"Вещь. Пространство. Человек". Искусство второй половины ХХ века – начала XXI века. Западное крыло
17-06-2022 23:46
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
«Вещь. Пространство. Человек» происходит в том же самом «главном» (основном) зале «Западного крыла», где когда-то проводили книжную ярмарку «нон/фикшн» (если бы Трегулова вернула ее на место, то сделала бы большое дело и для ярмарки с книжниками, и для своего музея), а еще совсем показывали недавно большой проект западноевропейского искусства тоже ведь с дважды трехчастным названием, которое я всё никак не мог запомнить – «Многообразие. Единство. Современное искусство Европы. Берлин, Москва, Париж», что весьма искажает восприятие нынешней экспозиции, изображающей Москву и Россию страной победившего нонконформистского модернизма.
Тем более, что геометрия залов и выгородок, а также дизайн загончиков для видео и закутков, объединяющих художников по темам выполнен в схожем стиле – входишь и налево до самого конца идёт галерея холстов Михаила Рогинского, смотрящая на фотодокументацию акций «Коллективных действий», покуда коридор этот не упирается в кошляковскую инсталляцию с видами городов на постельном белье.
В «Многообразии. Единстве» на этот месте расположили инсталляцию Ансельма Кифера, теперь это место навсегда за ним зафрахтовано, для меня, по крайней мере: тем более, что и экспозиционный поворот по часовой стрелке, разделённый на левое и правое направление, оказывается таким же, как и в довоенном «вчера»…
…ну, чтобы живопись Рогинского, затем Бориса Турецкого и прочих классиков второго авангарда (особенно свежо выглядит комната с полустертыми, морандиобразными натюрмортами Владимира Вейсберга, в компании с ассамбляжами Бориса Орлова и Дмитрия Плавинского) постепенно разбодяживалась объёмными объектами «из говна и палок» и инсталляциями…
Хотя начало предполагает и альтернативный вариант и можно начинать осмотр, пойдя не на лево, в сторону Валерия Кошлякова (Кифера снова пишем в уме), но прямо – сразу за стену с эскизом Эрика Булатова, где разместили «раскадрованные» на страницы альбомы Ильи Кабакова и (этого, кстати, могло бы быть побольше) картины Пивоварова.
Я провел в этом зале больше всего времени: читал и внимательно рассматривал четыре истории про Примакова и его товарищей, внезапно начинающих демонстрировать отклонение от психиатрической нормы – один постоянно сидит в шкафу, у другого что-то со зрением, постоянно сокращающем обзор, третий шагает из окна, четвертый взлетает над городом и продолжает там летать до полного исчезновения.
Медицинский дискурс (картинки с графикой, рассказывающей эти исключительные истории, чередуются с текстовыми страницами, на которых «врачи» комментируют фактологическую часть отклонения и его лечения), который понятно теперь откуда взял и развил Сорокин (в той же «Деморфомании», далее везде, вплоть до нынешнего «Доктора Гарина»), собственно, и фиксирует опасность ненормального поведения.
Ну, то есть, у полноценного строителя коммунизма ничего не болит и не должно ничего болеть, поэтому он не должен сидеть постоянно в шкапу или же смотреть, не отрываясь, в окно: болезнь есть случай нечаянной индивидуальности, так как течение болезней, несмотря на обобщающие протоколы и алгоритмы лечения, каждый раз неповторимы.
Строители коммунизма не должны быть слабыми и уязвимыми (Ленин так и писал, что нам не нужны всхлипы одиночек, но лишь мерная поступь железных батальонов пролетариата) поскольку они – заготовки для сверхлюдей из ницшеанского учения, питавшего не только Горького, как идеолога большевизма, но и самих самых первых большевиков…
…а там и всех остальных и прочих коммунистов, как бы оправдывая сталь в голосе и классовую безжалостность по отношению не только к себе (их-то не жалко, как раз), но к всему остальному, ни в чем не повинному (читай: несовершенному) миру…
…тогда как в реальности история построения сначала социализма, а затем коммунизма в одной, отдельно взятой стране, вынуждена была иметь дело с «обычными» людьми, «детьми и стариками», истериками и инвалидами, в общем не повезло партии и правительству.
Удивительно, отмечу на полях, что необольшевизм, выросший из ницшеанской закваски, пережил совок, воплотившись и в нынешней политике тоже, совершенно не задумывающейся откуда растут ноги у многочисленных неосознаваемых стереотипах, воспринимаемых как данность.
Нынешняя экспозиция «Западного крыла» с данностями разбирается в рабочем порядке, предлагая сразу несколько вариантов маршрута – что уже само по себе демократия и свобода перемещения.
