Глава 2

СПАСЕНИЕ

 

Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее (Мф. 18:11)

...Послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам — открытие темницы... (Ис. 61:1)

 

ЧЕРНАЯ НОЧЬ наступила для меня.

Описывать ли ее, снова в нее погружаясь? Милые мои, верующие мои люди, кто из вас не знает, что такое беспросветная тьма и бездна, откуда каждый из вас воззвал к Богу своему?

11 вот наконец прорезался среди многословия первый луч света: исторглось из моей груди признание — я виновна! И тут вся накопившаяся лавина обвинений хлынула на меня, все, на что я до сих пор упорно закрывала глаза, отказываясь признавать их правоту.

— За кого же ты принимаешь Бога нашего, что Его надо молить день и ночь о прощении! В нашем Господе все — "да!" и "аминь"!

Вот эту свою смерть я и переживала бессонными ночами, вставая пить водку, чтобы как-то забыться, и мучительными днями, когда билась головой о стену, чтобы болью физической заглушить боль нравственную. И это дикое одиночество среди людей, как в пустыне!

"Благо мне, что я пострадал!" Благодаря страданию, мое жестокое, плотское сердце наконец-то поняло, что на своем человеческом пути я зашла в тупик, что надо отказаться от своей прежней жизни, от себя. Только теперь поняла, в чем состоит благовестие: Христос уже спас, уже простил, уже избавил — возьми это спасение! Прими его верой. Дерзай! "Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему". "Всякий, кто призовет имя Господне, спасется".

"Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь". Истину этих слов я свидетельствую: это я освобождена от Божьего суда и это мне Он дал жизнь и вывел из смерти, в бездне которой я находилась.

— Сестрица, сестрица Аннушка, не пылит ли дорога, не скачут ли братья мои на помощь?

— Нет, сестрица, чисто поле, светит солнце, не видать еще наших братьев, — так говорила я себе, падая и унывая духом в приступе отчаяния. Всю ли жизнь мне маяться? Сколько раз я поднималась и сколько раз падала? Что-то все еще никак не дойдет до сознания, что-то мое еще из меня не извергнулось...

"Страдание" — в этом русском слове тот же корень, что и в "страде", это тоже труд, особенный, тяжкий труд душевный.

И в это время зазвонил телефон, и моя новая подруга спросила, не найдется ли у меня времени перепечатать дневник одного верующего, ныне уже покойного. Я, конечно, согласилась, и каким благословением и утешением стал для меня этот труд! То, что я печатала, была жизнь веры и жизнь верой в труднейшие военные годы. И Лева, так звали героя, стремился каждый день свой жить, руководимый Словом; он стоял в очереди за билетом на вокзале, кто не знает, что такое вокзал в войну? За билеты шел бой, их добивались помимо кассы у всех начальников, и горе было здесь робкому и несмелому. А в тот день Лева жил со Словом: "Блаженны кроткие..." И он не только не сражался за билет, но, имея все документы и права на первоочередное обслуживание, уступил свою очередь плачущей женщине с ребенком. Он задержался в незнакомом городе на неизвестное время, не имея ни крова, ни пропитания. А дальше следовал волнующий рассказ о том, как он нашел в этом городе верующих, и день тот был для них особым: это был день первого открытого собрания! И с какой радостью Лева был встречен, и как помог сколачивать скамьи, и с каким пламенным словом обратился к верующим, как свидетельствовал о Боге, зная сам, по опыту, что такое — быть под Его водительством.

Как сказано: "И будет Господь прибежищем угнетенному, прибежищем во времена скорби..." (Пс. 9:10). Так Господь становился и моим прибежищем!

***

 

Краснодар был для меня давно особенным и дорогим городом. Там жила Анна Алексеевна, соединенная с моей мамой особыми узами; она уверовала и покаялась по свидетельству мамы. Обе они были тогда семнадцатилетними девушками, и вот мамочка моя, сама только что узнавшая Господа своего, торжественно пригласила Аннусю к себе домой. Дома перед ней лежала Библия с закладочками. И мама прочитала ей, что говорит Слово Божие о человеке, погибшем грешнике, и о пути спасения через жертву Христа... И Слова эти, и взгляд голубых мамочкиных глаз, полных любви и сияния веры, проникли в самое сердце кроткой и нежной Аннуси, и она поверила всему! Сразу! Они обе тут же стали молиться, прося Бога принять и это Его дитя!.. Не стала Анна Алексеевна проверять правоту Божьих слов и исследовать все жизненные тупики других путей, она поверила, приняла в сердце Слово Божие и стала ходить перед Богом своим, храня уставы Его.

Со дня мамочкиной смерти она взяла на себя ее материнский долг. И молилась за нас, и писала нам, и фруктовые посылочки собирала, и это все, не видя нас и не будучи с нами никаким видимым образом связана!

В ту бесконечную свою зиму я решила к ней полететь самолетом хоть на три дня. Я летела за помощью. Я полетела бы за ней хоть на край света.

