Ну храм на твоей фотографии. Это все образно выражаясь.
Я советую вам всем, моим читателям и друзьям, относиться ко мне с вниманием и не принимать все мои высказывания и суждения на веру, не проверив. Я могу много чего учудить. Просто в моей жизни сейчас творятся вещи, совершенно выходящие за пределы моего понимания и, соответственно, контроля.
Как прав Максимка! В смысле "учудить"... Храм еще в первом воплощении укоряли в тяжеловесности, а Тона - в плохом вкусе и верноподданическом угодничестве. Какой же он воздушный?
По снимку: чувствуешь себя так, словно атропин закапали. Надо все-таки одну деталь резкой оставить, в идеале - смысловой центр кадра. А так...
Второе - цвет. На снимке он явно "уехавший". Можно в ЧБ перевести, ведь смысл наверно не в цвете?
Третье - геометрия. Масса способов выронять падающие стены. Искажение хорошо, когда оно оправдано смыслом, содержанием кадра. Иначе - форма без содержания.
Но все это не значит, что все плохо. Просто может быть лучше.
solver, в общем-то храм строили, в первую очередь, как память Отечественной войне 1812 года. И, следовательно, в честь победы России в этой войне. Отсюда и величество. Тона не только обвиняли, многие его и уважали и любили его архитектуру.
Видимо, имеется в виду "величие", "величество" - это к королевским особам.
История самого храма такая:
Император Александр Первый 25 декабря 1812 дал обет - построить храм: "В сохранение вечной памяти и того беспримерного усердия, верности и любви к вере и Отечеству, какими в сии трудные времена превознёс себя народ российский, и в ознаменование благодарности Нашей к Промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели, вознамерились Мы в первопрестольном граде Нашем Москве создать церковь во имя Спасителя Христа". Проект Витберга предполагал три храма в одном - Воплощения, Преображения и Воскрешения - идея достойная и понятная. И место было выбрано под стать - на кромке Воробъевых гор. Начали строить в 1817 - и бросили (http://www.spasi.ru/xrr/xxs.htm). В 1832 уже Николай Первый утвердил новый проект - Тона - на новом месте. Тон - апологет "русско-византиского стиля", придуманного, как замена "римскому классицизму". Через много лет всему этому "а-ля-рюс" прилепили ярлык "эклектика". Начали сторить в 1839, а закончить смогли аж через 40 лет. Уж больно место топкое и гнилое выбрали... Пришлось делать громадную бетонную линзу-фундамент. Зато - самой большой собор в России - на 10 тысяч человек. Открыли его в 1883. В 1931 - взорвали. В 1991-96 "восстановили", а на деле построили заново, по совершенно другой технологии. Там где была бронза - гипс и папье-маше... А старые барельефы работы Клодта догнивают в Донском монастыре, можно сходить и посмотреть. Куда Клодту до Церетели! Зато денег "подняли" немеряно... И билеты в храм продают. Бред какой-то!
Чуть-чуть цитат - Малини, "Столица", 95 г.:
Национальное в архитектуре - тема подозрительная; Герцен, например, считал храм Христа "индовизантийским"; Грабарь видел в нем "образец ложнонационального вкуса"...
Национальное Тон утверждал не в образе, но в методе. Храм Спасителя строил исключительно из отечественного камня (хотя это было менее выгодно) - ради развития камнедобычи; работал только с русскими мастерами... За патриотизм щедро награждался: три Владимира, две Анны два Станислава, четыре бриллиантовые табакерки, шесть бриллиантовых перстней, "двенадцать высочайших благоволений", да чин тайного советника в придачу. Поэтому закономерно видел "бунтовщиков" в будущих передвижниках...
Государственная служба не мешала "бунтовать" в искусстве: ни дипломату Грибоедову, ни цензору Гончарову, ни генералу Кюи. Но искусство свое поставить на службу государству - совсем другой коленкор. Будучи послушным подданным его величества, Тон оставался таким же в творчестве.
Все его сооружения грамотны, добротны, прочны - но лишены души. Строя в самых ответственных местах, Тон слишком боялся перешагнуть рубеж того "чуть-чуть", за которым начинается искусство. Малый театр, конечно, аккуратно вписан в площадь, но лицо у него такое отсутствующее! Оружейная палата вроде бы не нарушила кремлевского строения, но ничего к нему и не добавила. А храмы - так просто по лекалу лудил, да еще и всей стране их навязал, вычертив атлас "образцовых фасадов". Герцен писал: "Желая везде и во всем убить всякий дух независимости, личности, фантазии, воли, Николай издал целый том церковных фасадов, высочайше утвержденных. Кто бы ни хотел строить церковь, он должен был непременно выбрать один из казенных планов".