Из-за чего зал с концептуалистами переходит в площадь, где Франциско Инфанте встречается с двумя картинами Ивана Чуйкова (подсвечники, инсталлированные в центр живописи), по богам от которого идут коридорчики с геометрическими абстракциями – Борис Турецкий, Юрий Злотников, Давид Тер-Оганьян, вновь Инфанте, переходящие в иероглиф и в чистую духовность, сублимированную уже до самой последней крайности и, таким образом, вроде бы прирученную советским зоопарком.
Значит, если идти влево, через коридор Рогинского, выйдет нарратив про истончение живописи и расползании техник и технологий, стремящихся к блестящим материалам и «русскому бедному», через геометрические абстракции высыхающему до полного концептуализма.
А если пойти через концептуализм, то, поймав методологическую базу и идеологический фундамент отщепенцев и индивидуалистов, разворачиваешься в сторону постепенно нарастания яркости, сочности и живописности – чтобы пройдя концептуально засушливые абстракции, выйти на площадь, с одной стороны которой – тряпочки Тимура Новикова, с другой – очередной меланхолический апокалипсис Павла Отдельнова, запечатленный, разумеется, в пейзаже, а посредине – стелла из неструганных (необработанных) досок Андрея Красулина (за ней – роскошные ассамбляжи Олега Кудряшова с претензией на проявление объема, когда абстрактная живописи начинает дыбиться или, напротив, проваливаться внутрь), таким образом, оказывающийся центром всей выставки.
Или же наоборот, деревянный монумент Красулина есть зеро и точкой отсчета для самых разных троп, которые выбирают себе посетители.
На площадь с Красулиным можно попасть так же еще через щель посредине живописного прохода налево (к Кошлякову), где есть зал с видео Таус Махачевой – ровно на этом месте прошлая («европейская») выставка показывала инсталляцию Ильи и Эмилии Кабаковых про монумент героев, подсвеченный контурными проекциями ангелов и я помню об этом зачем-то, совсем как в контурных картах накладывая одно на другое…
…и тогда эта выставка завязывается в высказывание шире «пластического» искусства, разговаривая со мной о нынешней геополитике, например, или же литературных особенностях современного автофикшн, где, прежде всего, важно найти и освоить свой собственный жанр (на худой конец, под-жанр) передачи личного опыта и эмоций, таким образом, становящихся неповторимыми.
Раз уж неповторимость и есть важнейшая составляющая подлинного искусства, где даже копии, не говоря уже о повторениях (и, тем более, пастишах и оммажах) оказываются единичными – как в серии Авдея Тер-Оганьяна, висящей как раз перед окончательным истончением живописи, перед стеной с фотопревращениями Владислава Мамышева-Манро.
Рогинского с Турецким больше остальных, а Оскара Рабина или Олега Целкова будто корова языком слизнула: мне-то скучно от обоих, но еще десять лет назад это они были смотрящими по бараку второго авангарда (не считая, конечно, концептуалистов, сумевших построить собственное поселение), так же, как и три объекта от Гарика Виноградова, недавно нас покинувшего в залах «параллельной программы», где «Синий суп» и большие пространства посвящены бойсовской инсталляции Антона Ольшванга на одном конце и Дмитрия Александровича Пригова (а также Игоря Маркевича, а так же Хаима Сокола) на другом.
Такой беспрецедентный взлёт одних художников и непонятный игнор других, вторых, третьих и даже четвертых при советской власти назывался реакционным редукционизмом, а также «правым уклоном», а также сумасбродством своеволием и даже волюнтаризмом – но это, как раз, может быть для нынешней выставки и хорошо, ибо означает субъективность её отбора (де, не хрестоматия, но выступления на темы, заявленные в манифесте), которая не скрывается, но возводится в принцип.
И даже тем, кто хотел бы видеть в «Вещь. Пространство. Человек» часть «постоянной» экспозиции отдела новейших течений, или хотя бы прообраз ее, становится очевидным, что здесь выстраивается нарратив, а не учебник (канон и данность), раз уж фонды ГТГ во все стороны российского света практически безграничны.
Но и Помпиду с Тейт всякими тоже ведь в последнее время вольничают и хулиганят, почти целиком отменяя такое, незыблемое, казалось бы, понятие, как «постоянная экспозиция», впутывая в частичные или общие трансформации все свои выставочные помещения, словно бы намеренно разворачивающиеся и отныне развернутые к зрителям разными гранями собственных собраний.
