Работа затягивает, однако собрал тут свои старые заметки, выстроил, заполировал и потащил к вентилятору.


Чувство юмора, если очень грубо - это способность получать удовольствие от несоответствия впечатлений ожиданиям.

Всякий человек ведёт себя на упреждение в том числе. Он вспоминает, пересобирает свои воспоминания, - это называют воображением - и ведёт себя, исходя не только из того, что было и есть, но и из того, что будет.

Подчеркну: именно "будет", а не "может случиться". В чём разница?

"Будет" - это то, что уже потом описывают как "на автомате"; совершенное, без рефлексии приятие воображённого будущего как одной из частей руководства к действию. "Может случиться" - это уже следующая перегонка, сознательные исчисление и прикидка вариантов, когда на такое найдутся время, желание и способности.

И вот элементарная, атомная, неделимая ситуация, где начинается чувство юмора - пресловутый "нежданчик": человек "на автомате" идёт по давно знакомой дороге, которую больше вспоминает, чем рассматривает. Человек поскальзывается и падает. Ха-ха-ха. Или то же самое - тортом в лицо приличному джентльмену.


Существо без воображения, то есть существо, не экономящее время и не заменяющее "внимательно осмотрел дорогу" на "вспомнил дорогу" - вряд ли ситуацию "нежданчика" оценит и вряд ли в неё попадёт. Отсюда можно вывести моё мнение о юморе у ИскИна: такой юмор можно создать, но проще подделать.

Это было "очень грубо". Под катом я буду долго уточнять и утончать.

Чем "смешное" ограничено?

Во-первых, "смешное" ограничено протяжённостью во времени. У воображения есть горизонт, а у этого горизонта есть форма, и эта форма вовсе не обязательно окружность. То есть: я могу представить своё будущее в степени, достаточной для подпитки моего "на автомате", лишь на некоторый конечный срок, и в разных вопросах этот срок будет разным.

Если несоответствие впечатлений ожиданиям может быть оценено только на временном интервале, превосходящем этот конечный срок, то "смешным" человеку оно не покажется.

Причина, я полагаю, в том, что свои ранние впечатления человек успеет забыть до получения поздних, и не сможет сравнивать со своими ожиданиями всю сумму этих впечатлений сразу.

Впрочем, тут может прийти на помощь культура. Пример: сложный и эффектный художественный приём, когда ближе к концу художественного произведения выясняется, что действие в нём и декорации его могут быть истолкованы совершенно иным способом, нежели считал протагонист, от лица которого ведётся повествование. См. "Остров проклятых".

Отсюда, кстати, следует очевидный приём высмеивания: сжатие по времени. Если изложить сюжет фильма в три строчки, то можно и посмеяться.



Во-вторых, "смешное" ограничено сложностью, то есть количеством составных частей. Если несоответствие впечатлений ожиданиям проявляется на большом количестве объектов и по-разному (на разных уровнях абстрагирования и в разных аспектах), то "смешного" здесь не остаётся.

Имхо, так происходит потому, что в случае множества разнообразных впечатлений ограниченный ресурс человека по обработке информации будет потрачен в основном на эти впечатления, а для ожиданий "на автомате" останется мизер. Получившиеся описания впечатлений и ожиданий не воспринимаются как равнодостойные для сравнения и вердикта о несоответствии, для претензии на шутку.

Человек "просто смотрит".

Отсюда ещё один приём высмеивания - упрощение. "Смешное" становится возможным, если в объекте насмешки резко ограничить количество составных частей.



В-третьих, "смешное" ограничивает тот обыденный уровень ожидания субъекта, каковому уровню не соответствуют его, субъекта, впечатления. Понятнее: "смешное" для человека ограничено чувством собственного достоинства, пониманием своей ценности.

Первый случай: если эти неожиданные впечатления слишком плохи, намного хуже этого уровня, то "смешное" исчезает.

Пресловутая "способность смеяться над собой" в случае неприятностей сводится к тому, что субъект провозглашает превосходство ценности неожиданно полученного опыта над неудовольствием от пережитых неприятных ощущений. "Буду знать".

Очевидно, что она, "способность", ограничена, во-первых, масштабами неприятностей (над тортом себе в лицо ещё можно посмеяться, а над кислотой в лицо уже не очень), а, во-вторых, способностью субъекта применить полученный опыт на практике себе на пользу - скажем, отомстить. То бишь человека, смеющегося над собой, надо либо презирать, либо опасаться.

Высмеивание, производство "смешного" здесь основано на двух приёмах. Один - это отрицание того, что неожиданные неприятности оказались слишком плохи. Нет, вовсе не слишком. Они всё ещё смешны. И кислота-то была не такая уж концентрированная... Короче, перенос впечатлений из зоны "слишком плохо" в зону "всё ещё смешно".

Другой приём - это унижение собственно пережившего неприятности субъекта, сдвиг "слишком плохо" для себя всё дальше вниз. Мол, "так мне и надо": ну какой я джентльмен, мне тортом в морду есть дело вполне обычное, чего я тут пыжусь, ой ха-ха-ха, давайте посмеёмся вместе...


Второй случай: неожиданность приятная. Тут "смешного" не появится, пока приятная неожиданность недостаточно приятна, недостаточно масштабна и проч.. "Смешно" начинается, когда хорошего слишком много. Чт. "Банковый билет в миллион фунтов стерлингов". Можно привести и другой пример: байка некоего путешественника, "белого человека", о том, как он рассчитывался с прислугой из аборигенов. То ли носильщиками, то ли рикшами, я уж не помню. Клал монеты на ладонь, пока реципиент не расплывался в улыбке. Тогда одну монету забирал и уходил уверенный, что рассчитался по справедливости - хрена ли, обезьяна себя не сдерживает, лыбится сразу.

