Выставка "Мир как беспредметность. Рождение нового искусства" в Еврейском музее/Центре толерантности
11-12-2022 18:35
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
История о том, как Марк Шагал, будучи комиссаром искусств по Витебской области, позвал в местное художественное училище преподавать Казимира Малевича, а тот склонил на свою, супрематическую сторону, большинство коллектива, из-за чего Шагалу пришлось навсегда уехать с исторической родины, известна всем, кто когда бы то ни было интересовался авангардом.
Очень уж она живописная во всех смыслах и показательная, тянущая на символические (да и какие угодно – биографические, эстетические, исторические) обобщения, связывающие в единый сюжет самых известных мастеров ХХ века…
…так как, конечно же, в авангарде большинство публики интересует не эстетический подход (чтобы любоваться всё тем же супрематизмом нужен серьезный интеллектуальный навык и даже, не побоюсь этого слова, незаёмный опыт переживания) и даже не событийная канва, рассказывающая как об истории искусства, так и беспрецедентном политико-общественном эксперименте, последышами которого мы все являемся, но именно что «светская жизнь» творений и их живописцев, вышедших на первые места (в том числе и с помощью коммерческих аукционов) в иерархии материальных ценностей.
То есть, явлений, имеющих вполне осязаемую цену и ценность, максимальному количеству людей недоступную – хотя, кстати, на выставке «Мир как беспредметность» подавляющее число экспонатов – принципиально незасмотренные произведения из провинциальных музеев и частных коллекций, обладающих, как показывает выставочная практика, громадными запасами советского экспериментального искусства.
Которое важно уметь дозировать при показе и одно из важнейших достоинств «Мира как беспредметности» – ощущение свежести, идущее от большинства работ из малодоступных региональных и приватных собраний.
Показать людям доселе невидимое – это ведь тоже дополнительная возможность увеличить в мире количество чего-то беспредметного, абстрактного, отвлечённого…
Беспредметное (заочное, условное, рассеянное во времени и пространстве) важно уметь организовать в ясный и понятный сюжет, из-за чего кураторами выставки (Андрей Сарабьянов и Наталья Мюррей из лондонского Института Курто) предложены чётко очерченные экспонатами и экспликациями, а также экспозиционной архитектурой фабульные линии.
Выставка проходит, с одной стороны, через конкретные историко-культурные точки, вроде Витебского художественного училища, задающего истории возникновения беспредметности эффектную фабульную завязку и создания в нем объединения «Уновис» (1919), а так же взлета и падения в Питере Государственного института художественной культуры, понятное дело, сразу после смерти Ленина признанного прибежищем ошибочного эстетического радикализма, а, с другой, через отсечение линий поисков, альтернативных [супрематической] абстракции.
Так как там, с одной стороны, буквально, есть выгородка, посвященного органическому искусству Михаила Матюшина (и, помимо сияющих картин, даже две скульптурные коряги выставлены в стеклянных витринах), а, с другой, наискосок от Матюшина, выстроен отсек аналитического искусства Павла Филонова.
Но все эти частности, рано или поздно, отсекаются, ну, или же маргинализуются, сообразно кураторскому нарративу (важно отметить, что правда истории и культурного контекста – это одно, а драматургический конфликт, разыгрываемый создателями временной экспозиции буквально «из того, что было» – дело совершенно другое), который рассказывает о временной, но, тем не менее, безоговорочной победе абстракционистов, имевших в истории русского авангарда, во-первых, чёткое персонально-биографическое выражение (Малевич и его ученики), во-вторых, легко объяснимый пафос общественной пользы через глобальное (и уже не только эстетическое) переустройство страны, а потом уже, если получится, и всего мира.
Конечно, это стремление перестроить страну и весь мир было утопичным и несбыточным, но ведь авангард (и, тем более, беспредметный) – это и есть утопия как она есть.
Утопия per se, которая лично мне кажется антиутопией, поскольку супрематизм оказывается стремлением к редукции пространства и предметов, к расчистке территорий от «старого мира», которого слишком много и от которого просто так не избавишься.
