешь.
Я приблизился к данности и вошёл в неё, вот как декабрь входит в суету, подменяющую естественное течение жизни на протяжении года, и данность распалась на пиксели: ЖЖ-юзеры, злоупотеблявшие понятием "корпоратив" оказались уволенными и безработными, Москва - равнодушной и чужой.
А вскоре из ай-ти уволили и меня. По сокращению, раз особенный русский маршрутизатор не заладился. Но Меладзе на новогоднем корпоративе действительно пел. Отработал программу честно.
Хозяин конторы стоял посредине пустого танцпола, скрестив руки на груди и, не отрываясь, смотрел на певца, так как оплаченное право имел и затраченные средства отбивал, на сколько это возможно.
Потом у него сыроварня образовалась.
Теперь-то, когда мир только снится, слова и вовсе ороговели, покрылись хитиновыми панцирями, упростив задачу непонимания до максимума: всё упростилось, скованным привычками выживания - не до жиру, не до мыслей.
С третьей же стороны...
"В докладе 1938 года Рюйе противопоставляет два типа поведения животного: один, когда им движет сильная казуальность и оно, например, прямиком идет к своей пище; другой, когда оно сталкивается с опасностью. Тогда "животная геодезия" определяется целым комплексом факторов, позволяющих избежать опасности: это избегание, по Рюйе, и есть творчество. Именно встреча с препятствием заставляет животное творить, и это очень хорошо согласуется с идеей Делёза о том, что настоящее мышление не является спонтанной, естественной операцией, но исходит от внеположенной потребности, от встречи, отсечения потока, которое вас к нему побуждает..." (212)
Из книги Франсуа Досса "Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография" в переводе с французского Инны Кушнаревой (под научной редакцией Михаила Маяцкого). Издательский дом "Дело", Москва, 2021
Знаете, как я отреагировал на тренд всеобщего упрощения этой зимы?
Начал читать прозу Юлии Кокошко, чего и вам всем желал бы, если б захотел повлиять...
...но не хочу и ссылки на Кокошко не ставлю.
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
На нас напали совсем уже лютые холода; из-за морозов, всем посёлком, окончательно скатились под откос, с холма в берлогу, в тишину подветренного склона, в подснежную белую мглу - теперь можно бесконечно долго спать, ничего не делать, молчать, соответствуя русскому Рождеству, Шабаду, каникулам, полнолунию, ну, да, субботе-воскресению, выходным, таким же скучным, как и первое января.
В таком упадке буквальном самое время открыться прошлому: вспомнить декабрь - в низине атмосферного и кровяного давления вспоминается, помнится лучше, четче и плотнее, менее прерывисто: давно заметил, как любые границы (временные, пространственные, сезонные, календарные) почти мгновенно сдвигают пережитое и съеденное в густую, нерасторжимую тень.
Пересаживают использованный скарб опыта и эмоций на льдину, безостановочно дрейфующую за линию горизонта, а то и на глазах стаивающую: ещё вчера казалось актуальным, тревожило, болело, а сегодня - с глаз долой. Будто бы и не было вовсе.
В памяти остаются лишь самые последние дни, извивы погодного сюжета, смешанные с новостной повесткой (снегопад да смерти в Макеевке, Голынко и Слаповский, солянка да поход в аптеку за безотказным менавазином, низкие и густые небеса, замешанные в снежное-нежное тесто), никаких более сгибов и трещин между
А ведь нынешний декабрь вышел зело затейливым, веерно разнообразным в своих проявлениях - это я, разумеется, по столице сужу, где было и тепло и холодно, и душно, и промозгло.
Практически тропический ливень меня домой загнал (возвращался с выставки Шадра в "Новой Третьяковки" с мокрой спиной - под зимний бушлат вода буквально затекала, минуя шерстяной шарф), когда через пару дней небывалой силы снегопады на Москву после плюсовых оттепелей обрушились...
...чтобы покрыть скользкое и солёное пухом невинным и доброжелательным, чтобы устроить, наконец, праздник жестянщикам, спутав и перемешав вообще, все, что мы любим - яркие елки и зимние дожди, новогодние гирлянды и лужи, в которых они отражаются, что смешались кони, люди и метро, надежды, страхи, ответственность и стыд, Господи, когда же это закончится?
Теперь уже никогда: война - это вам не декабрь, она не на льдине, но горб и уродство на долгий путь и долгие года; приручаемся жить уже не в эволюции, но в мутации, погода нам в помощь.
Тепло в Москве слишком проблемно, чтоб стать теперь радостью, слишком наглый процент берут градусы, хмурью да тяжестью давлений, и атмосферного, и кровяного, чтоб предвкушать появление внеочередных проталин с пониженным уровнем переменной облачности, сгущающейся до состояния грязного постельного белья, да низкой социальной ответственности.
Ведь никто не заботится о комфорте простых "дорогих москвичей", вынужденных скакать сначала через лужи и слякоть, затем через застывшие надолбы ледяных узоров, потом по всему этому сразу, припорошенному вялой мукой (оба ударения канают).