Вся эта выставочная подвижность, помимо прочего, рассчитана на постоянный приток местных посетителей, которые могут искать теперь новейшие события внутри стоячей воды маршрутов, неизменяемых десятилетиями (обычно «москвичи» ходят только на временные показы, раз уж постоянные выучены назубок еще в юности) – вот как в историческом здании Лаврушинского переулка, где набор шедевров, связанных с идентичностью российской нации и «Русской речью» диктует принципиальную неизменямость музейного хронотопа.
Обеспеченную, впрочем, как мощной временной дистанцией, так и полным цивилизационным разрывом 1917-го года: таким образом, подвижность экспозиционных разделов, вариативность их и неокончательность выполняют историософскую функцию…
Проложенную, между прочим, поверх барьеров нынешней общественной и политической нашлёпки, что выдаёт в кураторах «Вещь. Пространство. Человек» оптимистов борзых и дерзких.
В музейном, разумеется, смысле, а не в политическом.
Хотя очень важно, что в том же «Западном крыле» параллельно идет выставка современных художников из Белоруссии, официальная и вполне датская, подготовленная в сотрудничестве с посольством братской славянской страны.
Ее запихнули на минус-первый этаж, рядом с гардеробом (слева, если стоять к нему лицом) – в помещение, напоминающее опустевшую цистерну (на европейской выставке сюда разместили экзистенциально тяжеловесную живопись и скульптуру, в том числе и Гормли, то есть, такое вязкое пластическое отчаяние после которого уже попросту некуда идти – только на выход), откуда выставка эта вопиет о необходимости свобод, как творческих, так и человеческих.
Поскольку неудобоваримый набор из кондового реализма самого дурного пошиба (фронтовики и колхозники) и робких исканий в духе шестидесятнического МОСХа ровно такого же качества и в таких же пропорциях висит рядом со зданием «Новой Третьяковки», в торговых рядах салонных живописцев, ремесленников и мастеров сделать красиво.
Раньше они толпились в подземном переходе Крымского вала, а теперь опытным удальцам построены на свежем воздухе уютные и вполне комфортабельные выставочные стенды с волнообразной крышей над головой – так, чтобы торговать культурой и искусством можно бы было круглосуточно, круглогодично.
Это какой-то совершенно иной антропологический разворот, скажу я вам про разницу между белорусской интеллигенцией в подполье и новыми классиками «Новой Третьяковки».
Во-первых, становится видно, какой колоссальный путь мы (отдельные зрители, знатоки, художники, а также общество в целом) прошли за последние полстолетия.
И, что важно, путь этот интеллектуального развития и, я бы даже не побоялся сказать умственного изощрения, совершенно не зависит от текущей ситуации нашлепок, но осуществляется своим ходом, вместе со всеми изменениями, как всемирными, так и мировыми.
Из-за чего, к примеру, «портреты», созданные Натальей Турновой и выглядывающие из очередных экспозиционных разворотов «Вещи. Пространства. Человека», напоминают работы Марлен Дюма с идущей сейчас в Венеции очередной биеннале.
Правда, работы нашей Турновой сделаны раньше ихней нынешней Дюма, мелкобуржуазной и совсем уже какой-то полуразложившейся в миазмах своей болезнетворной эротики.
Эротики и насилия.
То ли дело русские авангардисты – даже самые радикальные из них, вроде Мамышева-Монро, выглядят островками духовности в гриме сугубо положительных персонажей.
Ибо, во-вторых, отечественным модернистам действительно свойственна позиция конструктивного диалога, созидательного пафоса, извращённой любви к родине, но, тем не менее, всё-таки, любви, а не ненависти же.
Это только со стороны может показаться, что разделение жизни на две противоположные фракции (то, что Лотман сотоварищи называл «бинарными оппозициями»), правильного и неправильного, черного и белого, доброго и злого (небесного и земного, «адского и райского», как на одном из выставочных ассамбляжей, автора не запомнил) сильно упрощает жизнь.
Ровно наоборот: война, похожая на техногенную катастрофу (сотворена людьми, идёт где-то, напрямую не ощущается, но всецело воздействует), которую не расхлебать поколениям (мы – в самом начале шкалы, вот как красулинские доски зеро, невольно их изображаем) обросла таким количеством полутонов с жесткостью рыбьей чешуи (чтоб это не значило), что уже сама рыба становится несъедобной.
И так во всём, и так всегда.
И так давно уже обо всём буквально тянется.
Допустим, любишь искусство и хочешь писать о выставках, но со всем этим сопряжено такое количество обстоятельств, что сама эта рема (суть и центр мотивации) уже очень скоро становится бессмысленной и нерезультативной.
Чтобы писать надо публиковаться.
Чтобы публиковаться надо найти издание.
Надо понравиться этому изданию и в этом издании.