Беспредметность (отсутствие материальных объектов) есть один из модусов (способов, агрегатных состояний) абстракции, способной быть и дружественно-мягкой.
Вот как у того же Василия Кандинского, присутствующего на выставке чайной парой из фарфора, точнее, росписью блюдца и чашки – при том, что рядом в витринах выставлены уже авангардные эксперименты с посудой и агитационный фарфор советских горланов, таким образом, видимо, повторяя идею всей выставки в целом на одном, отдельно взятом участке, где Кандинский – альтернатива, размещенная где-то сбоку, тогда как основной объём посудной выгородки занимает правоверный авангард.
Мне нравится легенда про то, что первая абстрактная композиция вышла у Кандинского случайно, когда свежая, не успевшая высохнуть картина, перевернулась, упала и смазалакарту будня нечто фигуративное во что-то понятно, непонятно условное.
Такая абстракция мирволит любованию самодостаточных красочных подтёков, цветов и линий: до логического тупика подобный метод доводит Георг Базелиц, переворачивающий холсты вверх ногами, таким образом, предлагая любоваться самодостаточной красотой возникающих пятен, отныне, вроде бы ни о чём…
Беспредметность русского авангарда всегда идеологична и неслучайна - она выражает целые грозди (россыпи) идей, которые так точно передал Мандельштам в «Стихах о неизвестном солдате»:
Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры
И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами,
Ядовитого холода ягодами
Растяжимых созвездий шатры —
Золотые созвездий жиры...
Красота беспредметности, понимать которую нужно примерно так же, как получать удовольствие от пустоты, вроде бы, наполненных икон, приманивает опасностью края, за которым находится уже полное расчеловечивание.
Неслучайно в последнем (и самом большом) зале выставки, куда сходятся самые разные закутки с самыми разными проявлениями учеников Малевича, находятся его крестьянские головы без лиц – беспредметные явления социальной беспредметности, как попытки выведения нового, беспредметного (анонимного?) человека.
И тут уже недалеко до каких-то откровенно гулаговских ассоциаций, тем более, что за временными стенами, выстроенными в тылах гаража на Образцова, находится экспозиция Еврейского музея, большая часть которого посвящена чудовищной судьбе еврейского народа на территории сначала царской России, а затем и ещё более безжалостного совка.
И это – совсем уже отдельная тема (о ней чуть ниже), а пока суть да дело, выставка открывается роскошным «витебским закутком», где помимо пяти ранних картин и рисунков Шагала (а мы помним, что чем более ранние работы Марка Захаровича, тем они более ценятся), висит два автопортрета Иегуди (Юрия) Пэна – знаменитого шагаловского учителя, с упоминания которого начинается любой рассказ об одном из главных оптимистических гениев искусства ХХ века.
И мы можем видеть, насколько творчество Пэна традиционно и даже залаченно буржуазно и как этой изящной, но гладкописи противостоит фактурное и занозистое искусство ученика.
Здесь есть еще фальковский, тоже ранний, весьма кубистический пейзаж Витебска, предлагающего как бы еще одну парадигматическую альтернативу реализму, авангарду и одному из подвидов его – беспредметности…
…тогда как на другой стороне этого же зала устроено первое посольство поисков Малевича и апостолов его, вроде Чашника и Суетина.
Сарабьянов и Мюррей буквализируют рассказ о развитии авангарда, делают его едва ли не книжным: когда важнее всего – причинно-следственные сцепки залов и отсеков, отделенных друг от друга фальшь-стенами, тогда как картины оказываются иллюстрациями этой логики, чем-то сугубо вторичным, тем более, что все эти экспонаты необязательны и точно уж взаимозаменяемы.
В отличие от логики самой экспозиции, многократно укрепленной дополнительными скрепами: другой важнейший нарратив «Мира как беспредметности» – дневники и эгодокументы Льва Юдина, большим томом изданные «Энциклопедией авангарда» несколько лет назад.