А снегопад случился знатный и улицу забелило, заштриховывало с избытком, с терпкой свежестью, с расширенной грудью и перехватыванием дыхания, мои ботинки намокли, мои колени замёрзли, несколько суток на Сокол и Аэропорт валило как и прорванной трубы, корректируя планы и настроения, но теперь уже даже из этого брукнеровского круговорота стихий ничего толком не вспомнится - это я нарочно, усилием воли, запоминал исключение из правил, похожее на репортаж в воскресных новостях, чтобы, месяц спустя, в поминальник вставить, а сколько всего остального ушло не пискнув, толком не обернувшись?
Одной из важнейших черт этой зимы и всего прошедшего года стало заметное, на глазах, оскудение, причем, не только магазинного ассортимента, но и разнообразия явлений и лиц, как типов, так и интеллектуальных потенциалов - причем не только в публичных и общественных сферах, где веками знакомые персонажи ("узнаваемые люди") словно бы самосдались в макулатуру, но и попросту на улице, в метро. В интернете.
Это самозатирание привычного медийного ландшафта не воспринимается трагедийно, так как "в эпоху цифры" нет ничего окончательного - отмены, запреты и даже смерть не способны изъять из общего пользования всех, кого хочется лицезреть, достаточно ютьюбчик набрать, однако разреженность лабиринта, привычно нас окружавшего, становится совсем уже какой-то вопиющей.
И вопит она о нашей узкой (я - узкий), сужающейся доле.
Раньше в "Коммерсе" был чуть ли не отряд светских хроникеров и ресторанных критиков, теперь остались лишь Цивина да Милова, и то последняя пишет про "вымирание светской жизни": Москва действительно встала.
И не в пробках, на этот раз, не в снежных заносах: светской жизнью не живу, обо всех общественных процессах сужу по качеству выставок и симфонических концертов, застройки и посетителей фудкортов и пересадочных узлов.
Всё становится проще, плоше, плоскостнее, незатейливее, декоративнее, деревяннее, оловяннее, снимает цедру и сминает мишуру...
Тот случай, когда ошибается поговорка "свято место пусто не бывает", бывает да ещё как, лишь одна интровертность спасает.
Тем более, что реальность, лишённая согласия и мира, не оставляет никаких альтернатив, кроме разворота к себе.
В себя.
А там уж кто что накопил да наработал.
Кто на что сподобился.
Когда общественный и культурный ландшафт фонтанирует обновками да премьерами, движением индексов в несколько рядов - вот как это раньше на деловых каналах нижней строкой бежало, легко можно отказаться от "я" да спрятаться за частокол событий, а когда ты в казарме - остаётся письма родственникам на волю писать.
Я так и делал, когда служил в советской СА, нёс каждый день бред срочной службы.
В казарме порядок, а все живое существует под спудом, в подвале, где дембеля мастырят альбомы и форму выходного дна, в бессознании, в полутьме бессознательного с низким, сводчатым потолком.
Звёзды (любые) сгинули, сбрызнули в Эмираты да по другим закоулочкам, а я сижу и думаю о том, насколько разговорами о всеобщей и тотальной транспарентности преувеличено значение публичности нашей жизни (в нашей жизни).
Все-таки самое важное происходит у нас по прежнему "вдали от взглядов" и "в тиши кабинетов", в потёмках черепной коробки, наконец.
Человек бывает с собой, в основном, наедине с самим собой: рядом с другими я чувствую себя ощутимо деформированным, тогда сегодня приватное кажется многим торопыгам неважным, так как в зачет идут слова и эмоции, выраженные публично.
Вряд ли это правильно и хорошо, ибо подлежит цензуре, ещё более свирепой, нежели государственная, которая сегодня более нелепа, нежели грозна.
Казалось бы, человек недвижно полулежит с книгой несколько часов в своём углу (или даже спит в удобной позе), а какие бурные процессы у него идут внутри, пока он, невыразительный, скотомизируется для окружающих.
Но общественность требует исповеди и согласий с тем, что слева и с тем, что справа, с тем, что свойственно и с тем, что противоречит вообще всему; остаётся затвориться с книгой, отвернуться лицом к стенке, выключить свет, закрыть глаза.
Нас начальство и без того давит и давит, сколько себя помню, а теперь ещё и вы?
А если не хочется ни исповедей, ни жестов, ни слов, если я сны гениальные вижу?
Шекспир научил: "торгует чувством тот, кто перед светом всю душу выставляет напоказ", а мне, к тому ж, от света ничего не надо - я по ночам привык жить, на копейки питаться, мне свет даёт снег, его теперь снова много.
Зависимость от публичного - зависимость от внешнего, то есть от власти, приближения к ней, учёта её; внутри ("...ты - царь, живи один...") никакой власти извне быть не должно, это не физиологично, и не гигиенично, вам говорят.
