Ветер — это многоликое счастье, жизнь. Это СВОБОДА.
Он дышит мне в душу тихим плачем.
Все в мире вынуждено подчиняться ему.
Ветер точит великие, угрюмые горы, превращая их гордые плечи в горбы стариков. Он гоняет розовые облака, создает из них фантастические фигуры. Даже огонь пляшет под песни ветра, смиренно тлеет, безумствует вместе с ним.
Ветер швыряет листья или снег под ноги прохожим, из озорства треплет им волосы, уносит шляпы прочь…
Ветер подчиняет себе и равнодушное море — подхватывает его упругие волны и жестоко бросает их на острые скалы или заставляет его покорно лизать ступни планеты.
Он наполняет паруса и толкает человечество навстречу неизведанному; дышит в лицо, заставляя с диким сердцем взлетать на коня и мчаться вперед, захлебываясь его сочным запахом.
Он позволяет своим крылатым детям снова и снова расправлять крылья, ловить его вихри и смеяться над ничтожностью горизонта.
Он дарует счастье не смотреть — видеть, не слушать — слышать, чувствовать, жить…

Он — свобода для многих. Но… он сам пленник…
Он раб тоски по теплому дню, когда сотни птиц, расправляя крылья, гогоча и чирикая благодарят его за свободу. Когда он сам свобо-ДА.
Он пленник памяти.
Он помнит, как вздымал раскаленную пыль под ногами легионеров, как сотни пилумов и стрел рассекали его тело. Он помнит, как вместе с валькириями носился кровавыми вихрями над полями сражений и собирал души. Он помнит вкус пепла горевших на немецких кострах книг…
Он помнит.
Помнит, как племя крылатых людей родилось и бессмысленно погибло от выстрелов в упор. Помнит каждого крылатого, и то, как их лишали крыльев.
Он помнит... и меня. И мои поломанные крылья...
Помнит… Он просто не в силах забыть.
И потому он ночами воет в лесу, как одинокий волк...
И потому злобно срывает последние листья с корявых ветвей дерева под моим окном.
И потому швыряет пыль и снег в тусклых прохожих, а потом уносит их шляпы прочь…
Ветер помнит. И проклинает память.
Проклинает... само слово "свобо-ДА"…

Он — один. Как и я.
Он знает меня. Когда-то я была его любимым, избалованным ребенком…
И он не может забыть меня…
При встрече он треплет мои сломанные когда-то крылья, заставляя сердце тоскливо желать полета.
Он всегда заглядывает мне в глаза, а потом… обреченно плачет в душу…
Ведь он видит, что я больше никогда не почувствую соленой свободы его вихрей…
Что он не разбудит крылья…

Ведь со сломанными крыльями можно умирать.
Я - умираю.
И так хочу
еще раз подняться в поднебесье,
поцеловать розовые облака,
почесать холодные носы звезд,
до самого рассвета играть с ними в прятки,
и еще долго гладить их теплые, пушистые животики...
Так хочу вырезать на Луне фразу: "Я здесь была", посыпать пеплом печали, чтобы потом ученые долго спорили о ее происхождении.
Хочу носиться за ветром и без конца играть в догонялки…
Хочу увидеть закат в высоты птичьего полета.
И упасть в кроваво-оранжевое пламя. Раствориться, растаять. Сгореть.
Хочу перед смертью ощутить сладость поцелуя, и забыть горечь слез.
Хочу.
Но крылья сломаны, и это некрасиво и глупо.
Люди показывают пальцем и смеются, а потом стреляют в упор. В спину. Они не могут видеть моих глаз. И поэтому стреляют в спину.
Жить нельзя без крыльев. А с крыльями можно лишь умирать...
И грезить о холодном поцелуе горячего сердца и о вырезанных на Луне словах: "Я была здесь"...

Быть или не быть? Тот же вечный вопрос. Я хочу быть, но крылья тянут в небытие...
И люди смеются и тыкают пальцами... а потом стреляют в упор...
Быть может, поэтому я так люблю жизнь.
Так спешу жить...
И так не люблю паршивую смерть.
От выстрела в упор.
В спину.
Со сломанными крыльями можно умирать...
И грезить.
О вырезанных на Луне словах "Я была здесь"...
О полночной игре в догонялки с ветром...
И о далеком слове «Свобо-ДА»…