Анна Алексеевна и ее дочь Танечка слушали меня все три дня, что я у них жила. Танечка слушала меня горячо, расспрашивая, переживая, а Анна Алексеевна — тихо и очень внимательно. Она не спешила и все время думала. Кроткие глаза ее сияли любовью: дороже меня никого у нее сейчас не было. Именно им я впервые рассказала все с такой полнотой, с какой сама себе не говорила, со всей откровенностью. О муже, о сестре, о папе и о маме... Обо всем, где жизнь моя завязалась мучительными узлами. И никогда я еще не читала и не обсуждала Слово Божие с такой жадностью, и никогда не молилась так самозабвенно и сладостно, как в эти дни в Краснодаре. Но главное было еще впереди. Все выслушав и во все вникнув, Анна Алексеевна стала медленно говорить, как бы сверяя каждое слово с тем внутренним смыслом, который был в ней, и не отводя глаз от меня, чтобы видеть, так ли я ее понимаю. И она, моя любимая, была той единственной, которая защитила моего мужа и обвинила меня.

Как это было хорошо!

Она навсегда положила тем самым запрет на мой язык — обвинять мужа, колоть его своими обидами, давать выход своим "эмоциям". Если во мне поднималась волна гнева против него, я должна была по всей справедливости направить ее на себя! И замолкнуть перед ним.

В последний день мы все трое готовились к последней молитве: о чем мы договоримся просить Господа нашего? Тяжело опустившись на больные свои распухшие колени, Анна Алексеевна воззвала к Господу о воссоединении нашей семьи,, по милости Его. "Господи! — медленно и с глубочайшей верой говорила она, — этот союз Ты благословил по молитвам родителей, верни мужа жене и детям! Будь милостив к ним! И да возненавидит он все то, что сделал, ибо, Господи, это — грех! И еще прошу Тебя, — сказала она слова, совершенно поразившие и смирившие сердце мое, — спаси и ту душу, да будет ей не во зло, а к спасению все пережитое, приведи ее к покаянию! Да будет воля Твоя над нами... Ты прости нас всех, Господи, Ты видишь сердце каждого из нас. Ты обращаешь слезу в ликование, Ты восстановляешь души наши, любящий Отец наш Небесный, Ты исполняешь желания сердца нашего, — благодарим Тебя за великую любовь Твою!" Она молилась с такой силой веры и видения и так ощутимо было присутствие Духа с нами, здесь, что счастливые благодарные слезы заливали мое лицо и омывали душу.

Господи! Ты слышишь нас! "В день, когда я воззвал, Ты услышал меня, вселил в душу мою бодрость" (Пс. 137:3). "Жертва Богу дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не призришь, Боже" (Пс. 50:19).

Я только теперь вижу, как помогал и как поддерживал меня Господь, когда я проходила своей "долиной плача"! Мне нужно было ею пройти, но у меня не было терпения ждать, пока созреет все то, что должно созреть. Эта "долина плача" была для меня самой ценной школой веры, все, чему я научилась, я научилась там! Как часто я теряла надежду. Но Слово Божие и молитва снова восстанавливали меня.

Терпение! Я так нуждалась в нем, что решила хорошенько понять, что это такое. В словаре нашла, что в нем два значения: цепенеть, т. е. застыть, замереть, не жить, пока не пройдет беда, и другое значение — это переносить, уметь нести тяготы. И у апостола Павла прочитала: "...от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам" (Рим. 5:3-5). В мире опытностью считается то, что приобретается количеством виденного, читанного, пережитого. Но в Слове Божием это совсем другое: это результат терпения! И такой результат, который невозможен без надежды; иметь духовный опыт — это значит иметь опыт оправдываемой надежды.

Вернувшись домой, я написала письмо мужу. Первое письмо после долгого молчания с обеих сторон. Я покаялась перед ним в своей давнишней и долгой неправоте, и я ни в чем его не упрекала.

Письмо мое дошло, и я получила ответ: он писал, что жалеет о происшедшем, не знает, как из всего теперь выпутаться, что попал вторично в больницу, недавно только вышел из нее и просит меня приехать...

Сделал "ошибку", и нет сил поправить, так как нужны неприятные разговоры, а ему от них делается плохо. Просит моей помощи...

"Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои; избавляет от могилы жизнь твою, венчая тебя милостию и щедротами; насыщает благами желание твое, обновляется, подобно орлу, юность твоя" (Пс. 102:3-5).

Все заблуждения моего мужа были моими заблуждениями, все его оправдания были повторением моих, даже в его иллюзиях я видела копию своих. Я со всей ревностью и обидой готова была на него наброситься, но тут же застывала, узна--вая в нем себя. И так повторялось до тех пор, пока я не поняла, что от того, от чего я хочу его оторвать, мне надо самой оторваться: это и есть тот "мир" и "мирское", о чем Слово говорит как о нечистом, как о мертвеце. Эта ложная "доброта" и "человечность" — сколько раз и я сама старалась "никому не сделать больно", хотя предавала этим мужа своего, и это иллюзорное, мирское кратковременное "счастье" и таковая же "любовь" — все ложь. Это не то, что одно-два неверно понятых слова: вся мирская "нравственность" лжива, лукава, растленна. Вся она создана для прикрытия блуда и похотей.

До какого последнего предела мы упорствуем в признании своего поражения и краха своей жизни! Но благо тем, которые понимают это раньше, чем на смертном одре. И как блаженны те, кто сразу поверил Богу своему в том, что "всякий человек — грешник" и нуждается в спасении. Я была не из их числа и очень сокрушалась о своем позднем прозрении, пока одна верующая не утешила меня с любовью, что Господу нашему нужны и такие свидетели, у которых есть жизненный опыт и понимание ошибок, и кто может на собственном примере многих предостеречь и многих утешить тем, чем Сам Господь утешил их...