Надо соблюдать своды корпоративных правил, диктуемых вводными самых разных уровней, надо учитывать отношения внутри коллектива.
Надо учитывать отношения вовне коллектива, положение в обществе, репутацию в обществе, место на карте.
А есть ведь ещё и "общественные нагрузки", способные раздавить любой тайм-план своим избытком.
Ну, да, выставки хотел описывать, а куда пришёл и, главное, где то зерно смысла, ради которого, кажется, всё и затевалось?
Если «вещь» то почему дальше идёт «человек», а не, например, «тело»?
Как «пространство» способно существовать без «времени»?
Понятно, что абстрактные понятия призваны облегчить работу кураторов и прохождение по инстанциям, которые внезапно проявились вновь, как во времена творения музейных отныне творений?
Дух застоя преобразовывал миазмы болота и выгребной ямы в изощрённые и даже изысканные произведения, не лишённые остроты, самоиронии и пластического изящества.
Теперь эти шедевры отчуждают, помещая музей, находящийся внутри зоны, нашлёпки, оком бури, центром центростремительного штиля и развешивают вполне по-европейски, ну, то есть, с размахом, с простором и воздушком, вот как еще совсем недавно Дюма и Базелица с Рихтером на тех же местах развешивали.
Хотели вариант постоянной экспозиции попробовать, да на временную вырулили, заменой счастию она, как любой из подвидов идеи чучхе.
Именно поэтому должны были еще в мае открыть, да подзадержались…
…а после преждевременного закрытия весной ретроспективы Гриши Брускина (хотел бы увидеть, да видно нельзя никак, не успел) с исчезновением всех данных о ней с сайта ГТГ, всё теперь выглядит как потенциальная репрессия да как бы чего не вышло.
Оно теперь так читаться и дальше будет.
Причем всё и про всё.
Тем более, что в музейной рассылке планов на будущий месяц, которую я получил 30 мая никакого анонса из «Западного крыла» ещё не было.
«Артгид» обратил внимание, что и эта выставка зависла на месяц по непонятным причинам, ведь если её отложили из-за технических накладок (авральная замена выставки индийского искусства не позволила вовремя сгруппироваться и правильно сгруппировать экспонаты) то зачем нужно было название менять?
Первоначально «Вещь. Пространство. Человек» называлась «Выход в красную дверь».
Теперь выхода нет, но хоть выставку показали.
Уже хорошо.
Но теперь наше западное крыло – это Борис и Дмитрий Александрович, Хаим и Ольга, Франциско и Семён, Олег и Андрей…
…когда-то так уже ж было?
"Русское бедное". Мобилография: https://paslen.livejournal.com/765252.html
«Многообразие. Единство. Современное искусство Европы. Берлин. Москва. Париж» в Западном крыле ГТГ: https://paslen.livejournal.com/2677365.html
Последний парад. Снимки с ярмарки "Нонфикшн №20". Центральный дом художника: https://paslen.livejournal.com/2329255.html
"Фантомные боли" Бориса Орлова в ГТГ. Крымский вал: https://paslen.livejournal.com/1629973.html
"Романский пленник или Такелажные работы", фотки с выставки Валерия Кошлякова в "Новой Третьяковке": https://paslen.livejournal.com/2301540.html
"След улитки", ретроспектива Виктора Пивоварова в Музее современного искусства "Гараж": https://paslen.livejournal.com/2030352.html
"В будущее возьмут не всех" Ильи и Эмилии Кабаковых в "Новой Третьяковке": https://paslen.livejournal.com/2309713.html
Самолечения чудный театр. Роман Владимира Сорокина "Доктор Гарин" (2021): https://paslen.livejournal.com/2737241.html
"Свидетельство", ретроспектива Хаима Сокола в Московском музее современного искусства на Гоголевском: https://paslen.livejournal.com/2298411.html
Выставка Андрея Красулина в Музее органического искусства. Фотографии Коломны: https://paslen.livejournal.com/1988370.html
"Архив М." Владислава Мамышева-Монро в Московском музее современного искусства на Гоголевском б-ре: https://paslen.livejournal.com/1967526.html
"Альтернативная история искусств" Ильи и Эмилии Кабаковых в ЦСК "Гараж": https://paslen.livejournal.com/634162.html
Энтони Гормли "Поле притяжения" в "Гараже": https://paslen.livejournal.com/743859.html
Фотографии из старой Третьяковки в Лаврушинском переулке. Постоянная экспозиция: https://paslen.livejournal.com/2182987.html
"Архив М." Владислава Мамышева-Монро в Московском музее современного искусства на Гоголевском б-ре: https://paslen.livejournal.com/1967526.html
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
«Вещь. Пространство. Человек» происходит в том же самом «главном» (основном) зале «Западного крыла», где когда-то проводили книжную ярмарку «нон/фикшн» (если бы Трегулова вернула ее на место, то сделала бы большое дело и для ярмарки с книжниками, и для своего музея), а еще совсем показывали недавно большой проект западноевропейского искусства тоже ведь с дважды трехчастным названием, которое я всё никак не мог запомнить – «Многообразие. Единство. Современное искусство Европы. Берлин, Москва, Париж», что весьма искажает восприятие нынешней экспозиции, изображающей Москву и Россию страной победившего нонконформистского модернизма.