Отсюда, кстати, следует: та же "способность смеяться над собой в случае слишком хорошего" служит основой для определения, а что, собственно, субъект считает уже "слишком хорошим", то есть для оценки его ожиданий от жизни. Небесполезно, согласитесь.

Здесь высмеивание тоже задаётся двояко. Можно опускать "слишком хорошо" всё ближе к обыденному, снижать ожидания субъекта. Как это в "Мёртвом сезоне"?

"А человек, прошедший психохимическую обработку, будет радоваться непрерывно. Радоваться, что ему тепло, что помидор — красный, что солнце светит, что ровно в два часа, что бы ни случилось, он получит свой питательный бобовый суп, а ночью — женщину. При условии, что он будет прилежно трудиться. Ну, разве это не милосердно?"

Всё, что будет ещё лучше, чем эта обычная радость, станет вызывать смех. Скажем, дополнительный кусок хлеба к бобовому супу. "Гля, чего я нашёл, бгыгыгы". Весёлый будет мир.

Другим способом высмеять некую приятную неожиданность станет раздувание её масштабов, возгон всякой мелочи в зону "слишком приятно". В доходчивый пример тут можно привести насмешки над рутинным переможничанием неких європейців, которые верят(?), будто от самой большой свиньи в Житомире в Кремле впадают в истерику.

В-четвёртых, это эмпатия, симпатия, прочее такое же - то, до какой степени смеющийся ассоциирует себя с тем, над кем он смеётся. Впечатления и ожидания одного субъекта должны быть понятными другому субъекту достаточно для того, чтобы этот другой их сравнил, увидел несоответствие и весело засмеялся.

Пример: в третьем Масс Эффекте латинос хочет, чтобы протеанин, древняя раса и всё такое, рассказал ему анекдот. Протеанин рассказывает с кучей непонятных слов. Латинос, вежливости ради, неуверенно: ха-ха, я понял соль. Протеанин: всю эту чушь с непонятными словами я придумал только что, потешиться над тобой.


Ясно, что по модулю этот коэффициент эмпатии меньше единицы (других ты всегда знаешь хуже, чем себя), со знаком сложнее, а с зависимостью уровня эмпатии от степени отличия... примера для, uncanny valley. Предполагаю, что и в "смешном" такое наблюдается, когда прикалываться получается и над совсем себе подобным, и над мало на себя похожим, но вот где-то посредине шутить никак.

"Смешное" здесь можно выдоить - точнее, усилить - через уподобление объекта насмешки смеющемуся или, если принимать всерьёз гипотезу uncanny valley, и через разуподобление тоже. Однако над "совсем непохожим" смеяться тоже уже не получится.

Наконец, в-пятых, это пресловутая "тонкость" юмора, то есть те умственные усилия, которые субъект затратил на осознание несоответствия впечатлений ожиданиям. Чем сильнее надо напрягать ум, чтобы "дошло", тем юмор тоньше, и достаточно часто человек смеётся не только над содержимым тонкой шутки над кем-то ещё, но и над собственными умственными усилиями, чтобы эту шутку понять - то есть над чем-то неожиданным, случившимся уже с ним самим, а не с объектом шутки.

Следовательно, "смешное" ограничено теми усилиями, которые адресат шутки готов вложить в её понимание как шутки.

Вновь возникает упрощение как приём высмеивания, но не в том смысле, что в пункте "во-вторых". "Во-вторых" речь шла о прямом ограничении количества составных частей высмеиваемой ситуации, а здесь речь идёт о подгонке описаний этих составных частей к способностям аудитории их понять.

Разницу между этими этими ограничениями через упрощение показывает "профессиональный юмор": программистский, медицинский и проч., когда не принадлежащий к сообществу простолюдин не станет напрягаться, чтобы понять шутку, даже если сама по себе она очень простая.


И "профессиональный юмор" как частный случай, и "тонкий юмор" вообще представляют собой средства идентификации субъекта по тем умственным усилиям, которые он согласен вложить в понимание шутки. Эталонным примером, абсолютным нулём здесь, конечно, станет "Наполеон Ноттингхильский", повествующий о полном отказе одного из главных героев понимать юмор другого и о возникновении из этого отказа целого спектра новых идентичностей.

В этих пяти аспектах, с "во-первых" по "в-пятых" с сопутствующими вариациями я и нахожу границу смешного.

В заключение хочу заметить, что не считаю юмор сам по себе чем-то вредным. Неожиданности как несоответствие впечатлений ожиданиям будут всегда. Уметь видеть в них - не в их эффектах, а в них самих - нечто приятное есть не более чем средство адаптации к ним. Если всякая неожиданность будет только и исключительно неприятностью - это постоянный стресс с самовыпиливанием сперва из сколько-нибудь сложного общества, а там и из эволюции. Не надо.

С другой стороны, нельзя отрицать то, что найдётся тьма способов использовать юмор в самых разных ситуациях в помощь или в ущерб окружающим - друзьям или врагам. Юмор никоим образом не вещь в себе: это инструмент, это оружие. Им надо владеть, его надо понимать, им нельзя злоупотреблять, а случаи его применения всегда можно (а когда на это есть время и средства, то и нужно) оценивать с точки зрения тех самых помощи или ущерба. Кто, кому, как, в чём, насколько, зачем.

Спасибо за внимание. И Миязаки вам напоследок.