 

Иметь верующих друзей — это ни с чем не сравнимое благо, это такая мягкость и проникновенность, такое ободрение в общении, такая глубина и зоркость в понимании твоего внутреннего состояния!

Да, так когда перечитываю записи того времени, не знаю, чему больше поражаться: обилию жизненных ударов или же лжи самообъяснений?

 

Поняла я еще и другое: все то время, что я, не имея никаких вестей ни от него, ни о нем, изводилась, мучимая ревностью и раскаянием, все то время после покаяния и обращения, когда я то подымалась, опираясь на Слово и обетования Божий, то падала в пучину сомнений, все то время, когда столько молитв моих и за меня возносилось к Господу, — рассыпалась и уничтожалась вся "семейная жизнь", которую мой муж пытался построить. Не было ничего из того, что я себе воображала, мучимая своей виной, своим недостоинством: "новая любовь", "определился в жизни", "нашел то, чего не находил во мне", "поздний расцвет" — все эти мысли мне диктовало сознание своих грехов.

Когда я встречаю теперь верующих, сокрушенных своим несовершенством и печальных от сознания своей слабости, я повторяю им слова папы, которые тот многократно мне говорил: "Не смотри на себя! Смотря на себя, можно только прийти в уныние: ничего хорошего там не увидишь. Смотри на Христа! Твои грехи Он понес, за них-то Он и пострадал, чтобы тебя освободить. Взгляни на Того, Кого пронзили за тебя! В Нем совершенство. И Бог, наш великий Бог, видит тебя не по тому, что ты есть, а через Христа, Которого ты приняла и в Которого веруешь сердцем своим". И еще он говорил мне: "Ты поручила все свои трудности Господу? Если поручила, не думай больше о них. Смотри, как Господь Сам будет их разрешать. Верь! Жди и молись. Имей терпение ждать. Имей надежду. Верь Богу твоему, у Которого не бывает тщетным никакое Слово". Наши попытки разбираться в муравейнике обид и улик не только бесполезны, они прекращают работу Духа в нас: "Будьте просты, как голуби". И не так страшно быть обиженным, но ужасно, когда обидел сам!

Недавно, желая понять, что же все-таки такое — праведный суд, справедливость у людей, я была постыжена: "Вы судите по плоти, Я не сужу никого", — сказал Христос. Апостол Павел пишет: "Неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого; ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что судя другого, делаешь то же" (Рим. 22:1). И если говорить о том, что такое человеческий суд, то именно судом человеческим Христос был признан повинным смерти! А ведь Его судьи тоже преследовали какую-то свою "справедливость". Господь учит нас не судить никого. "Бог — судья, а ты кто, который судишь другого?"

Мой муж был изранен, а у израненного все болит, как у меня болело в свое время, и я бежала от его обличении, не в силах выносить их. Только после того, как сама покаялась, сама сказала: "Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе моем!" — только тогда смогла я с глубокой благодарностью принять обличение от Анны Алексеевны... И теперь, при встрече с другом юности моей, я впервые стала думать о том, не научиться ли мне быть хорошей женой, как учит Слово: "...быть целомудренными, да не порицается Слово Божие".

Я смотрела на несчастное лицо своего милого и думала, в кого же я его превратила, лишив и дома, и детей, и авторитета, и достоинства мужа, главы семьи... Такие преступления тоже были повсеместными, "мирскими", от которых надо отделяться так, чтобы и не прикасаться. "Всякая плоть извратила путь свой", и я туда же. Чей голос я слушала? "Будете, как боги". Чей 'это голос? И к чему я пришла со своей "независимостью"?

Удивительно терпение и милосердие Господа, что Он не оставил меня в моих безднах и колючих кустах, не презрел, а на дороге повернул жизнь мою через страдание, открыл глаза мои на саму себя и привел меня к Себе. Господь мой велит "никого не злословить... оказывать всякую кротость ко всем человекам" и помнить, какими были сами. И я молчала, слушая его долгое и сбивчивое повествование, я все время помнила, какой была сама. И еще одно я видела очень хорошо: свое бессилие. Я сейчас ничего не могла сделать. Даже если я все брошу и приеду — куда? — к нему? Ничего не зависело от меня! Я должна была сложить руки и ждать!

О, это был самый чудный и знаменательный урок для меня. Самое важное дело в моей жизни решалось без меня! Я была отстранена от всякого непосредственного вмешательства. А время! Только через год, через целых двенадцать месяцев, мы сможем соединиться по закону, а впереди еще труд по соединению жизни, а потом — по соединению семьи! Но мне ли жаловаться на медлительность, если у меня десять лет ушло на осознание своего греха, десять лет я изучала историю, философию, психологию, желая понять, отчего мне так больно жить, пока не приведена была прямо к закону: "Возмездие за грех — смерть!" И тут же протянутая рука Христа: "Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас..."

Мы любим петь:

 

Милости Господни вспоминай, считай,
Все их до единой в сердце повторяй,
Вспомни, как Он щедро наделил,
Удивляться будешь, что Он совершил.