Ученик Малевича, Юдин год за годом описывал и практики своего гуру и собственные художественные впечатления, создав и зафиксировав «широкую панораму художественной жизни первой половины ХХ века», из которой можно извлечь любые, даже самые маргинальные имена и вообще-то всё, что угодно…
…и то, что, собственно говоря, называется историко-культурным контекстом, а ценится выше всего, так как воссоздаётся труднее всего и лишь отчасти…
Том бумаг Юдина лежит на отдельном пюпитре у входа на выставку, одна из его картин (с живописью Константина Рождественского на обороте) является одним из важнейших смысловых узлов экспозиции, знаменуя собой «пост-супрематизм», а еще над многими выгородками, посвященными творчеству отдельных мастеров (подчас совсем уже забытых), размещены цитаты из юдинского дневника, соединяющего всё со всем…
…чтобы уж точно скрепить зрелище во что-то навсегда единое и неделимое – как если «Мир как беспредметность» является (являлся бы) прообразом постоянной экспозиции Музея русского и советского авангарда.
Парадокс в том, что художники создают объекты (не только живопись и скульптуру, но, например, и расписывают фарфор, рисуют афиши и проводят выставки, от которых остаются фотоснимки и документальные съёмки), но сами их биографии оказываются, вне этих объектов и свидетельств, незримыми.
То есть, беспредметными и сокрытыми в тени.
Скотомизированными, прости господи.
Тут надо сказать о структуре Еврейского музея, делающего содержание своих выставок, посвященных первому авангарду рубежа веков, максимально отвлеченными и оторванными от актуального контекста.
Причем, это весьма красиво и ненавязчиво делается, поскольку вход в Еврейский музей находится с тыльной стороны, а под выставки выдается территория у фасадной части гаража, выходящей на улицу Образцова.
Для того, чтобы попасть в Музей нужно обойти весь гараж, чтобы зайти в входную зону с билетами, гардеробом, кафе и книжной лавкой, а потом долго обходить основную экспозицию, посвященную еврейской истории и по пути на выставку любуясь конструктивистскими деталями, разработанными инженером Шуховым и архитектором Мельниковым, чтобы вернуться к входной группе, ставшей теперь самым что ни на есть глубоким тылом.
Евреи – известные путаники и даже читают справа налево: когда мельниковский гараж, ещё до того, как стать Еврейским музеем/Центром толерантности, открылся после глобальной реконструкции абрамовичевским Гаражом, точнее, выставкой двух инсталляций Ильи и Эмилии Кабаковых – во-первых, «Красным вагоном», во-вторых, «Альтернативной историей искусств» (о, как же давно это было!), вход был именно с той, «фасадной» стороны, и это выглядело единственно возможной нормой.
Мол, вот фасад, вот дверь, мы в неё заходим, ничего не обходя, и сразу же попадаем внутрь альтернативного музея, выстроенного Ильей и Эмилией, норм…
…но время показало, что такой «нормальный» вход со стороны фасада и улицы Образцова, который должен был стать единственным правилом, явился исключением, необходимым для выстраивания специфической территории тотальной инсталляции Кабаковых.
Мы думали, что этовесна, а это оттепель для пущего зрительского удобства сделано, а это просто удобно для охраны режимного объекта и для структуры самого музея, занявшего основной объём архитектурного памятника.
Даром, что «основную экспозицию» больше одного раза не посмотришь, тогда как на выставки возвращаешься, ну, раз в год, как минимум.
Впрочем, я про другое – о том, как конкретные обстоятельства места определяют семантику проекта, заранее подвисающего в безвоздушном пространстве абстракций.
На «Мир как беспредметность» надо «долго» идти по слепым коридорам, как если зрителя готовят, заранее настраивают на экспозицию…
…тем более, что она уже не здесь: окружённая гипсокартонными стенами, она являет отвлечённое зрелище, расположенное в почти буквальном нигде.
Учитывая ретро-фантастический антураж мельниковского гаража, можно сказать, что выставка российского авангарда проходит на устаревшей орбитальной станции, списанной в утиль – раз уж даже беспредметность в этой стране сочится обязательной утилитарной надобой.
