Роман-пунктир Андрея Битова "Улетающий Монахов" (1990)
04-10-2021 21:15
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Роман этот, как у Битова водится, составленный из автономных, перелицованных частей, повестей и рассказов, первоначально возникавших без возможности продолжения, квинтэссенция "телеграфного стиля", открывающего бескрайние возможности для формулирования и, значит, движения текста, так как рема всегда даёт ощущение перемещения.
Чем меньше (компактнее) предложение тем больше оно даёт шансов чёткости передачи чего-то нового.
В том числе и от того, что масса параллельных и сопутствующих движений перекладывается на читательские "плечи".
Назовём это "эффектом Твиттера", в котором краткость - не только сестра таланта, но и мать суггестии.
Что в суггестии главное? Возможность присвоения: читатель заглатывает иероглиф, сформулированный автором, чтобы сделать его своим. Читатель трудится и, значит, роднится с текстом. За просто так он свои труды и тексты уже не отдаст.
Миниатюры ценны еще и тем, что могут быть оборваны или продолжены в любом месте, так как каждая единица их протяжённости, покуда фрагмент обозреваем, наделена дополнительной смысловой и символической плотностью.
Впрочем, я уже много раз писал об этом симптоме поэтических ограничений, имеющем, впрочем, недостатком (хотя кому как) некоторую семантическую размытость краев и берегов текста - это, кстати, очень хорошо видно на примере прозы Битова, который хоть и считался у нас интеллектуалом и стилистом, стругал свои табуретки демонстративно дилетантски, всячески выступая против "блестящего профессионализма" и, по своему был прав.
Это тоже отдельная тема (местечковая теплокровность вместо хладнокровного профессионального расчёта), интереснее, что ощущая в прозе Битова постоянные уколы точности, всё время ловишься на желании докрутить все эти, разболтанные и приблизительные, на самом деле, фразы. Уточнить их.
На Урале у портних есть хорошее слово "наживуливать" (недавно, с удивлением для себя, узнал, что оно не повсеместно употребимое) - это когда, прежде чем, сделать окончательный шов, мастерица наживуливает ниткой предположительные линии сшивания или же отреза...
...так вот и на многие битовские находки порой хочется навести резкость.
С другой стороны, это от задач конкретного человека и конкретного чтения зависит - кто что от данной-конкретной прозы ищет.
Я ничего не искал, у меня с Битовым отношения крайне сложные, важно было одну гипотезу проверить, вот и взялся, тем более, что "Улетающий Монахов" идеален для изучения развития метода, поскольку состоит из пять рассказов с средним лагом написания в пять лет.
Битов часто так делал, сопрягая коня и трепетную лань в телегу одного цикла.
Даже самый цельный "Пушкинский дом" у него, если приглядеться, из многочисленных частей состоит, которые по сути - повести и рассказы, собранные в цикл.
Что уж тогда говорить о более мелких текстах, которые после "Ожидание обезьян" (которые, в свою очередь, тоже составлены из трех автономных произведений, к тому же, выдержанных в агрегатных состояниях разных жанров, чуть ли не противоположно направленных) Битов только и писал, постоянно комбинируя их со старыми рукописями и цензурированными советскими публикациями.
Перекомбинирование произведений, подвижность и какая-то дополнительная движуха структуры, видимо, должны происходить у Битова на всех уровнях - от первичного до самого что ни на есть глобального: "Империя в четырех измерениях" четырёх томов, к которым, в конечном счете, все свелось, должна констатировать единствовремени и места всего написанного.
Как Битов писал в книге "Всё наизусть", ключи от Пруста он получил от Лидии Яковлевны Гинзбург, хотя в первоисточник, кажется, особенно не заглядывал - иначе бы мы об этом обязательно знали: читал Битов медленно и внимательно, не просто читал, но вчитывался, на время перенимая повадку читаемого, так что, во-первых, погружение в Пруста заняло бы у Битова десятилетия.
Во-вторых, у такого процесса образовались бы многочисленные следы и отметины. Причем, не только косвенные.