Я не с теми и не с другими, я не против этих и, тем более, тех, могу ли я быть сам с собой, чтобы оставаться самим собой?
Или это уже нам не можно?
Прочёл вчера у Ролана Барта бонмо о том, что быть современным человеком означает знать, что отныне еще запрещено.
У Левкина в новой книге "Проводки оборвались, ну и что" есть схожее наблюдение в тексте 2013 года про Ригу:
"Прогресс закончился с закрытием курилок, чуть раньше - когда возникла мысль их закрыть. Примерно тогда все начали делаться веселее: футболки с принтами, мерчи, мемы, кофе с сиропами. Новые телефоны навязчивее прежних, обновления операционок, ох; все сразу адаптированное. Ах, прежде любое письмо, звонок, взаимодействие - событие, а теперь по ночам телефон булькает, и это пустяки: либо спам в почту, либо ерунда в соцсетях; не отключил notifications. Внешние воздействия обернулись чепухой, тем более - неизвестные внешние воздействия, что вовсе странно..." (112)
Как-то устаёшь все время быть веселым, улыбчивым, милым, особенно, в праздники.
Особенно в возрасте (любой возраст - возраст)...
Ещё сильнее устаешь от механических переносов правил и принципов из одних сфер в другие.
Сидение в соцсетях порождает такие дальние, долгие тени, что перестройка (перекройка, переформатирование) мозгов кажется неотвратимым.
Все чаще встречаю уподобление организма компьютеру и его технологиям: эти метафоры не означают превращение людей в киборгов - метафоры являются переносом значений, метаморфоз означающих, а отнюдь не самых процессов
Торопыги путают время, потраченное на кидание комментов с экзистенциальным ландшафтом, то есть пространство с осознанием проделанного (мыслью ли, обществом ли) пути.
Торопыги еще не научились думать: мысль начинается, оторвавшись от инстинктивных импульсов и стереотипов: стереотипы - не мысль, но противоположность ее.
Всё это механикой отдаёт, Механизацией нашего сельского хозяйства
Я думаю о том, как общие, поверхностные разговоры меняют не только направление нашей мысли, но и жизни.
Помню, когда только появилось слово "корпоратив", оно захватило меня, провинциального завлита, почти целиком, проросло злыми и бессмысленными колючками, в конечном счете, заставив распрощаться не только с отчим городом и с театром, но и с литературой, став начальником в крупной айти-конторе, создававшей какой-то особенный русский маршуртизатор, да так и не создавшей.
Я перебрался в Москву, чтобы тоже иметь право говорить про вчерашний корпоратив (на нашем-то, новогоднем, между прочим, Меладзе выступал), да так там и остался, чтоб, наконец, оценить трубчатые эффекты слов как костей - внутри у них пусто и гулко, наполняй чем хочешь.
Я приблизился к данности и вошёл в неё, вот как декабрь входит в суету, подменяющую естественное течение жизни на протяжении года, и данность распалась на пиксели: ЖЖ-юзеры, злоупотеблявшие понятием "корпоратив" оказались уволенными и безработными, Москва - равнодушной и чужой.
А вскоре из ай-ти уволили и меня. По сокращению, раз особенный русский маршрутизатор не заладился. Но Меладзе на новогоднем корпоративе действительно пел. Отработал программу честно.
Хозяин конторы стоял посредине пустого танцпола, скрестив руки на груди и, не отрываясь, смотрел на певца, так как оплаченное право имел и затраченные средства отбивал, на сколько это возможно.
Потом у него сыроварня образовалась.
Теперь-то, когда мир только снится, слова и вовсе ороговели, покрылись хитиновыми панцирями, упростив задачу непонимания до максимума: всё упростилось, скованным привычками выживания - не до жиру, не до мыслей.
С третьей же стороны...
"В докладе 1938 года Рюйе противопоставляет два типа поведения животного: один, когда им движет сильная казуальность и оно, например, прямиком идет к своей пище; другой, когда оно сталкивается с опасностью. Тогда "животная геодезия" определяется целым комплексом факторов, позволяющих избежать опасности: это избегание, по Рюйе, и есть творчество. Именно встреча с препятствием заставляет животное творить, и это очень хорошо согласуется с идеей Делёза о том, что настоящее мышление не является спонтанной, естественной операцией, но исходит от внеположенной потребности, от встречи, отсечения потока, которое вас к нему побуждает..." (212)
Из книги Франсуа Досса "Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография" в переводе с французского Инны Кушнаревой (под научной редакцией Михаила Маяцкого). Издательский дом "Дело", Москва, 2021
Знаете, как я отреагировал на тренд всеобщего упрощения этой зимы?
Начал читать прозу Юлии Кокошко, чего и вам всем желал бы, если б захотел повлиять...
...но не хочу и ссылки на Кокошко не ставлю.
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник 159. Окно в декабрь. Усиевича, Сокол и АМЗ, Чердачинск | lj_paslen - Белая лента |
Лента друзей lj_paslen
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»