Я долго думал о своих ассоциациях этого длинного прохода к тылам, на самом деле, являющимся фасадом и сколь сильных, столь смутных ассоциациях и ощущениях, задающих моим эстетическим чувствам физиологические ощущения…
…сегодня я понял, что воспринимаю коридоры и проходы до «Второй галереи», в которой «Центр авангарда» разыгрывает свои выставочные мизансцены, чем-то вроде пуповины.
Ну, а там, где пуповина, там и орбитальная станция с кабелями, подающими кислород космонавтам, плавающим в окоёме корабля, внутри скафандра.
Так вот откуда возникает моя скованность на этих сарабьяниновских выставках?
С другой стороны, было бы желание и силы, можно придумать игру совершенно другой направленности…
Проще всего, разумеется, разворачивать беспредметность в сторону русского космизма, однако, спецификация еврейской территории требует каких-то особых экспозиционных подвигов – к примеру, было бы дико интересным соединить происки супрематистов не с иконами и не с аэлитами безграничных космических пространств, но, например, с Каббалой и прочими еврейскими штучками…
…впрочем, для выставкома, начинающего проект с Роберта Фалька, Иегуди Пэна и Марка Шагала и заканчивающего его Львом Юдиным да Николаем Суетиным, Михаилом Векслером, Анной Лепорской и Ильёй Чашником, подобная идея выглядит вполне применимой.
Причем даже и без участия Брускина Гриши: для иудея любая беспредметность - это книга отзвуков и отражений, символов и теней, прикрытых тяжёлой обложкой, до которой нужно же ещё добраться долгими конструктивистскими коридорами.
В этой книге Малевич победил вообще всех.
Даже ВКП(б). Убрал одной левой.
Еврейский музей, центр толерантности в ноябре 2019 года. Фотографии с выставки "Союза молодёжи": https://paslen.livejournal.com/2422186.html
"Альтернативная история искусств" Ильи и Эмилии Кабаковых в ЦСК "Гараж" в 2008 году: https://paslen.livejournal.com/634162.html
Красный вагон" Ильи Кабакова в ЦСК "Гараж" в 2008 году: https://paslen.livejournal.com/634469.html
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
История о том, как Марк Шагал, будучи комиссаром искусств по Витебской области, позвал в местное художественное училище преподавать Казимира Малевича, а тот склонил на свою, супрематическую сторону, большинство коллектива, из-за чего Шагалу пришлось навсегда уехать с исторической родины, известна всем, кто когда бы то ни было интересовался авангардом.
Очень уж она живописная во всех смыслах и показательная, тянущая на символические (да и какие угодно – биографические, эстетические, исторические) обобщения, связывающие в единый сюжет самых известных мастеров ХХ века…
…так как, конечно же, в авангарде большинство публики интересует не эстетический подход (чтобы любоваться всё тем же супрематизмом нужен серьезный интеллектуальный навык и даже, не побоюсь этого слова, незаёмный опыт переживания) и даже не событийная канва, рассказывающая как об истории искусства, так и беспрецедентном политико-общественном эксперименте, последышами которого мы все являемся, но именно что «светская жизнь» творений и их живописцев, вышедших на первые места (в том числе и с помощью коммерческих аукционов) в иерархии материальных ценностей.
То есть, явлений, имеющих вполне осязаемую цену и ценность, максимальному количеству людей недоступную – хотя, кстати, на выставке «Мир как беспредметность» подавляющее число экспонатов – принципиально незасмотренные произведения из провинциальных музеев и частных коллекций, обладающих, как показывает выставочная практика, громадными запасами советского экспериментального искусства.
Которое важно уметь дозировать при показе и одно из важнейших достоинств «Мира как беспредметности» – ощущение свежести, идущее от большинства работ из малодоступных региональных и приватных собраний.
Показать людям доселе невидимое – это ведь тоже дополнительная возможность увеличить в мире количество чего-то беспредметного, абстрактного, отвлечённого…
Беспредметное (заочное, условное, рассеянное во времени и пространстве) важно уметь организовать в ясный и понятный сюжет, из-за чего кураторами выставки (Андрей Сарабьянов и Наталья Мюррей из лондонского Института Курто) предложены чётко очерченные экспонатами и экспликациями, а также экспозиционной архитектурой фабульные линии.