Вспоминать милости — это значит укрепляться в вере. Господь вывел меня из печи огненной, Он был верен и закончил Сам начатое дело. Он услышал все молитвы и по милости Своей не только вернул мне семью, но и восстановил отношения нашей юности, только еще лучше.

Но я! Я была, как колеблемый ветром тростник: то я поднималась к небу, то пригибалась к земле. Я стыдилась своего отчаяния и снова укреплялась через Слово. Сам Господь говорил мне: "Я Господь Бог твой, научающий тебя полезному, ведущий тебя по тому пути, по которому должно тебе идти". Он обещал вывести правду на свет, мой Бог велик, и мне не надо прилепляться сердцем к проходящему и терпеть от этого муку, а надо на Него уповать.

Десять лет меня все преследовал образ бурного моря с захлестывающими меня волнами, и был все время один неразрешимый вопросе, как удержаться на воде? За что держаться? Теперь я твердо знаю ответ: за Христа! Как только начинает этот сатанинский рой виться надо мною — ужасы, воображение, нашептывания, сомнения, мнительность, картины всякие перед глазами, от которых сердце разрываться начинает, — я сразу свой взор устремляю на Голгофу: там мой Христос мучим был за беззакония мои. Он заплатил все мои долги, мои грехи остались там, на кресте, Христос занял мое место, чтобы мне дать Свое! За меня заплачена такая цена, что никто теперь ко мне не может предъявить никакого счета:

 

Ведь Бог — за нас,
Кто против нас восстанет?
Не бойся, стадо малое, иди!
Тебе Господь дать царство обещает,
И со Христом врагов ты победи.

И восстановление доверия к Богу восстанавливало тот поток милости и благодати, который льется от Него на нас. Бог всегда близко к нам, но мы бываем далеки...

Ждать и сидеть сложа руки мне бывало очень трудно. Мне хотелось, чтобы все сделалось немедленно, чтобы он тут же ушел из дома, если она не уходит, чтобы он сразу начал решительные действия по повороту своей жизни, но он должен был пройти свой путь и изжить свои иллюзии (правда появляется на свет медленно, как растение растет). Я повторяла для себя: "Оставаясь на месте и в покое...", — и молилась: "Благослови, Господи, моих детей, не дай разрушению коснуться их душ. Дай мне смотреть на Тебя и уповать на Тебя, а не метаться душой. Прости мне мою слабость, опять я постыжена". И опять через Слово Свое Господь утешал меня: "Я живу с сокрушенными и смиренными духом, чтоб оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушенных". Да будет смиренно и кротко сердце мое.

Валечка моя, когда я очередной раз поздно вечером пришла к ним, встретила меня с обычной своей ласковостью и веселостью. Сама доброта, само расположение, она встречала меня всегда с такой радостью, будто ничем не занята и имеет для меня столько времени, сколько мне потребуется. Счастье светится и играет в ней, и она даже сокрушается об этом, желая испытаний и трудных дорог. Придет к ней все это, не надо об этом беспокоиться... Но для меня она всегда держит в запасе Слово ободрения: "Вкусите и увидите, как благ Господь! Только доверьтесь, больше, больше доверьтесь Ему, вы увидите, сколько Он имеет для вас! Это будут такие благословения, о каких вы сейчас и не мечтаете!" Она села за пианино и пригласила меня спеть вместе "Только в Боге нашла душа покой, Только в Нем, только в Нем, только в Боге надежда моя..." Домой я летела как на крыльях, не остановившись даже ни разу, чтобы вздохнуть. Сколько было у меня этих легких возвращений из Валечкиного дома, сколько ласки, любви и помощи я тут получила, сколько чудных гимнов я здесь узнала и вместе с ней пропела! "Твой Друг, лучший Друг — Иисус..."

На собраниях, сидя в своем уголке у стены, я жадно впитывала все слова назидания и ободрения, все шло ко мне, каждое слово протягивало руку помощи. На собрания мы стали ходить теперь вместе с папочкой, и я только сейчас начала слушать его проповеди...

Десять лет он проповедовал с кафедры собрания Слово Божие, а я только сейчас остановилась слушать его. Он вставал, сосредоточенный и взволнованный, и говорил медленно и глубоко, с такой любовью ко Христу, с такой надеждой на Него, часто его голос начинал дрожать и прерывался: он говорил всегда так, как будто это его последние слова, данные ему. Он ждал уже своего отхода в вечность и просил только того, чтобы дано было ему время для осознания этого: он не хотел смерти внезапной. Я не смогу дальше сказать ничего, не могу миновать папу и всего того огромного, что связано с ним и с его любовью ко мне, и сколько боли, стыда и горя я ему принесла. И все это — в труднейшее для него время перед смертью, и как Господь вывел всех нас из этой бездны страданий и страстей человеческих и дал нам Слово примирения.

Мы могли бы идти по жизни, по волнам этого бушующего моря, не утопая и не замечая этих волн, взирая лишь на Совершителя нашей жизни и памятуя все Его обетования: ибо Он именно таков, каким мы видим Его в Святой Книге, и Его Слово верно и вечно. Он всегда Тот же. Христос призывает нас дерзать в вере нашей! Боязливый же сам на себя навлекает бесчисленные беды, захлебывается в горестях, отказываясь от предлагаемой ему помощи. Ведь я знала уже моменты такого высокого спокойствия в Его руке, а потом вдруг опять начинала ужасаться на свою жизнь.