Тем более, что геометрия залов и выгородок, а также дизайн загончиков для видео и закутков, объединяющих художников по темам выполнен в схожем стиле – входишь и налево до самого конца идёт галерея холстов Михаила Рогинского, смотрящая на фотодокументацию акций «Коллективных действий», покуда коридор этот не упирается в кошляковскую инсталляцию с видами городов на постельном белье.
В «Многообразии. Единстве» на этот месте расположили инсталляцию Ансельма Кифера, теперь это место навсегда за ним зафрахтовано, для меня, по крайней мере: тем более, что и экспозиционный поворот по часовой стрелке, разделённый на левое и правое направление, оказывается таким же, как и в довоенном «вчера»…
…ну, чтобы живопись Рогинского, затем Бориса Турецкого и прочих классиков второго авангарда (особенно свежо выглядит комната с полустертыми, морандиобразными натюрмортами Владимира Вейсберга, в компании с ассамбляжами Бориса Орлова и Дмитрия Плавинского) постепенно разбодяживалась объёмными объектами «из говна и палок» и инсталляциями…
Хотя начало предполагает и альтернативный вариант и можно начинать осмотр, пойдя не на лево, в сторону Валерия Кошлякова (Кифера снова пишем в уме), но прямо – сразу за стену с эскизом Эрика Булатова, где разместили «раскадрованные» на страницы альбомы Ильи Кабакова и (этого, кстати, могло бы быть побольше) картины Пивоварова.
Я провел в этом зале больше всего времени: читал и внимательно рассматривал четыре истории про Примакова и его товарищей, внезапно начинающих демонстрировать отклонение от психиатрической нормы – один постоянно сидит в шкафу, у другого что-то со зрением, постоянно сокращающем обзор, третий шагает из окна, четвертый взлетает над городом и продолжает там летать до полного исчезновения.
Медицинский дискурс (картинки с графикой, рассказывающей эти исключительные истории, чередуются с текстовыми страницами, на которых «врачи» комментируют фактологическую часть отклонения и его лечения), который понятно теперь откуда взял и развил Сорокин (в той же «Деморфомании», далее везде, вплоть до нынешнего «Доктора Гарина»), собственно, и фиксирует опасность ненормального поведения.
Ну, то есть, у полноценного строителя коммунизма ничего не болит и не должно ничего болеть, поэтому он не должен сидеть постоянно в шкапу или же смотреть, не отрываясь, в окно: болезнь есть случай нечаянной индивидуальности, так как течение болезней, несмотря на обобщающие протоколы и алгоритмы лечения, каждый раз неповторимы.
Строители коммунизма не должны быть слабыми и уязвимыми (Ленин так и писал, что нам не нужны всхлипы одиночек, но лишь мерная поступь железных батальонов пролетариата) поскольку они – заготовки для сверхлюдей из ницшеанского учения, питавшего не только Горького, как идеолога большевизма, но и самих самых первых большевиков…
…а там и всех остальных и прочих коммунистов, как бы оправдывая сталь в голосе и классовую безжалостность по отношению не только к себе (их-то не жалко, как раз), но к всему остальному, ни в чем не повинному (читай: несовершенному) миру…
…тогда как в реальности история построения сначала социализма, а затем коммунизма в одной, отдельно взятой стране, вынуждена была иметь дело с «обычными» людьми, «детьми и стариками», истериками и инвалидами, в общем не повезло партии и правительству.
Удивительно, отмечу на полях, что необольшевизм, выросший из ницшеанской закваски, пережил совок, воплотившись и в нынешней политике тоже, совершенно не задумывающейся откуда растут ноги у многочисленных неосознаваемых стереотипах, воспринимаемых как данность.
Нынешняя экспозиция «Западного крыла» с данностями разбирается в рабочем порядке, предлагая сразу несколько вариантов маршрута – что уже само по себе демократия и свобода перемещения.