В "Памятнике последнему тексту" из книги "Все наизусть" Битов недоброжелательно шутит по поводу модернистов, Джойса и Пруста, несмотря на то, что и сам был модернистом, а никаким не постмодернистом, как это принято у нас обозначать - умная и живая проза противоположна мёртвым информационным блокам и ризоматическому отсутствию вертикалей...
...впрочем, модернисты внутри себя, эти марсиане человеческой культуры, гораздо дальше друг от друга, чем от противостоящего им совершенно бездуховного постмодерна, который у нас сослепу тоже ведь неверно определяют - об этом я писал десятки раз, но воз и ныне там, ибо слепоглухота выгодна.
Внутри модернизма азбука Морзе зрелого Битова противоположна прустовским водорослям: советский Гамлет, мыслящий осторожными шагами, фиксирует процессы мышления в особым образом синтезированных "потоках сознания", совсем по-советски, точнее, по-русски...
...а как ещё?
Проще всего объяснить эту разницу между модернизмами на примере балета, где психологизируется (то есть, объясняется с позиции причинно-следственных связей) любая абстракция. Вплоть до выхолощенной и стерильно-лабораторной геометрии Баланчина.
Даже Баланчина отечественные танцовщики пытаются "понять", "оправдать", "примерить на себя", что мешает постановкам оригиналов. Никто не виноват в повышенной одухотворённости - так нас учили, даже если никто не учил - такова природа культуры, требующей понятности как у нижестоящих, так и, тем более вышестоящих.
По факту и по дефолту, российский деятель культуры всем чего-то должен даже больше, чем [своему] искусству и это, конечно, бесконечно искажает природу творящего.
С этим, к сожалению, уже ничего не поделать - с насилием мы все смирились еще до своего рождения, раз уж согласились родиться на территории самого большого в мире государства.
И эту поправку на насилие, инсталлированное внутрь (мы все состоим из давления со стороны как рыба состоит из воды) следует обязательно учитывать - в том числе и рассчитывая, от сочинения к сочинению, свои текстовые сопроматы.
Битов близок Прусту своей озабоченностью предзаданного мышления - течения несвободной мысли: неслучайно, Монахов, которого раньше и вовсе звали Трубецким, все время куда-то едет или бежит, сбегает то от жён, то от родителей, пока не оказывается на кладбищах - сначала переделкинском, в поисках могилы Пастернака, потом хоронит родственницу...
...ну, то есть, круг сужается все время и теперь, когда Битов умер, читать некоторые его кокетливые пассажи (например, про впечатление, которое должно было оказаться последним)....э-э-э-э...больно.
Человек слаб, даже самый могучий человек, причем, чем более могуч человек, тем он особистее слаб.
Это с Монахова взять особо нечего - Битов готовил его к заурядному существованию внутри совка, замкнув в 1990-м, то есть, за год до разрушения империи, то есть, создавая притчеобразную кашицу в духе Абдрашитова/Миндадзе, которых точно также мутировало от мути и невозможности говорить напрямую.
Теперь это свойство вновь востребовано, но не устареть "Улетающему Монахову" позволяют не обстоятельства, словно бы окунающие в эпистему 60-х/70-х (самая большая проблема похотливого Алексея из рассказа в рассказ заключается в том, что ему случаться негде: нынешним надо дополнительно объяснять про очереди за жильем, занимавшие большую часть жизни, и про запрет на его продажу - квартиры можно выдавало государство и их можно было только, блядь, обменивать на другую, блядь, жилплощадь), а фиксация особенностей мышления - городского, мужского, интеллигентского...
...юного, созревающего, зрелого, потухшего, усталого, выгоревшего, наконец...
Ритуальные танцы вокруг простейших потребностей, вызываемых инстинктами и рефлексами, обрастают все новыми и новыми подробностями, образуя сложнейшую, метафизически насыщенную, семиотику, тем более, в обществе невозможного прямоговорения.
Я не только секс имею ввиду и "мадонну с младенцем", но и "поиски литургического звука", как обозначил свои писательские практики один мой знакомый литератор поры осеннего советского листопада.
Лучшая-то, самая телеграфная, у Битова книга, на мой вкус" - "Книга странствий" в изводе "Библиотеки "Дружбы народов" (1986) с послесловием Льва Анненского.