"Он был не гений, но и не заурядный зодчий", - подвел итог творчеству Тона век XIX.
Эпоха поменяла знак, восстановление храма стало "ударной стройкой", а его автор - зодчим № 1. Значит, все недостатки должны быть переименованы в достоинства. Плодовит, как зайчиха? Нет, трудолюбив, как Толстой. Храмы его помпезны и громоздки? Нет, они торжественны и величественны. Все это очень напоминает песенку Джигарханяна в телефильме "Собака на сене": "Стройную мы назовем селедкой, умную объявим сумасбродкой..."
Влюбленные в свое искусствоведы не хотят видеть, что всякая переоценка начинается оттуда же, откуда и рыбка тухнет. У власти - свои резоны возлюбить зодчего. Когда эпоха не может утвердить себя в красоте - она утверждает себя в величии (величие, естественно, меряется величиной); когда эпоха не может утвердиться самостоятельно - она утверждается через эпоху ей родственную. Короче, восстановим храм к 80-летию кровавого Октября!
Но доблестной смертью не замалевать прижизненной бездарности, творческими муками не оправдать бесталанности, каторжным трудом не перещеголять небрежного вдохновения. Если храм строился полвека (а еще через полвека был взорван) - еще не значит, что это был шедевр.
В недолгой его жизни, пожалуй, только один и был эффектный момент: тот самый взрыв 5 декабря 1931 года. Но общество было так зачаровано знаменитыми кадрами кинохроники (в дыму медленно оседают гигантские камни), что отождествило взрыв - с храмом, сочло их равно красивыми. Мученическая кончина (если таковое понятие применимо к зданию) сделала из него "дважды" сакральный объект; всем известны недостатки этого сооружения, но исправлять их никто не собирается: как можно-с?
Динамит в ХХ веке стал полноправным участником творческого процесса. Взорвите Кремлевский Дворей съездов - и потомки обнаружат в нем чистоту, простоту, легкость и еще кучу достоинств. Ведь ругают его не за стилистику, а за то, что вторгся, испортил, погубил. Но и БКД - вторгся, и тоже многое подмял. Всякая кремлевская новостройка начиналась с разрушения, но никто в том греха не видел, а Сумароков так даже пел снос старых строений ради баженовского дворца: "Низвержена гора Монаршескою волей"...
Ущербна "монаршеская воля" не столько хамством, сколько нерешительностью. Снести - рука подымается, выстроить - дрожит. И у Тона, и у Посохина (автора КДС) был шанс: изнасилование превратить в любовь, наглость - в революцию, хамство свое довести до блеска, после которого оно превращается в авангард (позже становится классикой). Но оба спасовали и возвел и самые рядовые коробки. БКД - внешне - вполне мог бы сойти за казармы, КДС - за райком Урюпинска. Но если второй хотя бы тактично приземлен, то первый загородил своим монотонным фасадом все изящные панорамы.
Положение обязывало Тона создавать "выдающееся". И он - создавал. Его здания выдаются за красные линии, выходят из берегов, вываливаются из пропорций. Когда не могут взять умом или талантом - берут известно чем. И это смачное русское слово - может быть, самое точное в разговоре о храме Христа Спасителя. Москва его вымучила, высидела, выдавила из себя.
Скорбь о нем прямо-таки пропитана этими интонациями: ах, самый величественный, ах, самый грандиозный, ах, самый доминанта... Цифры и вправду зачаровывают: 103 метра высоты, 3,5 метра толщины, 40 миллионов кирпичей, 176 тонн меди, 422 кило золота, да язык главного колокола в 896 кг!
Храм стал символом "России, которую мы потеряли", наверное, еще и потому, что толком ту Россию никто себе не представляет. Понятно одно: Россия была "ого-го"! (Вроде как тот потерянный "привет", который удав передал мартышке). Россия - "ого-го", и храм - "ого-го", значит вполне годится в символы.
В своей безразмерности и эклектичности храм можнт вместить в себя самые противоречивые смыслы: величие России и ее поруганность, самобытность и обезьянничание, гордость и унижение, память и беспамятство. Очень удобно.