Из-за чего зал с концептуалистами переходит в площадь, где Франциско Инфанте встречается с двумя картинами Ивана Чуйкова (подсвечники, инсталлированные в центр живописи), по богам от которого идут коридорчики с геометрическими абстракциями – Борис Турецкий, Юрий Злотников, Давид Тер-Оганьян, вновь Инфанте, переходящие в иероглиф и в чистую духовность, сублимированную уже до самой последней крайности и, таким образом, вроде бы прирученную советским зоопарком.
Значит, если идти влево, через коридор Рогинского, выйдет нарратив про истончение живописи и расползании техник и технологий, стремящихся к блестящим материалам и «русскому бедному», через геометрические абстракции высыхающему до полного концептуализма.
А если пойти через концептуализм, то, поймав методологическую базу и идеологический фундамент отщепенцев и индивидуалистов, разворачиваешься в сторону постепенно нарастания яркости, сочности и живописности – чтобы пройдя концептуально засушливые абстракции, выйти на площадь, с одной стороны которой – тряпочки Тимура Новикова, с другой – очередной меланхолический апокалипсис Павла Отдельнова, запечатленный, разумеется, в пейзаже, а посредине – стелла из неструганных (необработанных) досок Андрея Красулина (за ней – роскошные ассамбляжи Олега Кудряшова с претензией на проявление объема, когда абстрактная живописи начинает дыбиться или, напротив, проваливаться внутрь), таким образом, оказывающийся центром всей выставки.
Или же наоборот, деревянный монумент Красулина есть зеро и точкой отсчета для самых разных троп, которые выбирают себе посетители.
На площадь с Красулиным можно попасть так же еще через щель посредине живописного прохода налево (к Кошлякову), где есть зал с видео Таус Махачевой – ровно на этом месте прошлая («европейская») выставка показывала инсталляцию Ильи и Эмилии Кабаковых про монумент героев, подсвеченный контурными проекциями ангелов и я помню об этом зачем-то, совсем как в контурных картах накладывая одно на другое…
…и тогда эта выставка завязывается в высказывание шире «пластического» искусства, разговаривая со мной о нынешней геополитике, например, или же литературных особенностях современного автофикшн, где, прежде всего, важно найти и освоить свой собственный жанр (на худой конец, под-жанр) передачи личного опыта и эмоций, таким образом, становящихся неповторимыми.
Раз уж неповторимость и есть важнейшая составляющая подлинного искусства, где даже копии, не говоря уже о повторениях (и, тем более, пастишах и оммажах) оказываются единичными – как в серии Авдея Тер-Оганьяна, висящей как раз перед окончательным истончением живописи, перед стеной с фотопревращениями Владислава Мамышева-Манро.
Рогинского с Турецким больше остальных, а Оскара Рабина или Олега Целкова будто корова языком слизнула: мне-то скучно от обоих, но еще десять лет назад это они были смотрящими по бараку второго авангарда (не считая, конечно, концептуалистов, сумевших построить собственное поселение), так же, как и три объекта от Гарика Виноградова, недавно нас покинувшего в залах «параллельной программы», где «Синий суп» и большие пространства посвящены бойсовской инсталляции Антона Ольшванга на одном конце и Дмитрия Александровича Пригова (а также Игоря Маркевича, а так же Хаима Сокола) на другом.
Такой беспрецедентный взлёт одних художников и непонятный игнор других, вторых, третьих и даже четвертых при советской власти назывался реакционным редукционизмом, а также «правым уклоном», а также сумасбродством своеволием и даже волюнтаризмом – но это, как раз, может быть для нынешней выставки и хорошо, ибо означает субъективность её отбора (де, не хрестоматия, но выступления на темы, заявленные в манифесте), которая не скрывается, но возводится в принцип.
И даже тем, кто хотел бы видеть в «Вещь. Пространство. Человек» часть «постоянной» экспозиции отдела новейших течений, или хотя бы прообраз ее, становится очевидным, что здесь выстраивается нарратив, а не учебник (канон и данность), раз уж фонды ГТГ во все стороны российского света практически безграничны.
Но и Помпиду с Тейт всякими тоже ведь в последнее время вольничают и хулиганят, почти целиком отменяя такое, незыблемое, казалось бы, понятие, как «постоянная экспозиция», впутывая в частичные или общие трансформации все свои выставочные помещения, словно бы намеренно разворачивающиеся и отныне развернутые к зрителям разными гранями собственных собраний.
Вся эта выставочная подвижность, помимо прочего, рассчитана на постоянный приток местных посетителей, которые могут искать теперь новейшие события внутри стоячей воды маршрутов, неизменяемых десятилетиями (обычно «москвичи» ходят только на временные показы, раз уж постоянные выучены назубок еще в юности) – вот как в историческом здании Лаврушинского переулка, где набор шедевров, связанных с идентичностью российской нации и «Русской речью» диктует принципиальную неизменямость музейного хронотопа.