И вот эта первая весточка начинающего поворота жизни — письмо, просьба о встрече и о помощи. И я встала на колени благодарить Бога моего, что Он взял в Свои руки все, что я отдала Ему, что Он слышит меня и ведет. В спокойной уверенности я начала собираться и готовиться к поездке, освобождая для этого дни, предупреждая подругу о своем приезде. Как вдруг страшная волна сомнений накатывается на меня, и все валится из рук: ведь он продолжает жить там, и еще я приеду, что же это будет?

Лучше не видеть его, не встречаться, да и как я сдержу сердце мое перед ним, сколько мучений еще обрушится на меня? И я вместо себя послала детей...

Детки мои... Они вернулись и сказали, что больше они туда не поедут, что они уже ничего не понимают, "вы с папой — взрослые, вы разбирайтесь".

Так встреча опять встала передо мной. Так училась я на многих, многих ошибках выбирать прямой путь простоты и доверия и видеть, что все эти будущие волны — только в нашем сердце, и выносят они на берег одну грязь и тину, как и написано в Слове Божием. Ложный путь только поначалу кажется легким и мягким. Я поехала.

После бесконечной темной зимы приближалась весна. Я не виделась с мужем с прошлого лета, никогда в жизни мы так надолго не разлучались. Когда он позвонил и я открыла дверь, он молча шагнул в коридор и обнял меня, прижавшись лицом к моему лицу. У него были такие измученные глаза. Господь давал мне моего мужа, но какой длинный путь еще лежал перед нами! Сколько еще мне надо было понять! И ему тоже. "...Выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому..."

А подруга моя носила и давала мне все новые книги, я открывала для себя богатую духовную литературу, помогавшую мне осмыслять свой новый опыт: "Человек имеет необходимость верить в Бога! Если он не верит в живого Бога, тогда он создает себе другие кумиры и служит им. Верования человека образуют его принципы, духовный костяк. Блаженны те, кто позволил Господу обновить свою жизнь и в ком живет Христос. Любовь, мир, праведность и милость делают жизнь осмысленной и радостной".

У меня открылись глаза на духовные нужды других людей. Сама едва обретя точку опоры, я стремилась утешить других тем утешением, которое мне дал Христос: одна подруга моя, перенесши тяжелую операцию, стала жадно слушать Слово Божие и искать в нем опоры; старый друг мой лежал в параличе и нуждался в утешении; у другой подруги скончался муж, и она погрузилась в бездну отчаяния... Я шла к ним в робости, ощущая свое бессилие чем-нибудь им помочь, но прося Господа: "Отверзи уста мои!" И то, что я читала в одной книге, было выражением моих мыслей: "Победы в области нравственной жизни являются более существенным, чем победы на поле брани или на поприще ума. Спасти погибающую душу важнее, чем воздвигнуть собор, помочь человеку одержать духовную победу несравненно лучше, чем победить тысячи, утолить духовный голод означает больше, чем насытить пятитысячную толпу, успокоить бурное сердце более важно, чем усмирить морские волны, вернуть человека к надежде и порядочной жизни имеет большее значение, чем воскресить из мертвых..." И именно таким величайшим Победителем является наш Спаситель. И я стала молиться теперь не только за себя, но за всех тех, кого мне послал Господь, и любовь к ним как бы заглушала мою собственную боль.

Валечка, моя новая подруга, в одну из первых наших встреч, как-то особенно приглядевшись ко мне, к измученному моему виду, сказала, обласкав меня всю любовью своего взгляда: "Вы знаете, я всегда испытывала особенное благоговейное чувство перед всеми, кто страдает! Это как бы человек в труде рождения, и то, что так горько сейчас, будет с помощью Господа так сладостно потом, когда ваша боль пройдет, но вы сможете помогать другим, послужить другим тем, что Господь выработал в вас!" Она прочитала мне слова: "Вот, во благо мне была сильная горесть, и Ты избавил душу мою от рва погибели, бросил все грехи мои за хребет Свой" (Ис. 38:17). "Это любовь Божия к вам проявляется", — сказала она. Она так умела ободрять, Слово Божие, которое она говорила, так било всегда в самое сердце, так утешало и поднимало! Это она с уверенностью, основанной на словах Самого Господа, предсказала мне обилие благословений, которые я сейчас имею, радость и благодарность за все пережитое. Она учила меня дерзать, верить в то, что Господь избрал меня: "Я — Господь Бог твой; держу тебя за правую руку, говорю тебе: "Не бойся, Я помогаю тебе".

И она была не единственная! Дети Божий одинокими не бывают никогда, проклятие этого мира их не касается!

В конце одного собрания объявили, что две девушки из Краснодара не имеют крова в Ленинграде, путь подойдут те, кто хочет их принять. Я едва протиснулась сквозь толпу желающих их взять к себе, моих девушек! Папочка, как всегда, и здесь помог мне, и скоро уже я держала их за руки и вела к себе. В моем доме давно не было такого счастья! Сам Господь послал их мне. Я так хотела заботится о них, но они в быту были совершенно невидимы, как будто у меня никто и не жил. Зато с какой охотой и постоянной готовностью они шли навстречу моему желанию общения с ними! Сразу поняв скорбь моего сердца, они ни о чем не стали расспрашивать, но со всей любовью горячим усердием стали за меня молиться. Они сразу поняли также и мое новорожденное, слабое еще состояние и ни в чем меня не поучали, а любили, ободряли, утешали, показывали мне Бога, любящего миловать, прощать, давать! Как я была благодарна им обеим!