Ну, то есть, зная страсть Битова к перекомбинировке уже вышедшего, даже Википедия показывает сколько раз его травелоги выходили в самых разных композициях, кажется (тут я не уверен), впервые собранные в полное собрание именно "Дружбой народов", где в первой части тома - травелоги 60-х, начала 70-х, а во второй - Армения и Грузия, где штрих-пунктирный стиль достиг апогея.
В "Монахове" (который, как кажется, есть сам Битов с обстоятельствами его метаний и минус его литература) телеграфный ритм более приземист, так как описывает и определяет вымышленную (синтезированную) реальность, тогда как в травелогах (особенно кавказских) Битов применяет этот метод к освоению реальной реальности - к тому, как сознание осваивает окружающую действительность как бы в режиме реального времени.
В Армению, как и почти во все другие места пребывания, Битов едет в командировку (жанр: очерк), где проводит неделю, после чего высказывается о "небольшой стране" с позиций абсолютной компетентности: Армения присвоена сознанием и неважно сколько в ней гостил гость и сколько потом написал - текст, состоящий из хокку и танк (как Мандельштам объясняет строение "Мадам Бовари"), может прерываться в любом месте или же длиться бесконечно.
В том-то и дело, что это такая степень размятости мастерства, которая не готовится заранее, да и вообще не терпит заготовок, но воспроизводится бесконечно, сколько потребуется.
Это безоценочный (у графомана он будет другой, но тоже ведь свой, особый - паук может плести свою паутину не хуже и не лучше других, но так, как умеет) показатель уровня мышления и мастерства, ткущего единственно возможный процесс.
Хотя, реальность, конечно, интереснее художки, даже и подразумевающей сублимированную реальность.
Но, с другой стороны, обработки сырья тут больше - крупы, обработанные для расфасовки в быстроприготовимые пакеты, менее полезны, так как выхолощены и не несут ничего, кроме быстрых углеводов.
В травелогах рефлексия глубже, танцев меньше, интенции прямее: оказывается, кто бы мог подумать, художка требует дополнительных степеней выхолощенности, заполняемых веществом авторского присутствия, которое, на самом деле, и есть то, что читатель любит, считывает и ждёт - то, что обычно называется послевкусием.
То, что обычно остается в памяти на месте дыры сюжета и новых сведений о человеке.
Ведь структура "Книги путешествий" схожа со строением "романа-пунктира", объединяющего разрозненные очерки в книгу единых задач, главные из которых не констатация перемещений в пространстве, но расширение себя за счёт дополнительных стилистических возможностей.
Такие травелоги возможно писать не выходя из дома.
Важны не новые впечатления, не "Армения Битова", но что угодно, записанное на том уровне размятости, который достигнут всем написанным раньше...
...словно бы сумма сделанного автором - остров, насыпаемый от текста к тексту: видимо, буквы здесь исполняют роль песка.
Битов, скорее всего, знал об этом: его инстинкт образовывать единства из разноуровневых произведений как раз и говорит об этом, а остров это или же империя, в конечном счёте, зависит от социального темперамента.
Экстравертности его или интровертности.
Важнее другое: размятость внутренней культуры, закрепленной письмом, есть неисчерпаемый колодец или же принципиально возобновляемая нефть, месторождения которой невозможно исчерпать...
...если, разве что, смертью самого певца.
Дневник чтения. Андрей Битов "Книга путешествий" (а): https://paslen.livejournal.com/1319283.html
Дневник читателя. Андрей Битов. "Книга путешествий" (б): https://paslen.livejournal.com/1320779.html
"Преподаватель симметрии" Андрея Битова: http://www.chaskor.ru/article/uzhe_napisan_veter_22819
Моё интервью с Битовым 2003 года-1: https://www.topos.ru/article/1749
Моё интервью с Битовым 2003 года-2: https://www.topos.ru/article/1754
Моё интервью с Битовым 2013 года http://www.chaskor.ru/article/andrej_bitov_kazhdyj_den_mozhno_obrabotat_kak_roman_23685
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Роман этот, как у Битова водится, составленный из автономных, перелицованных частей, повестей и рассказов, первоначально возникавших без возможности продолжения, квинтэссенция "телеграфного стиля", открывающего бескрайние возможности для формулирования и, значит, движения текста, так как рема всегда даёт ощущение перемещения.