Обеспеченную, впрочем, как мощной временной дистанцией, так и полным цивилизационным разрывом 1917-го года: таким образом, подвижность экспозиционных разделов, вариативность их и неокончательность выполняют историософскую функцию…
Проложенную, между прочим, поверх барьеров нынешней общественной и политической нашлёпки, что выдаёт в кураторах «Вещь. Пространство. Человек» оптимистов борзых и дерзких.
В музейном, разумеется, смысле, а не в политическом.
Хотя очень важно, что в том же «Западном крыле» параллельно идет выставка современных художников из Белоруссии, официальная и вполне датская, подготовленная в сотрудничестве с посольством братской славянской страны.
Ее запихнули на минус-первый этаж, рядом с гардеробом (слева, если стоять к нему лицом) – в помещение, напоминающее опустевшую цистерну (на европейской выставке сюда разместили экзистенциально тяжеловесную живопись и скульптуру, в том числе и Гормли, то есть, такое вязкое пластическое отчаяние после которого уже попросту некуда идти – только на выход), откуда выставка эта вопиет о необходимости свобод, как творческих, так и человеческих.
Поскольку неудобоваримый набор из кондового реализма самого дурного пошиба (фронтовики и колхозники) и робких исканий в духе шестидесятнического МОСХа ровно такого же качества и в таких же пропорциях висит рядом со зданием «Новой Третьяковки», в торговых рядах салонных живописцев, ремесленников и мастеров сделать красиво.
Раньше они толпились в подземном переходе Крымского вала, а теперь опытным удальцам построены на свежем воздухе уютные и вполне комфортабельные выставочные стенды с волнообразной крышей над головой – так, чтобы торговать культурой и искусством можно бы было круглосуточно, круглогодично.
Это какой-то совершенно иной антропологический разворот, скажу я вам про разницу между белорусской интеллигенцией в подполье и новыми классиками «Новой Третьяковки».
Во-первых, становится видно, какой колоссальный путь мы (отдельные зрители, знатоки, художники, а также общество в целом) прошли за последние полстолетия.
И, что важно, путь этот интеллектуального развития и, я бы даже не побоялся сказать умственного изощрения, совершенно не зависит от текущей ситуации нашлепок, но осуществляется своим ходом, вместе со всеми изменениями, как всемирными, так и мировыми.
Из-за чего, к примеру, «портреты», созданные Натальей Турновой и выглядывающие из очередных экспозиционных разворотов «Вещи. Пространства. Человека», напоминают работы Марлен Дюма с идущей сейчас в Венеции очередной биеннале.
Правда, работы нашей Турновой сделаны раньше ихней нынешней Дюма, мелкобуржуазной и совсем уже какой-то полуразложившейся в миазмах своей болезнетворной эротики.
Эротики и насилия.
То ли дело русские авангардисты – даже самые радикальные из них, вроде Мамышева-Монро, выглядят островками духовности в гриме сугубо положительных персонажей.
Ибо, во-вторых, отечественным модернистам действительно свойственна позиция конструктивного диалога, созидательного пафоса, извращённой любви к родине, но, тем не менее, всё-таки, любви, а не ненависти же.
Это только со стороны может показаться, что разделение жизни на две противоположные фракции (то, что Лотман сотоварищи называл «бинарными оппозициями»), правильного и неправильного, черного и белого, доброго и злого (небесного и земного, «адского и райского», как на одном из выставочных ассамбляжей, автора не запомнил) сильно упрощает жизнь.
Ровно наоборот: война, похожая на техногенную катастрофу (сотворена людьми, идёт где-то, напрямую не ощущается, но всецело воздействует), которую не расхлебать поколениям (мы – в самом начале шкалы, вот как красулинские доски зеро, невольно их изображаем) обросла таким количеством полутонов с жесткостью рыбьей чешуи (чтоб это не значило), что уже сама рыба становится несъедобной.
И так во всём, и так всегда.
И так давно уже обо всём буквально тянется.
Допустим, любишь искусство и хочешь писать о выставках, но со всем этим сопряжено такое количество обстоятельств, что сама эта рема (суть и центр мотивации) уже очень скоро становится бессмысленной и нерезультативной.
Чтобы писать надо публиковаться.
Чтобы публиковаться надо найти издание.
Надо понравиться этому изданию и в этом издании.
Надо соблюдать своды корпоративных правил, диктуемых вводными самых разных уровней, надо учитывать отношения внутри коллектива.
Надо учитывать отношения вовне коллектива, положение в обществе, репутацию в обществе, место на карте.
А есть ведь ещё и "общественные нагрузки", способные раздавить любой тайм-план своим избытком.
Ну, да, выставки хотел описывать, а куда пришёл и, главное, где то зерно смысла, ради которого, кажется, всё и затевалось?
Если «вещь» то почему дальше идёт «человек», а не, например, «тело»?
Как «пространство» способно существовать без «времени»?
Понятно, что абстрактные понятия призваны облегчить работу кураторов и прохождение по инстанциям, которые внезапно проявились вновь, как во времена творения музейных отныне творений?
Дух застоя преобразовывал миазмы болота и выгребной ямы в изощрённые и даже изысканные произведения, не лишённые остроты, самоиронии и пластического изящества.
Теперь эти шедевры отчуждают, помещая музей, находящийся внутри зоны, нашлёпки, оком бури, центром центростремительного штиля и развешивают вполне по-европейски, ну, то есть, с размахом, с простором и воздушком, вот как еще совсем недавно Дюма и Базелица с Рихтером на тех же местах развешивали.
Хотели вариант постоянной экспозиции попробовать, да на временную вырулили, заменой счастию она, как любой из подвидов идеи чучхе.
Именно поэтому должны были еще в мае открыть, да подзадержались…
…а после преждевременного закрытия весной ретроспективы Гриши Брускина (хотел бы увидеть, да видно нельзя никак, не успел) с исчезновением всех данных о ней с сайта ГТГ, всё теперь выглядит как потенциальная репрессия да как бы чего не вышло.
Оно теперь так читаться и дальше будет.
Причем всё и про всё.
Тем более, что в музейной рассылке планов на будущий месяц, которую я получил 30 мая никакого анонса из «Западного крыла» ещё не было.
«Артгид» обратил внимание, что и эта выставка зависла на месяц по непонятным причинам, ведь если её отложили из-за технических накладок (авральная замена выставки индийского искусства не позволила вовремя сгруппироваться и правильно сгруппировать экспонаты) то зачем нужно было название менять?
Первоначально «Вещь. Пространство. Человек» называлась «Выход в красную дверь».
Теперь выхода нет, но хоть выставку показали.
Уже хорошо.
Но теперь наше западное крыло – это Борис и Дмитрий Александрович, Хаим и Ольга, Франциско и Семён, Олег и Андрей…
…когда-то так уже ж было?
"Русское бедное". Мобилография: https://paslen.livejournal.com/765252.html
«Многообразие. Единство. Современное искусство Европы. Берлин. Москва. Париж» в Западном крыле ГТГ: https://paslen.livejournal.com/2677365.html
Последний парад. Снимки с ярмарки "Нонфикшн №20". Центральный дом художника: https://paslen.livejournal.com/2329255.html
"Фантомные боли" Бориса Орлова в ГТГ. Крымский вал: https://paslen.livejournal.com/1629973.html
"Романский пленник или Такелажные работы", фотки с выставки Валерия Кошлякова в "Новой Третьяковке": https://paslen.livejournal.com/2301540.html
"След улитки", ретроспектива Виктора Пивоварова в Музее современного искусства "Гараж": https://paslen.livejournal.com/2030352.html
"В будущее возьмут не всех" Ильи и Эмилии Кабаковых в "Новой Третьяковке": https://paslen.livejournal.com/2309713.html
Самолечения чудный театр. Роман Владимира Сорокина "Доктор Гарин" (2021): https://paslen.livejournal.com/2737241.html
"Свидетельство", ретроспектива Хаима Сокола в Московском музее современного искусства на Гоголевском: https://paslen.livejournal.com/2298411.html
Выставка Андрея Красулина в Музее органического искусства. Фотографии Коломны: https://paslen.livejournal.com/1988370.html
"Архив М." Владислава Мамышева-Монро в Московском музее современного искусства на Гоголевском б-ре: https://paslen.livejournal.com/1967526.html
"Альтернативная история искусств" Ильи и Эмилии Кабаковых в ЦСК "Гараж": https://paslen.livejournal.com/634162.html
Энтони Гормли "Поле притяжения" в "Гараже": https://paslen.livejournal.com/743859.html
Фотографии из старой Третьяковки в Лаврушинском переулке. Постоянная экспозиция: https://paslen.livejournal.com/2182987.html
"Архив М." Владислава Мамышева-Монро в Московском музее современного искусства на Гоголевском б-ре: https://paslen.livejournal.com/1967526.html
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник "Вещь. Пространство. Человек". Искусство второй половины ХХ века – начала XXI века. Западное крыло | lj_paslen - Белая лента |
Лента друзей lj_paslen
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»