Я стала настойчиво искать общения с верующими, ходила везде, куда только приглашала меня моя активная Валечка. Эти встречи были для меня сущим открытием...

Только теперь я понимаю тяжесть папочкиной жизни, одного, в окружении неверующей семьи! Его молчаливая молитва перед столом вызывала стеснение и потому, конечно, осуждение его; он просил поиграть ему духовные мелодии, но мне они казались скучными, и я играла ему Бетховена, и на языке моем уже было готовое осуждение, если бы он вздумал протестовать, но он кротко молчал и не повторял больше своей просьбы...

А ведь в моем доме, как и в доме моей сестры, все было — его, и то пианино, на котором я отказывалась для него играть, тоже купил мне он. И никогда не мог он собрать у себя братьев и сестер по вере и вместе иметь ту радость общения, которую я узнала только сейчас, когда у моего папы оставалось уже считанное время жизни. А сколько раз он пытался привлечь нас к вечернему чтению Евангелия, а мы, вежливые, слушали или отговаривались неотложными делами... И .опять, опять мы винили в этом не себя, а его, что он не так, мол, говорит. Как точна и глубока в Библии характеристика человека! Там указана и эта склонность человека винить Бога и других в своем грехе.

Недавно после собрания подошла ко мне одна старушка и, внимательно вглядываясь в меня, как делают все верующие, сказала; "Ваш папа был другом моего мужа и бывал у нас. Года три назад он с такой горечью сказал... Вы знаете, он никогда не жаловался) И молчал о семейных трудностях. Но тут у него вырвалось: "Сколько лет я молюсь об обращении своих дочерей, но — безответно..." И вот, видя вас здесь, я славлю Господа нашего! Он услышал отцовы молитвы за вас! Он дал ответ в Свое время. Он вас нашел, и сердце отца вашего утешил. Радуйся, доченька..."

Каменное сердце мое, такие долгие годы каменное сердце мое! Мне кажется, что у людей, называемых "мягкими" и "чувствительными" и "эмоциональными", оно — жестче всего!

И так во всем. Сколько благословений он получил, следуя Слову, научаясь доверять Господу во всем и видя Его руку в своей жизни! Он оказывался без работы, и бывал ложно обвиненным, и жил в скудности — и научился жить верою, а не видением, и полагаться не на людей и не на обстоятельства, а только на Подателя всех благ. Я читала и печатала и, прерывая печатание, молилась, желая себе жизни, столь проникнутой светом веры и надежды. Эта работа имела еще и то действие, что я впервые по-новому увидела жизнь моих мамы и папы... Провожая нас в школу, мама не знала, вернемся ли мы оттуда. И я вспомнила, как однажды, когда пылала вся Петроградская сторона и мы с сестрой бежали по льду Невки домой, мамочка встретила нас необычно тихо: она прижала нас к себе и закрыла глаза. В долгом молчании она благодарила Господа! Или как папа, ослабев от голода, не смог добраться к нам с Ладоги и где-то уже в городе упал, казалось бы, навсегда. Но идущий мимо рабочий остановился, нагнулся над ним и влил ему в рот подсолнечного масла — свой паек! Папа дошел до нас и плакал, рассказывая об этом и повторяя: "Я даже имени его не знаю!"

И вот я начинаю читать книгу о страдании. Какое благо для нас свидетельство о Господе, возвышающее наш дух! Как сказано в книге "Смысл страдания", "источник мудрости о страдании — в умении его побеждать, мудро овладевать им. И в этом заключается одна из важнейших задач жизни, ибо принять жизнь значит принять страдание, и уметь жить значит уметь страдать". Источник страданий — нарушение законов жизни и заповедей Господних, уклонение от своего призвания. Страданием мы возвращаемся в рай, страданием высекается из нас лучший человек, но для этого нужно принять его, принять, а не защищаться, и принять его невозможно без доверия к Богу, к тому, что оно благо для тебя...

Мне захотелось заново читать чудную Книгу! Сначала мне захотелось этого, чтобы увидеть и взять все, что еще Господь мой мне дает. Мне Слово Божие виделось как сказочный дворец, полный сокровищ, и я хотела все хорошенько рассмотреть, ведь это я — владетельница всех этих сокровищ, и я хотела знать, что я имею. Первые слова, которые я выписала, касались ободрения меня на моем пути: "Не бойся, только веруй", "Се, Я с вами во все дни до скончания века", а потом надолго главное место заняли слова, как бы сказанные мне тихо в самое сердце: "Утешайся Господом, и Он исполнит желание сердца твоего. Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит" (Пс. 36:4,5).

Это было начало моего пути веры: я поверила этим словам! Уже я и детей не посылала и писем не писала, я только верила и молилась о том, что всем вокруг казалось невозможным: о восстановлении моей семьи! И верила, что Господь совершит это.

Иногда, возвращаясь с собрания и глядя на верхушки деревьев в темном небе, я испытывала неведомую мне прежде свободу — свободу даже от своих желаний: мой путь — в руках Господних, что Он мне ни даст, то я и приму. Он знает лучше меня, что мне надо, и Он ведет меня к Себе! Это были моменты тишины и покоя, плод благословенного Слова, в обилии питавшего всех нас на собрании.