Чем меньше (компактнее) предложение тем больше оно даёт шансов чёткости передачи чего-то нового.
В том числе и от того, что масса параллельных и сопутствующих движений перекладывается на читательские "плечи".
Назовём это "эффектом Твиттера", в котором краткость - не только сестра таланта, но и мать суггестии.
Что в суггестии главное? Возможность присвоения: читатель заглатывает иероглиф, сформулированный автором, чтобы сделать его своим. Читатель трудится и, значит, роднится с текстом. За просто так он свои труды и тексты уже не отдаст.
Миниатюры ценны еще и тем, что могут быть оборваны или продолжены в любом месте, так как каждая единица их протяжённости, покуда фрагмент обозреваем, наделена дополнительной смысловой и символической плотностью.
Впрочем, я уже много раз писал об этом симптоме поэтических ограничений, имеющем, впрочем, недостатком (хотя кому как) некоторую семантическую размытость краев и берегов текста - это, кстати, очень хорошо видно на примере прозы Битова, который хоть и считался у нас интеллектуалом и стилистом, стругал свои табуретки демонстративно дилетантски, всячески выступая против "блестящего профессионализма" и, по своему был прав.
Это тоже отдельная тема (местечковая теплокровность вместо хладнокровного профессионального расчёта), интереснее, что ощущая в прозе Битова постоянные уколы точности, всё время ловишься на желании докрутить все эти, разболтанные и приблизительные, на самом деле, фразы. Уточнить их.
На Урале у портних есть хорошее слово "наживуливать" (недавно, с удивлением для себя, узнал, что оно не повсеместно употребимое) - это когда, прежде чем, сделать окончательный шов, мастерица наживуливает ниткой предположительные линии сшивания или же отреза...
...так вот и на многие битовские находки порой хочется навести резкость.
С другой стороны, это от задач конкретного человека и конкретного чтения зависит - кто что от данной-конкретной прозы ищет.
Я ничего не искал, у меня с Битовым отношения крайне сложные, важно было одну гипотезу проверить, вот и взялся, тем более, что "Улетающий Монахов" идеален для изучения развития метода, поскольку состоит из пять рассказов с средним лагом написания в пять лет.
Битов часто так делал, сопрягая коня и трепетную лань в телегу одного цикла.
Даже самый цельный "Пушкинский дом" у него, если приглядеться, из многочисленных частей состоит, которые по сути - повести и рассказы, собранные в цикл.
Что уж тогда говорить о более мелких текстах, которые после "Ожидание обезьян" (которые, в свою очередь, тоже составлены из трех автономных произведений, к тому же, выдержанных в агрегатных состояниях разных жанров, чуть ли не противоположно направленных) Битов только и писал, постоянно комбинируя их со старыми рукописями и цензурированными советскими публикациями.
Перекомбинирование произведений, подвижность и какая-то дополнительная движуха структуры, видимо, должны происходить у Битова на всех уровнях - от первичного до самого что ни на есть глобального: "Империя в четырех измерениях" четырёх томов, к которым, в конечном счете, все свелось, должна констатировать единство
Как Битов писал в книге "Всё наизусть", ключи от Пруста он получил от Лидии Яковлевны Гинзбург, хотя в первоисточник, кажется, особенно не заглядывал - иначе бы мы об этом обязательно знали: читал Битов медленно и внимательно, не просто читал, но вчитывался, на время перенимая повадку читаемого, так что, во-первых, погружение в Пруста заняло бы у Битова десятилетия.
Во-вторых, у такого процесса образовались бы многочисленные следы и отметины. Причем, не только косвенные.
В "Памятнике последнему тексту" из книги "Все наизусть" Битов недоброжелательно шутит по поводу модернистов, Джойса и Пруста, несмотря на то, что и сам был модернистом, а никаким не постмодернистом, как это принято у нас обозначать - умная и живая проза противоположна мёртвым информационным блокам и ризоматическому отсутствию вертикалей...