Выставка проходит, с одной стороны, через конкретные историко-культурные точки, вроде Витебского художественного училища, задающего истории возникновения беспредметности эффектную фабульную завязку и создания в нем объединения «Уновис» (1919), а так же взлета и падения в Питере Государственного института художественной культуры, понятное дело, сразу после смерти Ленина признанного прибежищем ошибочного эстетического радикализма, а, с другой, через отсечение линий поисков, альтернативных [супрематической] абстракции.
Так как там, с одной стороны, буквально, есть выгородка, посвященного органическому искусству Михаила Матюшина (и, помимо сияющих картин, даже две скульптурные коряги выставлены в стеклянных витринах), а, с другой, наискосок от Матюшина, выстроен отсек аналитического искусства Павла Филонова.
Но все эти частности, рано или поздно, отсекаются, ну, или же маргинализуются, сообразно кураторскому нарративу (важно отметить, что правда истории и культурного контекста – это одно, а драматургический конфликт, разыгрываемый создателями временной экспозиции буквально «из того, что было» – дело совершенно другое), который рассказывает о временной, но, тем не менее, безоговорочной победе абстракционистов, имевших в истории русского авангарда, во-первых, чёткое персонально-биографическое выражение (Малевич и его ученики), во-вторых, легко объяснимый пафос общественной пользы через глобальное (и уже не только эстетическое) переустройство страны, а потом уже, если получится, и всего мира.
Конечно, это стремление перестроить страну и весь мир было утопичным и несбыточным, но ведь авангард (и, тем более, беспредметный) – это и есть утопия как она есть.
Утопия per se, которая лично мне кажется антиутопией, поскольку супрематизм оказывается стремлением к редукции пространства и предметов, к расчистке территорий от «старого мира», которого слишком много и от которого просто так не избавишься.
Беспредметность (отсутствие материальных объектов) есть один из модусов (способов, агрегатных состояний) абстракции, способной быть и дружественно-мягкой.
Вот как у того же Василия Кандинского, присутствующего на выставке чайной парой из фарфора, точнее, росписью блюдца и чашки – при том, что рядом в витринах выставлены уже авангардные эксперименты с посудой и агитационный фарфор советских горланов, таким образом, видимо, повторяя идею всей выставки в целом на одном, отдельно взятом участке, где Кандинский – альтернатива, размещенная где-то сбоку, тогда как основной объём посудной выгородки занимает правоверный авангард.
Мне нравится легенда про то, что первая абстрактная композиция вышла у Кандинского случайно, когда свежая, не успевшая высохнуть картина, перевернулась, упала и смазала
Такая абстракция мирволит любованию самодостаточных красочных подтёков, цветов и линий: до логического тупика подобный метод доводит Георг Базелиц, переворачивающий холсты вверх ногами, таким образом, предлагая любоваться самодостаточной красотой возникающих пятен, отныне, вроде бы ни о чём…
Беспредметность русского авангарда всегда идеологична и неслучайна - она выражает целые грозди (россыпи) идей, которые так точно передал Мандельштам в «Стихах о неизвестном солдате»:
Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры
И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами,
Ядовитого холода ягодами
Растяжимых созвездий шатры —
Золотые созвездий жиры...
Красота беспредметности, понимать которую нужно примерно так же, как получать удовольствие от пустоты, вроде бы, наполненных икон, приманивает опасностью края, за которым находится уже полное расчеловечивание.
Неслучайно в последнем (и самом большом) зале выставки, куда сходятся самые разные закутки с самыми разными проявлениями учеников Малевича, находятся его крестьянские головы без лиц – беспредметные явления социальной беспредметности, как попытки выведения нового, беспредметного (анонимного?) человека.
И тут уже недалеко до каких-то откровенно гулаговских ассоциаций, тем более, что за временными стенами, выстроенными в тылах гаража на Образцова, находится экспозиция Еврейского музея, большая часть которого посвящена чудовищной судьбе еврейского народа на территории сначала царской России, а затем и ещё более безжалостного совка.
И это – совсем уже отдельная тема (о ней чуть ниже), а пока суть да дело, выставка открывается роскошным «витебским закутком», где помимо пяти ранних картин и рисунков Шагала (а мы помним, что чем более ранние работы Марка Захаровича, тем они более ценятся), висит два автопортрета Иегуди (Юрия) Пэна – знаменитого шагаловского учителя, с упоминания которого начинается любой рассказ об одном из главных оптимистических гениев искусства ХХ века.
И мы можем видеть, насколько творчество Пэна традиционно и даже залаченно буржуазно и как этой изящной, но гладкописи противостоит фактурное и занозистое искусство ученика.
Здесь есть еще фальковский, тоже ранний, весьма кубистический пейзаж Витебска, предлагающего как бы еще одну парадигматическую альтернативу реализму, авангарду и одному из подвидов его – беспредметности…
…тогда как на другой стороне этого же зала устроено первое посольство поисков Малевича и апостолов его, вроде Чашника и Суетина.
Сарабьянов и Мюррей буквализируют рассказ о развитии авангарда, делают его едва ли не книжным: когда важнее всего – причинно-следственные сцепки залов и отсеков, отделенных друг от друга фальшь-стенами, тогда как картины оказываются иллюстрациями этой логики, чем-то сугубо вторичным, тем более, что все эти экспонаты необязательны и точно уж взаимозаменяемы.
В отличие от логики самой экспозиции, многократно укрепленной дополнительными скрепами: другой важнейший нарратив «Мира как беспредметности» – дневники и эгодокументы Льва Юдина, большим томом изданные «Энциклопедией авангарда» несколько лет назад.
Ученик Малевича, Юдин год за годом описывал и практики своего гуру и собственные художественные впечатления, создав и зафиксировав «широкую панораму художественной жизни первой половины ХХ века», из которой можно извлечь любые, даже самые маргинальные имена и вообще-то всё, что угодно…
…и то, что, собственно говоря, называется историко-культурным контекстом, а ценится выше всего, так как воссоздаётся труднее всего и лишь отчасти…
Том бумаг Юдина лежит на отдельном пюпитре у входа на выставку, одна из его картин (с живописью Константина Рождественского на обороте) является одним из важнейших смысловых узлов экспозиции, знаменуя собой «пост-супрематизм», а еще над многими выгородками, посвященными творчеству отдельных мастеров (подчас совсем уже забытых), размещены цитаты из юдинского дневника, соединяющего всё со всем…
…чтобы уж точно скрепить зрелище во что-то навсегда единое и неделимое – как если «Мир как беспредметность» является (являлся бы) прообразом постоянной экспозиции Музея русского и советского авангарда.
Парадокс в том, что художники создают объекты (не только живопись и скульптуру, но, например, и расписывают фарфор, рисуют афиши и проводят выставки, от которых остаются фотоснимки и документальные съёмки), но сами их биографии оказываются, вне этих объектов и свидетельств, незримыми.
То есть, беспредметными и сокрытыми в тени.
Скотомизированными, прости господи.
Тут надо сказать о структуре Еврейского музея, делающего содержание своих выставок, посвященных первому авангарду рубежа веков, максимально отвлеченными и оторванными от актуального контекста.
Причем, это весьма красиво и ненавязчиво делается, поскольку вход в Еврейский музей находится с тыльной стороны, а под выставки выдается территория у фасадной части гаража, выходящей на улицу Образцова.
Для того, чтобы попасть в Музей нужно обойти весь гараж, чтобы зайти в входную зону с билетами, гардеробом, кафе и книжной лавкой, а потом долго обходить основную экспозицию, посвященную еврейской истории и по пути на выставку любуясь конструктивистскими деталями, разработанными инженером Шуховым и архитектором Мельниковым, чтобы вернуться к входной группе, ставшей теперь самым что ни на есть глубоким тылом.
Евреи – известные путаники и даже читают справа налево: когда мельниковский гараж, ещё до того, как стать Еврейским музеем/Центром толерантности, открылся после глобальной реконструкции абрамовичевским Гаражом, точнее, выставкой двух инсталляций Ильи и Эмилии Кабаковых – во-первых, «Красным вагоном», во-вторых, «Альтернативной историей искусств» (о, как же давно это было!), вход был именно с той, «фасадной» стороны, и это выглядело единственно возможной нормой.
Мол, вот фасад, вот дверь, мы в неё заходим, ничего не обходя, и сразу же попадаем внутрь альтернативного музея, выстроенного Ильей и Эмилией, норм…
…но время показало, что такой «нормальный» вход со стороны фасада и улицы Образцова, который должен был стать единственным правилом, явился исключением, необходимым для выстраивания специфической территории тотальной инсталляции Кабаковых.
Мы думали, что это
Даром, что «основную экспозицию» больше одного раза не посмотришь, тогда как на выставки возвращаешься, ну, раз в год, как минимум.
Впрочем, я про другое – о том, как конкретные обстоятельства места определяют семантику проекта, заранее подвисающего в безвоздушном пространстве абстракций.
На «Мир как беспредметность» надо «долго» идти по слепым коридорам, как если зрителя готовят, заранее настраивают на экспозицию…
…тем более, что она уже не здесь: окружённая гипсокартонными стенами, она являет отвлечённое зрелище, расположенное в почти буквальном нигде.
Учитывая ретро-фантастический антураж мельниковского гаража, можно сказать, что выставка российского авангарда проходит на устаревшей орбитальной станции, списанной в утиль – раз уж даже беспредметность в этой стране сочится обязательной утилитарной надобой.
Я долго думал о своих ассоциациях этого длинного прохода к тылам, на самом деле, являющимся фасадом и сколь сильных, столь смутных ассоциациях и ощущениях, задающих моим эстетическим чувствам физиологические ощущения…
…сегодня я понял, что воспринимаю коридоры и проходы до «Второй галереи», в которой «Центр авангарда» разыгрывает свои выставочные мизансцены, чем-то вроде пуповины.
Ну, а там, где пуповина, там и орбитальная станция с кабелями, подающими кислород космонавтам, плавающим в окоёме корабля, внутри скафандра.
Так вот откуда возникает моя скованность на этих сарабьяниновских выставках?
С другой стороны, было бы желание и силы, можно придумать игру совершенно другой направленности…
Проще всего, разумеется, разворачивать беспредметность в сторону русского космизма, однако, спецификация еврейской территории требует каких-то особых экспозиционных подвигов – к примеру, было бы дико интересным соединить происки супрематистов не с иконами и не с аэлитами безграничных космических пространств, но, например, с Каббалой и прочими еврейскими штучками…
…впрочем, для выставкома, начинающего проект с Роберта Фалька, Иегуди Пэна и Марка Шагала и заканчивающего его Львом Юдиным да Николаем Суетиным, Михаилом Векслером, Анной Лепорской и Ильёй Чашником, подобная идея выглядит вполне применимой.
Причем даже и без участия Брускина Гриши: для иудея любая беспредметность - это книга отзвуков и отражений, символов и теней, прикрытых тяжёлой обложкой, до которой нужно же ещё добраться долгими конструктивистскими коридорами.
В этой книге Малевич победил вообще всех.
Даже ВКП(б). Убрал одной левой.
Еврейский музей, центр толерантности в ноябре 2019 года. Фотографии с выставки "Союза молодёжи": https://paslen.livejournal.com/2422186.html
"Альтернативная история искусств" Ильи и Эмилии Кабаковых в ЦСК "Гараж" в 2008 году: https://paslen.livejournal.com/634162.html
Красный вагон" Ильи Кабакова в ЦСК "Гараж" в 2008 году: https://paslen.livejournal.com/634469.html
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Выставка "Мир как беспредметность. Рождение нового искусства" в Еврейском музее/Центре толерантности | lj_paslen - Белая лента |
Лента друзей lj_paslen
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»