Я стала жаждать этих собраний. В мороз, по снегу бежала туда, раскрыв руки, летела в темноте. На балконе садилась около стенки, прислонясь головой к выступу, и открывала сердце свое перед Господом и Словом Его. Я хотела умалиться, чтобы мой Бог мог во мне возрастать. Все "мое" болело смертельно, сердце сокрушалось: все обличения я принимала на себя, ни о чем уже не споря, не защищаясь и ни в чем не упорствуя. Все это была правда обо мне. И я не хотела больше быть жестокосердной и погруженной в себя, я хотела нового сердца от Господа, "плотяного", а не каменного, сострадательного, а не эгоистичного. Грешна я, Господи, с головы до пят, нет во мне ничего чистого, но Ты, Ты сотвори во мне!

О эти невыразимые, глубочайшие переживания, когда ты — во прахе, в сокрушении и изничтожении себя, — и вот тогда золотым дождем света и тепла изливается на тебя милость несказанная, доброта и любовь Бога твоего... И все слова исчезают, и ты можешь только прошептать: "Господи, да за что мне это все!?" И понимаешь, что ни за что, даром, что Бог твой любит миловать. Он дал тебе жизнь и дыхание, и Он даст тебе все, чего хочет душа твоя!..

Ты знаешь все,
Ты — Бог Вездесущий,
Благослови же нас всех в этот час
Ты можешь все,
Ты — Бог Всемогущий!
Благослови же нас всех в этот час!

Не часы, не дни, а месяцы были даны мне для этого труда сокрушения. То одна, то другая сторона моей жизни мне становилась видной в новом свете. Так, была я на бракосочетании и проплакала неудержимо все время его совершения от осознания того, как несостоятельна была во всей прошлой своей жизни, даже той, в которой была, как думала, счастлива: я и там и тогда не руководствовалась Словом Божиим и не стала своему мужу ни поддержкой, ни примером терпения и служения, и вот содержание семейной жизни нашей стало эгоистичным: получить то, чего я хочу, не удовлетворена тем и этим. Для настоящей, все покрывающей и все переносящей любви не было во мне Господа!

Иона Иванович, который совершал бракосочетание, сказал о том, какой постоянной помощью была для него его жена, с какой кротостью она переносила все тяготы их жизни и частые его отлучки, во всем себе отказывала... Он как песнью пел о своей жене, и перед нами вырос образ небывалой красоты духовной. Тогда он указал нам на нее, и не все даже увидели затерявшуюся среди приглашенных тихую старушечку, утиравшую слезы рядом со мной! И снова горло мне сжали рыдания, когда я увидела рядом с этой воплощенной кротостью — себя, со своими петушиными наскоками, и спорами, и самолюбием, и психоанализом. И поняла, что греховно во мне не только то, что я сама считала грехом, но что порочна вся природа мирского человека! Порочна вся природа того человека, который хочет строить и желает лучшего себе, но без Бога. "Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж" (Пс. 126:1).

Без помощи Господа все рассыпается и падает, сейчас же или немного погодя, но падает. Я виновата перед мужем своим в своем упорстве и нежелании служить, подчиняться, я считала это "подавлением" моей личности. Жаловалась на нехватку любви у него, а на самом деле нехватка была у меня: это я не обращалась к Источнику любви, а ведь вся любовь у Него и от Него. Я эгоистически жила с мужем с самого начала нашей жизни. И современное состояние нашей семьи — это мой плод и мое дело. Если бы я служила ему и молилась за него и искала бы не своей "зависимости" от мужа, а своей зависимости от Бога, — каким бы цветом цвела наша жизнь, и он не называл бы все во мне лишь "словами". Так оно было. Одни "слова" ничем не лучше других "слов", если те и другие — пустая игра ума. "Лучшая проповедь, — говорил Иона Иванович, — это поведение". А каким было мое поведение? Я постыжала моего Господа тем, что, неся Его имя и имея Его Слово, вела себя, жила, говорила, действовала совершенно по-плотски, ведомая страстями и самолюбием, обольщенная пустотой и миражами этого лукавого мира.

Как растревожил меня этот брак! Как Господь терпелив со мной, как ухаживает за этой неплодной смоковницей, окапывая, удобряя, медля ее срубить!

Я бы не выжила эти долгие черные месяцы, состоящие из многих дней и ночей, если бы Господь не посылал Своих утешений: в долине плача, которой я проходила, открывались для меня живые источники.

Сижу дома и чувствую, что сижу будто под нависшим топором. И жду хоть какой-то весточки о нем, хоть одного проблеска надежды!

Если был бы у меня страх Божий, разве сделала бы я все то, что сделала? "Страх Господень — источник жизни, удаляющий от сетей смерти" (Пр. 14:27).

Евангелие! Благая весть о том, что Искупитель мой жив и что ради распятого за меня и вместо меня Христа Бог любит меня, Он любит меня так, как никто из людей любить не может! Любовь держала Его на кресте, за меня Он молился, когда я еще пренебрегала Им... Я имею Его любовь и могу брать все, что Он дает: я имею Его прощение, едва начав просить о нем. Я прошу дать мне Духа Святого — и, не закончив просьбы, я уже чувствую Его касание, от которого небывалое счастье и ощущение свободы охватывают меня, и нет во мне никакой тяжести. Все, что Господь дал, Он дает и сейчас, и это написано в Книге Благодати. Таково это время благодати, "лето Господне благоприятное", что получаешь все даром, сразу, как только поверишь, что Иисус Христос, Сын Божий, был распят за грехи наши и все то черное, что нависло надо мной, Он принял на Себя, чтобы меня поставить на Свое место, на место любимого Богом дитяти... Это Он уничтожил все преграды между мной и Богом моим.