...впрочем, модернисты внутри себя, эти марсиане человеческой культуры, гораздо дальше друг от друга, чем от противостоящего им совершенно бездуховного постмодерна, который у нас сослепу тоже ведь неверно определяют - об этом я писал десятки раз, но воз и ныне там, ибо слепоглухота выгодна.
Внутри модернизма азбука Морзе зрелого Битова противоположна прустовским водорослям: советский Гамлет, мыслящий осторожными шагами, фиксирует процессы мышления в особым образом синтезированных "потоках сознания", совсем по-советски, точнее, по-русски...
...а как ещё?
Проще всего объяснить эту разницу между модернизмами на примере балета, где психологизируется (то есть, объясняется с позиции причинно-следственных связей) любая абстракция. Вплоть до выхолощенной и стерильно-лабораторной геометрии Баланчина.
Даже Баланчина отечественные танцовщики пытаются "понять", "оправдать", "примерить на себя", что мешает постановкам оригиналов. Никто не виноват в повышенной одухотворённости - так нас учили, даже если никто не учил - такова природа культуры, требующей понятности как у нижестоящих, так и, тем более вышестоящих.
По факту и по дефолту, российский деятель культуры всем чего-то должен даже больше, чем [своему] искусству и это, конечно, бесконечно искажает природу творящего.
С этим, к сожалению, уже ничего не поделать - с насилием мы все смирились еще до своего рождения, раз уж согласились родиться на территории самого большого в мире государства.
И эту поправку на насилие, инсталлированное внутрь (мы все состоим из давления со стороны как рыба состоит из воды) следует обязательно учитывать - в том числе и рассчитывая, от сочинения к сочинению, свои текстовые сопроматы.
Битов близок Прусту своей озабоченностью предзаданного мышления - течения несвободной мысли: неслучайно, Монахов, которого раньше и вовсе звали Трубецким, все время куда-то едет или бежит, сбегает то от жён, то от родителей, пока не оказывается на кладбищах - сначала переделкинском, в поисках могилы Пастернака, потом хоронит родственницу...
...ну, то есть, круг сужается все время и теперь, когда Битов умер, читать некоторые его кокетливые пассажи (например, про впечатление, которое должно было оказаться последним)....э-э-э-э...больно.
Человек слаб, даже самый могучий человек, причем, чем более могуч человек, тем он особистее слаб.
Это с Монахова взять особо нечего - Битов готовил его к заурядному существованию внутри совка, замкнув в 1990-м, то есть, за год до разрушения империи, то есть, создавая притчеобразную кашицу в духе Абдрашитова/Миндадзе, которых точно также мутировало от мути и невозможности говорить напрямую.
Теперь это свойство вновь востребовано, но не устареть "Улетающему Монахову" позволяют не обстоятельства, словно бы окунающие в эпистему 60-х/70-х (самая большая проблема похотливого Алексея из рассказа в рассказ заключается в том, что ему случаться негде: нынешним надо дополнительно объяснять про очереди за жильем, занимавшие большую часть жизни, и про запрет на его продажу - квартиры можно выдавало государство и их можно было только, блядь, обменивать на другую, блядь, жилплощадь), а фиксация особенностей мышления - городского, мужского, интеллигентского...
...юного, созревающего, зрелого, потухшего, усталого, выгоревшего, наконец...
Ритуальные танцы вокруг простейших потребностей, вызываемых инстинктами и рефлексами, обрастают все новыми и новыми подробностями, образуя сложнейшую, метафизически насыщенную, семиотику, тем более, в обществе невозможного прямоговорения.
Я не только секс имею ввиду и "мадонну с младенцем", но и "поиски литургического звука", как обозначил свои писательские практики один мой знакомый литератор поры осеннего советского листопада.
Лучшая-то, самая телеграфная, у Битова книга, на мой вкус" - "Книга странствий" в изводе "Библиотеки "Дружбы народов" (1986) с послесловием Льва Анненского.
Ну, то есть, зная страсть Битова к перекомбинировке уже вышедшего, даже Википедия показывает сколько раз его травелоги выходили в самых разных композициях, кажется (тут я не уверен), впервые собранные в полное собрание именно "Дружбой народов", где в первой части тома - травелоги 60-х, начала 70-х, а во второй - Армения и Грузия, где штрих-пунктирный стиль достиг апогея.
В "Монахове" (который, как кажется, есть сам Битов с обстоятельствами его метаний и минус его литература) телеграфный ритм более приземист, так как описывает и определяет вымышленную (синтезированную) реальность, тогда как в травелогах (особенно кавказских) Битов применяет этот метод к освоению реальной реальности - к тому, как сознание осваивает окружающую действительность как бы в режиме реального времени.
В Армению, как и почти во все другие места пребывания, Битов едет в командировку (жанр: очерк), где проводит неделю, после чего высказывается о "небольшой стране" с позиций абсолютной компетентности: Армения присвоена сознанием и неважно сколько в ней гостил гость и сколько потом написал - текст, состоящий из хокку и танк (как Мандельштам объясняет строение "Мадам Бовари"), может прерываться в любом месте или же длиться бесконечно.
В том-то и дело, что это такая степень размятости мастерства, которая не готовится заранее, да и вообще не терпит заготовок, но воспроизводится бесконечно, сколько потребуется.
Это безоценочный (у графомана он будет другой, но тоже ведь свой, особый - паук может плести свою паутину не хуже и не лучше других, но так, как умеет) показатель уровня мышления и мастерства, ткущего единственно возможный процесс.
Хотя, реальность, конечно, интереснее художки, даже и подразумевающей сублимированную реальность.
Но, с другой стороны, обработки сырья тут больше - крупы, обработанные для расфасовки в быстроприготовимые пакеты, менее полезны, так как выхолощены и не несут ничего, кроме быстрых углеводов.
В травелогах рефлексия глубже, танцев меньше, интенции прямее: оказывается, кто бы мог подумать, художка требует дополнительных степеней выхолощенности, заполняемых веществом авторского присутствия, которое, на самом деле, и есть то, что читатель любит, считывает и ждёт - то, что обычно называется послевкусием.
То, что обычно остается в памяти на месте дыры сюжета и новых сведений о человеке.
Ведь структура "Книги путешествий" схожа со строением "романа-пунктира", объединяющего разрозненные очерки в книгу единых задач, главные из которых не констатация перемещений в пространстве, но расширение себя за счёт дополнительных стилистических возможностей.
Такие травелоги возможно писать не выходя из дома.
Важны не новые впечатления, не "Армения Битова", но что угодно, записанное на том уровне размятости, который достигнут всем написанным раньше...
...словно бы сумма сделанного автором - остров, насыпаемый от текста к тексту: видимо, буквы здесь исполняют роль песка.
Битов, скорее всего, знал об этом: его инстинкт образовывать единства из разноуровневых произведений как раз и говорит об этом, а остров это или же империя, в конечном счёте, зависит от социального темперамента.
Экстравертности его или интровертности.
Важнее другое: размятость внутренней культуры, закрепленной письмом, есть неисчерпаемый колодец или же принципиально возобновляемая нефть, месторождения которой невозможно исчерпать...
...если, разве что, смертью самого певца.
Дневник чтения. Андрей Битов "Книга путешествий" (а): https://paslen.livejournal.com/1319283.html
Дневник читателя. Андрей Битов. "Книга путешествий" (б): https://paslen.livejournal.com/1320779.html
"Преподаватель симметрии" Андрея Битова: http://www.chaskor.ru/article/uzhe_napisan_veter_22819
Моё интервью с Битовым 2003 года-1: https://www.topos.ru/article/1749
Моё интервью с Битовым 2003 года-2: https://www.topos.ru/article/1754
Моё интервью с Битовым 2013 года http://www.chaskor.ru/article/andrej_bitov_kazhdyj_den_mozhno_obrabotat_kak_roman_23685
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Роман-пунктир Андрея Битова "Улетающий Монахов" (1990) | lj_paslen - Белая лента |
Лента друзей lj_paslen
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»