Это не есть Бог, Которого нужно долго умолять: Он дает сразу и в избытке. Он видит все сердце прежде, чем ты к Нему обратилась. Наш Бог никогда не наказывает в жестокости! Он — Бог милосердия, Бог любви, и Он наказывает нас только для того, чтобы помиловать! Ведь Он уже совершил твое спасение, Христос уже умер за тебя, тебе надо только принять то, что уже твое, уже дано тебе! Все дело — в тебе самой. Ты держишься за свои грехи, ты привязана к своему прошлому, это — телесное. Хочешь ли ты избавления? Готова ли ты расстаться со своим прошлым? Верь! И бери рукой веры то избавление, которое сейчас, в эту минуту, дает тебе Господь! Если ты готова — молись! Молись и тут же благодари за полученный дар. Он — твой.

Я опустилась на колени и незнакомым, хриплым голосом впервые возопила к Богу моему, что больше не могу волочить груз своего прошлого на себе!

Какой невероятный труд покаяние. Это момент смерти и рождения. "Изглажу беззакония твои, как туман и грехи твои, как облако; обратись ко Мне, ибо Я искупил тебя", — говорит Господь. Он прощает не по кусочкам, но Он отбрасывает все и сразу, а тебе, измученному грехом человеку, раскрывает Свои объятия! "Ко Мне обратитесь и будете спасены, все концы земли; ибо Я Бог, и кет иного".

Сердце твое тут же наполняется таким счастьем освобождения и начинает славить Бога своего, что это знает только тот, кто нашел в себе силы смириться перед Богом Истины и сказать это слово — "Прости!"

Папочка мой оказался для мня тем другом, который опустил меня в купальню Вифезду, около целительных вод которой я, как тот расслабленный, лежала все свои сорок шесть лет... Как давно я читала Слово Божие, как давно молилась и — не знала Господа! Не делала Его руководителем всей своей жизни, не опиралась на Него, не спрашивала, не вчитывалась в Слово, чтобы открыть для себя пути Его, и — не имела того самого первого начала мудрости, которое называется "страх Божий": "Бог пришел, чтобы испытать вас и чтобы страх Его был пред лицом вашим, дабы вы не грешили" (Иск. 20:20).

Сколько раз папа повторял мне, что вера — это не философия, это жизнь, и что Слово Божие — это жизнь, но для меня все оставалось на уровне разума, а жизнь шла как бы отдельно и сама по себе. Но вот я увидела силу Божьего Слова и заповедей Его, которые я нарушила, и результаты своеволия. Семья разорена, дети плачут, я сама избита и изранена — какая уж тут философия, какое воображение! Это — жизнь. Я прозрела на действие Божьих законов в жизни и на свое действительное положение перед Богом, как грешницы... Ужас владел мною, ужас находиться под действием закона! А закон говорит одно: "Возмездие за грех — смерть".

И начались эти рыдания; меня выворачивало от моей "любви", и "высоты", и "счастья", и "наслаждений", от всего, что мне так в себе всегда нравилось, от всего этого меня рвало сейчас. Рвало от меня самой, пока я не поняла, что надо извергнуть все, до корня, глубокого, очень глубокого корня! Я раскаивалась во всех своих попытках создать себе "особую жизнь", видя теперь во всем жестокость, упорство и то, что шла на поводу своих страстей, своих желаний, своих похотей, своего "я", причиняя столько страданий близким своим и заражая ложью своих философствований все вокруг себя.

Впервые все, что я имела против мужа, обратилось не на него, а на меня саму: он был прав, а я виновна! И тут мне открылась и та истина, что, обвиняя другого, мы всегда фактически обвиняем себя, только из себялюбия перенося все удары на другого, оберегая себя.

Я была плохой женой! Отчего бы мне было не уступить мужу в его желаниях? Зачем нужна была эта непрестанная война "за себя" и "свое достоинство"? Зачем нужны были эти бесконечные споры обо всем: ведь я спорила только для того, чтобы доказать и оправдать свое греховное "я"! Я жила совершенно не в согласии с Божьими заповедями, шла своим путем и пришла к полному краху своей жизни.

И вот так сидела я, скорчившись в кресле, не желая двигаться, терзаемая воспоминаниями и совестью и горьким раскаянием, и понимала, что все это — наказание мое, и надо мне его снести, и конца ему не видно, и все горше оно: к страданиям за себя присоединилось страдание за детей. Плакала доченька, мрачен был сын. С чем они в жизнь пойдут? Это я виновата, я им все это сделала. И новые рыдания сотрясали меня.

И тут пришел папа, решительный, полный духа, и увидел всю эту жалкую картину, узнал о моем намерении день и ночь молить Бога о прощении, чтобы снял Он с меня это тяжкое проклятие, это наказание...

Тогда папа, мой старенький папа, выпрямился, и глаза его загорелись: